Теодор Старджон - Больше чем люди (More Than Human)

• Название: Больше чем люди (More Than Human)
• Автор: Теодор Старджон
• Жанр: Научная Фантастика

Лучший и самый известный роман Старджона — «Больше чем люди» — More Than Human 1953 г. (Международная премия по фантастике-54) — классическая иллюстрация НФ гештальт-психологии; пятеро сверходаренных детей с помощью телепатии, телекинеза и других форм экстрасенсорного восприятия образуют симбиотическое целое (Homo gestalt), что помогает им выстоять во враждебном по отношению к «выродкам» мире.

---

— Ты все знаешь, правда?

— Да, Гип.

— Ну, мне все равно. Я сделаю это. Она глубоко вздохнула.

— Тебя убьют.

— Что?

— Если пойдешь туда, тебя убьют, — отчетливо сказала она. — О, Гип, разве я до сих пор не оказывалась права? Разве ты уже не вернулся намного? На самом деле вернулся, и все, что вспомнил, от тебя не ускользает?

Он с болью ответил:

— Ты говоришь, что я могу пойти туда завтра и узнать то, что ищу… Ищу? И говоришь, что меня убьют, если я это сделаю. Чего ты хочешь от меня? Что пытаешься заставить меня сделать?

— Просто продолжай, — попросила она. — Продолжай делать, что делаешь.

— Зачем? — рассердился он. — Уходить назад, все дальше и дальше от того, что мне нужно? Что хорошего…

— Прекрати! — резко сказала она. И, к своему собственному изумлению, он замолчал. — Через минуту начнешь кусаться, — мягко и с веселой ноткой сказала она. — Это не поможет.

Он пытался не подчиниться ее мягкости, но она оказалась непреодолимой. Попытался отбросить, но она уже коснулась его. И он сказал спокойней:

— Ты хочешь сказать, что я не должен искать… полоумного и… все остальное?

— О, — ответила она, — и это «о» прозвучало очень многозначительно. — О, нет. Гип, ты узнаешь все, правда, узнаешь. Но сначала ты должен понять, что ищешь и почему.

— И сколько времени на это уйдет? Она трезво покачала головой.

— Не знаю.

— Я не могу ждать. Завтра… — Он ткнул пальцем в окно. Тьма рассеивалась, скоро восход. — Сегодня, видишь? Сегодня я пойду туда… я должен. Ты ведь понимаешь, как долго я… — Голос его стих. Гип повернулся к девушке. — Ты говоришь, меня убьют. Я предпочитаю быть убитым, но найти. Ради этого я жил.

Она трагично взглянула на него.

— Гип…

— Нет! — рявкнул он. — Ты меня не отговоришь! Она начала говорить, замолчала, склонила голову. Опустилась, спрятала лицо на постели.

Он в ярости расхаживал взад и вперед по комнате, потом остановился над ней. Лицо его смягчилось.

— Джейни, — сказал он, — помоги мне… Она лежала неподвижно. Он знал, что она его слышит. И сказал:

— Если это опасно… если кто-то собирается убить меня… скажи, кто именно. По крайней мере дай мне знать, что искать.

Она повернулась лицом к стене, чтобы он мог ее слышать, но не видел лица. Напряженным голосом ответила:

— Я не сказала, что тебя кто-то хочет убить. Я сказала, что ты будешь убит.

Он долго стоял над ней. Потом проворчал:

— Ну, ладно. Буду убит. Спасибо за все, Джейни. Тебе лучше остаться дома.

Она слабо, медленно, как в бреду, встала. Повернулась к нему с таким горестным выражением, что сердце его дрогнуло. Но он упрямо сжал зубы, посмотрел на дверь, повернул к ней голову.

Она пошла, не оглядываясь, с трудом переставляя ноги. Он не мог этого вынести. Но позволил ей уйти.

* * *

Простыня слегка смята. Гип медленно прошел по комнате и посмотрел на постель. Протянул руку, потом упал на кровать и зарылся лицом. Простыня еще сохранила тепло ее тела, и на короткое, почти неуловимое мгновение он ощутил нечто, связанное со смешанным дыханием, с двумя зачарованными душами, сливающимися воедино. Но это ощущение тут же исчезло, вообще все исчезло, и он лежал в истощении.

Давай, начинай болеть. Свернись в клубок и умри.

— Хорошо, — прошептал он.

Можно и умереть. Какая разница? Умереть или быть убитым, кому какое дело?

Джейни не все равно.

Он закрыл глаза и увидел ее рот. Он думал, что это рот Джейни, но подбородок слишком заостренный. Рот сказал:

«Просто ложись и умирай, вот и все», — и улыбнулся. От улыбки заблестели стекла толстых очков; это значит, что он видит все лицо. И тут он ощутил боль, такую сильную и неожиданную, что повернул голову и застонал. Рука… его рука порезана. Он посмотрел на нее, увидел шрамы, от которых исходила внезапная боль.

— Томпсон, я должен убить Томпсона.

Кто такой Томпсон, кто такой Бромфилд, кто такой полоумный в пещере… пещера, где пещера, в которой дети… дети… нет, детей там нет…, нет детей… там только одежда, вот что! Одежда, старая, изорванная, лохмотья; но так он…

Джейни. Ты будешь убит. Просто ложись и умри.

Глаза его закатились, напряжение сменилось ползучей летаргией. Это нехорошо, но все же лучше, чем чувства. Кто-то сказал:

— Сорок или еще выше в правом квадранте, капрал, или феи размагнитят твои заряды. Кто это сказал? Он. Гип Барроу. Он сказал это.

Кому сказал?

Джейни, которая метко стреляла из модели зенитки.

Он еле слышно фыркнул. Джейни не капрал.

— Реальность — не самая приятная из атмосфер, лейтенант. Но нам нравится думать, что мы к ней приспособились. Очень тонкое приспособление, таким восхитится любой инженер. Если человек одержим, реальность этого не переносит. Что-то должно уступить; если уступает реальность, ваше тонкое приспособление лишается средств управления. Поэтому управление расстраивается. Поэтому нужно расстаться с одержимостью. Начните функционировать так, как вы должны по замыслу.

А это кто сказал? О… Бромфилд! Это ничтожество! Не стоило говорить о приспособлении с инженером.

— Капитан Бромфилд (устало, в проклятый двадцатитысячный раз), если бы я не был инженером, я бы не нашел это, не распознал бы, и мне было бы все равно. — Ах, конечно, все равно.

Все равно. Просто лежи свернувшись, пока Томпсон не показывает своего лица. Лежи свернувшись и…

— Нет, клянусь Господом! — взревел Гип Барроус. Он вскочил с кровати, стоял дрожа посреди комнаты. Закрыл глаза руками и раскачивался, как деревце в бурю. Он, должно быть, все смешал, голос Бромфилда, лицо Томпсона, пещеру, полную детской одежды, Джейни, которая не хочет, чтобы его убили; но было одно, что он знал, в чем был уверен:

Томпсон не заставит его свернуться и умереть. Джейни помогла ему избавиться от него!

Раскачиваясь, он стонал:

— Джейни…

Джейни не хочет, чтобы он умер.

Джейни не хочет, чтобы его убили; но в чем же тогда дело? Джейни просто хочет… вернуться. Найти пропущенное время.

Он посмотрел в светлеющее окно.

Вернуть время? Что ж, может быть, сегодня он узнает адрес, и увидится с детьми, и найдет полоумного… и найдет его; ведь он этого хочет? Сегодня. А потом, во имя Бога, он покажет Бромфилду, кто одержим!

Если останется жив, он покажет Бромфилду. Но нет; Джейни хочет другого, хочет, чтобы он вернулся назад. Насколько? В годы голода, когда никто тебе не верит, никто не помогает, ты охотишься, умираешь от голода и холода, ищешь самых незначительных намеков, потом других, которые можно было бы сравнить с первыми; адрес, который известен в доме с въездными воротами, он на клочке бумаги в детской одежде, которая в…

— В пещере, — вслух сказал он. Перестал раскачиваться и выпрямился.

Он нашел пещеру, а в ней была детская одежда, а в ней грязный клочок бумаги, который и привел его к дому с въездными воротами в этом городе.

Еще один шаг назад, большой шаг; он совершенно в этом уверен. Реальность пещеры доказала: он видел то, что Бромфилд считал несуществующим. Это реальность, и он нашел ее клочок! Он схватил этот клочок, согнул и сжал, серебристый, легкий, необычно сплетенный — кусок провода, кусок трубы. Конечно, конечно! Кусок трубы тоже был в пещере. Теперь он вспомнил.

В нем начало расти сильное возбуждение. Она сказала:

«Вернись назад», а он ответил: «Нет, это потребует слишком много времени. Сколько времени ушло на этот шаг, на открытие пещеры и ее сокровищ?».

Он посмотрел в окно. Прошло не больше тридцати минут. Может, сорока. Да, а он в это время был растерян, его мучили гнев, сознание вины, боль. А что, если он попробует вернуться назад в другом состоянии, отдохнувший, сытый, с вернувшимся разумом — и с помощью Джейни?

Он подбежал к двери, распахнул ее, пробежал по коридору, толкнул противоположную дверь.

— Джейни, послушай, — сказал он в сильном возбуждении. — О, Джейни… — и смолк в замешательстве. Затормозил, на шесть футов пролетев вперед; ноги его скользили, он пытался вернуться в коридор, закрыть за собой дверь. — Прошу… прошу прощения, — слабо сказал он, полный смущения. Ударился спиной о дверь, в истерике повернулся, распахнул ее и бросился наружу. Боже, думал он, она должна была сказать мне! Добрался по коридору до своей комнаты, чувствуя себя гонгом, в который только что ударили. Закрыл дверь и прислонился к ней. Откуда-то взялись силы для смущенного смеха, и это помогло ему. Он снова повернулся к двери, вопреки желанию его влекло туда. Он пытался не дать своему воображению вернуться по коридору и снова заглянуть в дверь; ничего не получилось; он снова увидел эту картину, увидел отчетливо, и снова рассмеялся, пристыженный и смущенный- Она должна была бы мне сказать, — прошептал он.

Взгляд его упал на кусок трубы; он подобрал этот кусок и сел в большое кресло. На мгновение смущение забылось, вспомнилась прежняя необходимость. Он должен увидеть Джейни. Поговорить с ней. Может, это безумие, но она должна знать; может, они вернутся назад вместе быстрее, так быстро, что он уже сегодня отыщет полоумного. Ах… наверно, это безнадежно. Но Джейни, Джейни должна знать. Нужно подождать. Она придет, когда будет готова. Должна прийти.