Елизавета Манова - Феномен двойников (сборник)

• Название: Феномен двойников (сборник)
• Автор: Елизавета Манова
• Издательство: Издательство: Фолио
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1996
• ISBN: ISBN: 5-7150-0377-6

В книгу вошли издававшиеся ранее повести и рассказ («Колодец», «Легион», «К вопросу о феномене двойников»), и публикующиеся впервые повести «Дорога в Сообитание», «Один из многих на дорогах Тьмы…» и роман «Побег». Темы Елизаветы Мановой поражают своим разнообразием: безумный милитаристический ад «Легиона»; сосуществование не находящих взаимопонимания разумных рас в «Колодце»; мистические тайники грешной души некоего бессмертного — и тысячи раз умирающего сверхсущества в «Один из многих…»; совместимость этики людей и коллективного разума далекой планеты; космический детектив (роман «Побег»). Hо во всех случаях герои Мановой вызывают искреннее сочувствие читателя — настолько мастерски они выписаны, настолько человечны и близки нам их желания и помыслы, независимо от того, где происходит действие: в загробном мире, магическом измерении или в неведомой галактике…

Дмитрий Громов

Мрачное средневековье и далекий космос, черная магия и чистая наука, параллельные миры и религиозные фанатики — многообразие романов и повестей Е. Мановой покоряет своим человечным отношением к жизни во всех ее проявлениях. Когда мы в первый раз берем в руки книгу этого автора и открываем ее, то кажется предательством бросить на полдороге роман или повесть, так и не узнав, удачно ли завершился «Побег», куда вышел «Легион» и где закончил свое бесконечное существование «один из многих на дорогах тьмы…»

Содержание:

Легион. Повесть c. 3-54.

Один из многих на дорогах тьмы. Повесть c. 55-126.

Дорога в Сообитание. Повесть c. 127–216.

Колодец. Повесть c. 217–260.

К вопросу о феномене двойников. Рассказ c. 261–284.

Побег. Роман c. 285–478.

---

И стою, легкий и пустой, а это корчится и оседает. И когда опять сомкнулась вода, я могу повернуться к людям.

— Идите за Фоилом, — говорю я им.

— Что это было, Ортан? — спрашивает Элура.

— Это есть. Уходите скорей. Я должен быть один.

Уходят. Мой разум открыт, и тяжелый отзвук их мыслей горячей волной захлестывает меня. Тревога. Страх. Ярость. Желание убивать. И теплый, отдельный от всех ручеек. Тревога — за меня. Ярость — против того, что мне угрожает. Так мягко, вкрадчиво, беспощадно она вплетает себя в меня…

Фоил что-то сказал, но не пробился, смысл мигнул и погас.

Темнота сказала: идет!

Спасительная темнота, безотказная бездна инстинктов, она поднимается из меня, и я не слышу людей — ледяные иглы древнего страха уже вонзились в меня.

Выползает. Оно рассыпалось на они — безмозглые ядовитые твари — и они подползают ко мне. Надо спуститься ниже «я» — туда, где еще нет страха. И последняя мысль «я»: без защиты Общего я не сумею забыть. Это будет во мне, когда я вернусь.

Много-холодное-темное убивать. Не надо дать убить. Много-холодное-темное бояться.

Слов уже нет. Вязкая мутная каша пронзительно тусклых ощущений. «Я» не ушло, но оно снаружи. Жаркая черная сила поднимается изнутри, незримым потоком бьет из ладоней. Подняться. Немного. До слов. До «я».

Твари остановились. Я не знаю, что из меня выходит, но это пугает их. Очень медленно, осторожно я отхожу назад. Темнота не даст мне упасть. Я чувствую все, что вокруг, будто земля — это я. Запахи надежнее глаз. Камень пахнет не так, как земля, а кочка не так, как камень.

Надо дойти до границы морона — до незримой черты, за которую они не пойдут. Надо сдерживать силу — отталкивать, но не убивать: смерть — это знак для Стражей Границы, они сразу узнают, где мы.

Они то дальше, то ближе: сила колышется, бьет из меня толчками, если я догорю раньше, чем выйду в степь…

И снова она. Вплетается. Входит все дальше, он ползут, но они отстали, и свободный, счастливый запах травы…

Радостный запах травы, она подо мной, она вокруг, и можно подняться из темноты и опустить усталые руки. Можно вспомнить об остальных — где они? недалеко. Они ждут, и я к ним иду, и каждый мой шаг труднее целого дня пути. Двое — как их зовут? — но она рядом с Фоилом, положила руку ему на шею, и опять она входит в меня, сплетает меня с собой…

И снова вперед. Жестокая голая степь и жестокое голое небо, и с этого неба свисает безжалостный зной. Здесь все безжалостно и беспощадно. Здесь все только смерть…

И Ортан опять отвечает мне прямо на мысль:

— Смерть далеко. Пока мы никого не убили, нам опасны лишь Стражи Границы.

— Ортан, а что значит «онои»?

Он быстро взглянул и опять смотрит вперед.

— Это мое имя на внутреннем языке.

— Оно что-нибудь означает?

— Да. Беспокойный. Тот, кого что-то тревожит.

Она засмеялась. Тихий, воркующий смех — оттуда, из глубины.

— А для меня у вас тоже есть прозвище?

Теперь и он улыбнулся. Его мимолетная, пролетающая улыбка как солнечный блик на гранитной скале.

— Фоил зовет тебя «Фоэрн» — Черная женщина. У этэи «черный» — похвала. Черная масть самая лучшая.

А Фоил нас слышит? подумала вдруг она, и странное ощущение: снаружи, но изнутри веселый ребяческий смех. И она улыбнулась тому, что уже не стыдится наготы своих мыслей. Мысли — самое сокровенное, что есть у тебя, твоя сила и твой позор, а я все равно не стыжусь.

— Это не так, — сказал Ортан. — Мы с Фоилом тэми, мы всегда открыты друг для друга. А твои мысли открыты, только когда ты хочешь сама.

— А разве я хочу? — спросила она себя. И честно призналась себе: — да, хочу. В первый раз в жизни хочу, чтоб кто-нибудь знал мои мысли!

Мы уже почти в середине Границы — и все еще живы. Я не обманываюсь: это не наша ловкость и даже не наша удача. Граница нас пропускает. Я не знаю почему: сейчас у меня нет ответов. Это неправильно, так не должно быть. Может быть, Общее все равно меня защищает?

Мне хочется в это верить. Я слишком люблю свой мир. Я не могу быть ему врагом. Я никому не мог бы стать врагом. Я могу любить, но не могу ненавидеть. Нельзя ненавидеть то, чего не можешь понять, и нельзя ненавидеть то, что тебе понятно…

Смутная, затаенная жизнь Границы. Смутная, затаенная, — но жизнь. Множество существований, бездумных и торопливых. Неторопливая, безличная тусклая мысль. Слабый трепет тревоги — но оно ушло. Ушло, не заметив или не пожелав заметить. Непонятно, но хорошо — я бы не сладил с элтом.

Фоил! Кажется, он встревожен. Только тревога, а не страх — это еще далеко. Так далеко, что кажется Фоилу неопасным.

Фоилу, но не мне! Гата! тусклые блики, чешуйки неясных картинок. Множество глаз, которые что-то видят. Шаг за шагом сквозь выцветший горизонт, сквозь серый, струящийся в зное простор. Змея. Быстрый торн, шевелящийся куст обманки, одинокий кан обнюхивает нору, стадо! Тучи пыли, мощные глаза вожака.

Все! Нам от них не уйти. Я достаточно знаю о гата. Даже самый мелкий самец в холке выше меня, и они чуют мысль, не хуже, чем Фоил, и немного думают — сообща. И когда они налетят всем стадом, неотвратимые, как обвал…

— Ортан! — окликает меня Элура. В ее глазах уверенность и тревога, и мысли ее испуганы и тверды. Особенное, единственное, только ее: бурлящий камень и скованный льдом огонь.

— Опасность? — спросила она деловито.

Она оглянулась: где там Норт и Илейна — и я уже знаю, что надо делать. Мне очень не хочется этого делать, но только это нас может спасти.

— Мне надо уйти, — говорю я ей. — Со мной пойдет Норт. Вы будете ждать нас здесь.

— Почему? — спросила она сурово. Сдвинула брови, в глазах угрюмый огонь; она ушла, укрылась за каменный щит, и опять она для меня закрыта.

— Оставаться опасней, — объясняю я ей, и это правда. — Будет очень страшно. Фоил может не выдержать страха. Ты должна его удержать.

— Он вернется сюда?

— Да, Элура. Я его позвал.

— Хорошо, — говорит она. — Мы будем ждать.

— Куда это они? — спросила Илейна.

Я догадалась, но промолчу. Я молча усаживаюсь на траву и молча киваю Илейне, чтоб села рядом.

Илейна уже не та. Хорошенький стройный мальчик с обветрившимся лицом, и каждый взгляд на нее — мучительное напоминание. Мой Эрд. Он был таким же юным и стройным…

— Элура, — тихо спрашивает Илейна. — Зачем мы ушли из Мира? Даже если мы не умрем… зачем мы одни?

— Мы не одни. Ортан ведет нас туда, где живут люди.

— Такие, как он? А если я не хочу с ними жить? — помолчала — и уже совсем спокойно: — Прости, Элура. Я знаю, что ты поклялась отцу. Но я не хочу!

Мягким, совсем материнским движением Элура прижала ее к себе.

— Да ведь и я не хочу! Просто это наш долг — продолжить род. А что, разве Норт тебе не нравится?

— А кому это интересно? Должна! А я его не люблю. Я никого не люблю! — сказала она с тоской. — Даже отца. Ведь я знаю: он… его уже, наверное… и ничего!

— Глупая! Это не сразу приходит… я-то знаю. Сначала только пусто… а потом уже боль…

— Элура! — горько сказала Илейна. — Я не хочу вот так, по приказу. Меня все время кому-нибудь обещали… вечная невеста! Я слышала, как женщины смеялись…

— Ну и что? А ко мне вот никто и не сватался — думаешь, это приятней? Глупости, Илейна! Никто тебя не неволит. Будем живы — сама решишь.

— Правда, Элура? — жадно спросила она. — Правда?

Зной окружает нас. Тусклый тяжелый зной, он течет, потрескивает, дымится. Мы не смеем сбросить тяжелые куртки, расстегнули — и паримся в них.

— Пить хочется, — сказала Илейна.

— Только глоток. Нам скоро бежать.

Она кивнула, послушно сделала лишь глоток и протянула обратно флягу.

— Элура, — спросила она, — а почему мне не страшно? Все такое чужое, жуткое… а мне не страшно. И только жизни боюсь, — сказала она. — Понимаешь? Вот дойдем — и будет, как… как должна.

— Ты мать совсем не помнишь?

— Нет. Мне было два года, когда она…

— Все наши матери умерли, — сказала Элура. — И мы с тобой тоже скоро умрем. Чего нам бояться жизни, раз она так коротка?

— А зачем такая жизнь? Из одних женских покое в другие… а потом только рожать и умереть в родах? Со мной никто не разговаривал, — сказала Илейна. — Только говорили, что делать. Должна! Я хотела убежать, — сказала она. — К тебе, в Обсервату. Я знала, что ты враждуешь с отцом. Думала: может быть, не выдашь.

— Может быть, — сказала Элура. — Вот мы и убежали. А ты все ждешь, кто же даст тебе свободу.

Илейна отпрянула, зеленой вспышкой блеснули ее глаза и тонкие пальцы сомкнулись на рукоятке кинжала.

— Все будет, как я захочу! — сказала она. — Я все сама за себя решу, слышишь, Элура!

Фоил вернулся. Словно нить натянулся внутри, отозвавшись короткой приятной болью.