Вирджиния Эндрюс - Руби

• Название: Руби
• Автор: Вирджиния Эндрюс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-7020-0938-Х

Эта трогательная, поначалу таинственная история девушки из бедной семьи, мечтавшей стать художницей. Все в жизни Руби круто меняется, когда воспитывающая ее бабушка открывает ей тайну ее рождения и имя ее отца – богача из Нового Орлеана. После переезда в отцовский дом девушка оказывается в центре семейных интриг, проходит через многие испытания, но, к радости читателей, повествование завершается вполне благополучно.

---

В последние полтора месяца беременности Габриэль Шарль Дюма сделал нам одно предложение. Пятнадцать тысяч долларов за ребенка Пьера. Дед, конечно, согласился. А в Новом Орлеане уже готовились выдумки, чтобы все считали, будто ребенка родила жена Пьера. Джек сказал об этом Габриэль, и это разбило ее сердце. Я была в ярости от его поведения, но самое худшее ожидало нас впереди.

Бабушка закусила нижнюю губу. Ее глаза были затянуты пеленой слез, слез, которые явно жгли ей глаза, но она отчаянно хотела рассказать всю историю до конца, прежде чем ослабеет от горя. Я быстро встала и подала ей стакан воды.

– Спасибо, дорогая, – проговорила она, отпила немного и кивнула головой. – Все в порядке.

Я вновь села, мои глаза, уши, сама душа были прикованы к каждому слову бабушки Катрин.

– Бедная Габриэль стала увядать от горя. Она чувствовала, что ее предали, и даже не отец. Она всегда принимала его дурные свойства и слабости так же, как принимала безобразные и жестокие вещи в природе. Для Габриэль недостатки ее отца были в порядке вещей, в том порядке, в каком они были задуманы.

Но готовность Пьера согласиться на сделку, сделать так, как велел его отец, – это совсем другое. Ведь они уже дали друг другу тайное обещание, как поступят с будущим ребенком. Пьер собирался посылать деньги и помогать растить младенца. Он был намерен приезжать еще чаще, чем теперь. И даже выразил желание, чтобы ребенок вырос на протоке, где он или она всегда бы оставались частью самой Габриэль и ее мира, мира, который, убеждал Пьер, он любит теперь больше, чем свой.

Когда Джек пришел и сказал ей о сделке и о том, что все стороны пришли к соглашению, она была настолько убита горем, что не оказала никакого сопротивления. Вместо этого она проводила долгие дни, сидя в тени кипарисов и яворов, глядя на болото так, словно мир, который она любила, вступил в заговор и тоже предал ее. Она верила в волшебство своего мира, поклонялась его красоте и была убеждена, что Пьеру тоже дорог этот мир. Но теперь ей пришлось познать истины, гораздо более прозаичные и жестокие, и самая худшая из них заключалась в том, что преданность Пьера своему миру и своей семье значила для него больше, чем обещания, данные ей.

Габриэль стала плохо есть, как бы я ни приставала и ни уговаривала ее. Я готовила всевозможные напитки из трав, чтобы дать питание ее организму, но она либо уклонялась от них, либо ее депрессия перевешивала их воздействие. В последние недели беременности она сделалась особенно болезненной. Вокруг глаз образовались темные круги. Она совершенно обессилела, стала вялой и спала большую часть дня.

Я, конечно, видела, какой громадиной она стала, и знала почему. Но не сказала ни слова ни Джеку, ни Габриэль. Я боялась, что как только дед узнает об этом, тут же бросится заключать новую сделку.

– Знала почему? – спросила я. – Что?

– Что Габриэль предстояло родить двойню.

На какой-то момент мое скачущее сердце замерло. Осознание того, что сказала бабушка, громом отозвалось в моем мозгу.

– Двойню? Значит, у меня есть сестра-близнец? – Такая возможность никогда не приходила мне в голову, даже после того, как я увидела, насколько сильно я похожа на маленькую девочку, которую держал за руку на фотографии Пьер Дюма.

– Да, она и была ожидаемым младенцем, она родилась первой, и я уступила ее в ту ночь Джеку. Никогда не забуду той ночи, – проговорила бабушка. – Джек сообщил семье Дюма, что у Габриэль начались роды. Те приехали в своем лимузине и ожидали всю ночь снаружи, не заходя в дом. Они привезли с собой няньку, но я не разрешила ей войти в мой дом. В окне лимузина, где нетерпеливо ожидали Дюма, я заметила зажженную дорогую сигару отца Пьера.

Как только родилась твоя сестра, я обмыла ее и вынесла Джеку, который решил, что я действую с ним заодно. Он выскочил на улицу с малышкой и получил деньги за ребенка. Когда он вернулся в дом, ты была уже вымыта, завернута и лежала на руках твоей ослабевшей матери.

Дед увидел тебя и пришел в ярость. Почему я не сказала ему, что ожидается двойня? Мыслимо ли выбросить на ветер еще пятнадцать тысяч долларов?

Он решил, что время еще не упущено, и направился было к Габриэль, чтобы забрать тебя у матери и броситься за лимузином. Я ударила его прямо по лбу сковородкой, которую держала при себе как раз для этой цели, и он потерял сознание. К тому времени, когда он пришел в себя, я упаковала все его веши в два мешка и затем выгнала его из дома, угрожая рассказать всему миру о том, что он сделал, в случае, если он не оставит нас в покое. Я выбросила его вещи, он подобрал их и ушел жить в охотничью хижину. С тех пор там и живет. И мы еще хорошо от него отделались.

– А что случилось с моей мамой? – спросила я так тихо, что не была уверена, произнесла ли эти слова.

Наконец слезы бабушки прорвались. Они свободно лились по ее щекам зигзагами к подбородку.

– Двойные роды в ее ослабленном состоянии были ей не по силам, но, прежде чем Габриэль закрыла глаза в последний раз, она посмотрела на тебя и улыбнулась. Я быстро пообещала ей то, о чем она просила. Я буду растить тебя здесь, на протоке. Ты будешь воспитываться почти как она сама. Ты узнаешь наш мир и нашу жизнь, а когда придет время, ты узнаешь и то, что я рассказала тебе сейчас. Последние слова Габриэль ко мне были: «Спасибо, ma mère, ma belle mère».

Голова бабушки склонилась, плечи задрожали. Я быстро подошла, чтобы обнять ее, тоже плача с ней вместе о матери, которую никогда не видела, никогда не знала, никогда не слышала, как она произносит мое имя. Что расскажет мне о ней? Кусочек ленты, которую она носила в своих темных с краснинкой волосах, какая-то ее одежда, несколько старых выцветших фотографий? Никогда не знать звука ее голоса или ощущения ее груди, когда она обнимает и утешает меня, никогда не прятать лицо в ее волосах и не чувствовать ее губ на моих младенческих щеках, никогда не слышать ее чудесного невинного смеха, который описывала бабушка, никогда не мечтать, как многие девочки, вырасти такой же красивой, как мама, – вот мука, выпавшая на мою долю.

Как могла я теперь любить или хотя бы быть снисходительной к человеку, который волею судьбы стал моим настоящим отцом, который предал доверие и любовь моей матери, разбил ее сердце и обрек на гибель?

Бабушка Катрин вытерла слезы, выпрямилась и улыбнулась мне.

– Ты сможешь простить меня, Руби, за то, что все это я держала в тайне до сего времени? – спросила она.

– Да, Grandmere. Я знаю, ты сделала это из любви ко мне, чтобы защитить меня. А мой настоящий отец, он узнал когда-нибудь о том, что случилось с моей матерью, он узнал обо мне?

– Нет, – бабушка покачала головой. – Это одна из причин, почему я поощряла твои занятия рисованием и почему хотела, чтобы твоя работа была выставлена в галерее Нового Орлеана. Я надеялась, что однажды Пьер Дюма услышит о Руби Ландри и заинтересуется.

То, что ты никогда не знала своего отца и свою сестру, причиняло мне глубокую боль и тревожило совесть. А теперь я сердцем чувствую, что ты должна их узнать, и это скоро произойдет. Если со мной что-нибудь случится, Руби, обещай мне и поклянись, здесь и теперь, что отправишься к Пьеру Дюма и расскажешь все о себе.

– С тобой ничего не случится, Grandmere, – возразила я.

– И все же обещай мне, Руби. Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь и жила с этим… этим негодяем. Обещай! – потребовала бабушка.

– Обещаю, Grandmere. А теперь давай закончим этот разговор. Ты устала, тебе нужно отдохнуть. Завтра будешь как новенькая, – сказала я.

Бабушка улыбнулась и погладила меня по голове.

– Моя красивая Руби, моя маленькая Габриэль. Ты совершенно такая, какой мечтала видеть тебя твоя мать, – проговорила старушка. Я поцеловала ее в щеку и помогла подняться.

Никогда бабушка Катрин не выглядела такой старой, как когда поднималась к себе в спальню. Я последовала за ней, чтобы быть уверенной, что с ней все в порядке, и помогла старушке улечься в постель. Потом, как это часто она делала со мной, я подтянула одеяло к самому ее подбородку, встала на колени и поцеловала, желая спокойной ночи.

– Руби. – Бабушка схватила меня за руку, когда я собралась уходить. – В сердце твоего отца должно быть что-то очень хорошее, несмотря на то что он совершил, не зря же твоя мать так сильно полюбила его. Ищи в нем только хорошее. Оставь место в своем сердце для любви к этой доброй части отца, и когда-нибудь ты обретешь покой и радость, – предсказала она.

– Хорошо, Grandmere, – ответила я, хотя не могла себе представить, что смогу почувствовать к отцу что-либо, кроме ненависти. Я потушила свет и оставила бабушку в темноте искать на ощупь призраки ее прошлого.

Я вышла на галерею и села в качалку, глядя в ночь и стараясь разобраться в том, что рассказала бабушка Катрин. У меня есть сестра-близнец. Она живет где-то в Новом Орлеане и, может быть, сейчас так же, как и я, смотрит на те же звезды. Только она не знает обо мне. А каково будет ей, когда в конце концов она все узнает? Станет ли она такой же счастливой и взволнованной от перспективы встречи со мной, как я? Ее вырастили креолкой в мире богатых креолов Нового Орлеана. Неужели мы стали совсем разными? Я задумывалась об этом не без некоторого опасения.