Виктор Афанасьев - «Родного неба милый свет...»

• Название: «Родного неба милый свет...»
• Автор: Виктор Афанасьев
• Издательство: Дет. лит.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1981

В книге рассказывается о жизни В. А. Жуковского в Туле, Орле и Москве.

---

В первом часу Жуковский вошел во флигель у ворот, прилепившийся к каменному забору по Вражскому переулку. Антонский усадил его на стул возле письменного стола. За окном — во дворе — галдели пансионеры. Антонский, для которого этот шум был привычен, кивнул на окно:

— Вот воробьи-та… А ты в чехарду не играешь? Ну-ну, не красней. Я о другом скажу. Напиши, Василий, оду по всем правилам — в честь самодержца Павла Петровича. Прочтешь на акте в декабре месяце. Ты у нас из первых учениковю Будет публика. Херасков пожалует.

Жуковский побледнел.

— Ничего! Прочтешь! — бодро воскликнул Антонский, хлопнув Жуковского ладонью по колену. — Прочтешь! Ну, теперь ступай.

Тургенев обрадовался этой вести. Жуковский немедленно принялся за оду. Ему было страшновато становиться в блистательный строй российских одописцев… И все же он исполнил поручение инспектора. Ода «Благоденствие России, устрояемое великим ее самодержцем Павлом Первым» — традиционное изображение не настоящего, реально существующего, а некоего отвлеченного, идеального — милостивого, мудрого и просвещенного монарха. Сочиняя оду, Жуковский ни разу не вспомнил того офицера в походном мундире, который прошел между столов, маленького с выпуклыми холодными глазами, сильно стучащего большими ботфортами… Но он от души желал, чтобы новый царь оказался «хорошим».

ТИТУЛЬНЫЙ ЛИСТ ЖУРНАЛА «ПРИЯТНОЕ И ПОЛЕЗНОЕ ПРЕПРОВОЖДЕНИЕ ВРЕМЕНИ».

Однако Павел оказался тираном, который установил в России военно-полицейский режим. Напуганный революционными событиями во Франции, он запретил своим подданным выезд за границу, пресек ввоз в Россию книг на иностранных языках, что стало заметным лишением для русской культуры, — магазины иностранных книг в Москве довольствовались распродажей завезенного еще при Екатерине.

ПЕРВОЕ ПЕЧАТНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ В. А ЖУКОВСКОГО (ЖУРНАЛ «ПРИЯТНОЕ И ПОЛЕЗНОЕ ПРЕПРОВОЖДЕНИЕ ВРЕМЕНИ», 1797 г., ЧАСТЬ XVI).

Запрещено было посылать студентов для учения в иностранные университеты. В связи с этим всемерно поощрялся казенный патриотизм, дух которого хорошо выразился в одной из речей Прокоповича-Антонского перед воспитанниками пансиона.

— И чего искать нам в странах чуждых? — говорил он. — Богатства природы? Россия преизбыточествует ее сокровищами. Произведений ума и рук человеческих? Россия в недрах своих имеет многочисленные тому памятники… Чему удивляться нам за пределами своего отечества? Могущество и слава России поставляют ее наряду с первыми государствами. Благоденствию народов? Из отдаленных стран текут искать его под сению державы российской. Чему учиться нам у иноплеменных? Любви к отечеству, преданности к государям, приверженности к законам? Века свидетельствуют, что сие всегда было отличительною чертою великодушных россиян.

МОСКВА. КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ. Худ. Ф. Алексеев.

Однако за разговоры в учебные дни по-русски Антонский строго наказывал пансионеров.

Жуковский, пропуская мимо ушей фразы о «преданности к государям», «приверженности к законам», принимал любовь к отечеству и всему российскому: к народу, к природе, к Москве…

Старших учеников иногда выстраивали в колонну и вели гулять.

Для Жуковского это всегда было радостью. С ними шли Антонский, Баккаревич и еще два-три надзирателя. Они проходили по Тверской, затем, минуя полосатую будку с красной крышей, переходили Неглинный мост, мимо Иверской часовни — в Воскресенские ворота, два проема которых вели на Красную площадь. Пансионеры медленно бредут по площади сквозь пешую и конную толпу среди многочисленных торговых палаток и столов, мимо многоарочных торговых рядов и храма Василия Блаженного, который тогда был весь выбелен и много потерял из своей сказочной затейливости, мимо Кофейного дома и книжных лавок Спасского моста, перекинутого через ров.

Из Кремля открывается им пестрый и широкий вид на Замоскворечье, блистающее разноцветными маковками церквей. По Москве-реке плывут лодки, плоты строительного леса, а на Замоскворецкой стороне поят лошадей, сведя их к самой воде; там прачки стирают на хлюпающих мостках белье, и мужики сидят у чадящего костра. Вправо — Каменный мост, дальше — на том берегу — плавно поднимаются в гору сады Голицынской больницы, белеет дворец графа Орлова-Чесменского, еще далее виден массивный Васильевский замок, за которым мягко круглятся Воробьевы горы.

ВИД НА МОСКВУ С ВОРОБЬЕВЫХ ГОР. Литография Г. Дерена по рис. А. Кадоля.

Иногда в погожий осенний денек их вели к Донскому монастырю, окруженному густой рощей. В этом монастыре архимандритом был родной брат Прокоповича-Антонского. В другой раз Антонский нанимал две-три барки и от Каменного моста вез воспитанников на Воробьевы горы, покрытые березовым лесом. Ученики весело поднимались по усыпанным золотыми осенними листьями кручам, подавая друг другу руки, перекликаясь… Наверху — деревня Воробьевка. Там кто хотел покупал молока, черного хлеба и закусывал, восторженно оглядывая раскинувшийся за Москвой-рекой город, — многочисленные крыши, колокольни, сады, отдаленный Кремль, близкий Новодевичий монастырь… Возвращались в пансион оживленные, румяные, усталые.

…Прокопович-Антонский приказал читать вслух на уроках философии три сочинения, которые он считал полезными: «Утренние и вечерние размышления на каждый день года» немецкого писателя Христофа-Христиана Штурма, «Беседы с богом» немецкого же проповедника Карла Тиде и переведенную Василием Подшиваловым «Книгу премудрости и добродетели, или Состояние человеческой жизни; индейское нравоучение» Додслея, который долгое время выдавал свое сочинение за «древнеиндейскую рукопись, найденную в Китае».

«Беседы с богом», книга исключительно богословского содержания, была попросту скучна. Любимая Антонским «Книга премудрости» изобиловала афоризмами и поучениями, прославляющими порабощение слабых людей сильными. Автор так, например, обращается к притесненному:

«Рабство есть определение божие и имеет многие выгоды; оно устраняет от тебя заботы и прискорбия жизни… Честь раба есть его верность, отличные добродетели его суть — покорность и послушание». Над подобными рассуждениями Жуковский и Тургенев втайне посмеивались.

Но многотомное произведение Штурма, выпускавшееся периодически — подобно журналу — Типографической компанией Новикова в 1780-е годы, в котором в качестве переводчика принимал большое участие и Карамзин, имело литературные достоинства. Штурм открыто выражал симпатию к беднякам и отвращение к праздным аристократам, а кроме того, он хорошо знал природу и — вместе занимательно и поэтично — описывал растительный и животный мир. Он рассказывал о гусеницах, муравьях, «обыденной мухе», о грозе и граде, горах и море и из всего стремился извлечь какой-нибудь нравственный урок для читателя.

«Теперь смотрю я, — писал Штурм, — сквозь малый лес колеблющейся травы. Сколь много блещет разновидная зеленость от солнца! Нежные травы вьются по былию гибкими своими ветвями и разными листьями; или, выходя из жирной земли, стоят выше других на высоких сочных стеблях и приносят цветы без всякого запаху; между тем малая низкая фиалка в скромном блеске стоит на сухом холму и около простирает свое приятное благовоние. Подобным образом иной добродетельный человек, живучи в недостатке и низком состоянии, приносит многим пользу; напротив — знаменитые и богатые часто пожирают токмо плоды земли, одеваются великолепно, пребывая в праздности».

С этих пор полевая фиалка — «маткина душка», как называли ее в Мишенском — навсегда осталась любимым цветком Жуковского, символом скромной и полезной жизни: «маткина душка» и «фиалка» часто будут потом встречаться в сочинениях Жуковского.

Штурм оставил заметный след в душе Жуковского: укрепил его уважение к людям «низкого состояния», любовь к жизни деятельной, полезной для других. Штурм встал в ряд его любимых писателей.

У Петра Николаевича Юшкова, в доме которого Жуковский проводил воскресные дни, была библиотека — много французских и немецких книг и журналов. Жуковский выбирал небольшие сочинения Флориана, Сен-Пьера, Коцебу[39] и других авторов — басни, прозаические отрывки, драматические сцены — и пробовал переводить. Тем же стал, глядя на товарища, заниматься и Александр Тургенев. Случалось, что в воскресенье Тургенев прибегал к Юшковым повидаться с другом и обсудить какую-нибудь свою новую работу. Однажды он сказал:

— Ты ведь еще у нас не бывал. Брат Андрей хочет с тобой познакомиться, велел тебя привести.

Жуковский оробел, но Тургенев его уговорил, и они пошли: по Пречистенке, потом через Ленивку на Моховую. Вот и дом Пашкова на холме, «волшебный замок», — как его прозвали московские дети, — красивый, легкий, приводящий на память храмы Древней Греции, с флигелями, белокаменной террасой и садом, спускающимся к улице; летом в саду журчат фонтаны, в пруду плавают белые и черные лебеди, по дорожкам ходят заморские птицы с яркими длинными хвостами, в праздники играет музыка… У решетки толпятся дети. Да и взрослые невольно останавливаются полюбоваться сказочным жилищем винного откупщика.