Эрик Дэвис - Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху

• Название: Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху
• Автор: Эрик Дэвис
• Издательство: Ультра. Культура
• Жанр: Культурология
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9681-0127-3

Если проанализировать параллельно историю техники и историю мистики, то мы сможем обнаружить мистические озарения и апокалиптические ожидания, которые пронизывают историю человечества и его взаимоотношении с природой. Книга Эрика Дэвнса открывает нам сегодняшнее «технологическое бессознательное», в котором есть место религиозному воображению, утопическим мечтам, апокалиптическим видениям, цифровым фантазиям и одержимости потусторонним миром. «Техногнозис» демонстрирует и то, как язык и идеи информационного общества видоизменяют и формируют многие аспекты современной духовности. Автор предлагает читателю яркое и захватывающее путешествие в наступившее тысячелетие, в котором гипермедиа с ошеломляющей скоростью изменяют и границы реальности, и саму нашу идентичность.

---

Несмотря на ужасы XX века, такие как Хиросима, Чернобыль и Бхопал, наиболее склонные к евангелизму защитники науки и технокапиталистического прогресса продолжают выдавать перфекционистские обещания, что новая земля — прямо за углом. Прозелиты нанотех-нологии заявляют, что молекулярные машины скоро дадут нам невообразимую творческую власть над материальной реальностью, а некоторые исследователи ДНК предполагают, что расшифровка генома человека позволит нам усовершенствовать виды, если не победить саму смерть. Некоторые из ученых-визионеров и математиков даже говорят о грядущей Сингулярности, точке на ближайшем горизонте, в которой сойдутся векторы быстрого развития в сферах искусственного разума, робототехники, микрочипов и биотехнологии, породив невообразимое изменение состояния, которое сотрет логику человеческой истории и заставит умолкнуть все прогнозы.

Хотя репродуктивные технологии и генная инженерия вполне могут в конечном счете оказать на форму будущего гораздо более сильное влияние, чем компьютеры, механизмы информации и коммуникации продолжают нести в себе многие из самых опьяняющих эс-хатехнологических фантазий сегодняшнего дня. Как мы видели в главе II, технология коммуникаций несла милле-наристский заряд с тех пор, как СМИ стали подключаться к электричеству, которое представляло собой символический материал Просвещения, одновременно сакральный и профанный. Мы уже слышали заявление американского конгрессмена Ф. О. Дж. Смита о том, что телеграф, «уничтожая пространство», вызовет «революцию, которую не может превзойти по нравственному величию ни одно открытие, сделанное в искусствах и науках»215. Евангелист и пророк технологии Алонзо Джекман с таким же воодушевлением провозгласил в 1846 году, что электрический телеграф позволит «всем обитателям Земли объединиться в одной интеллектуальной соседской общине и в то же время совершенно освободиться от тех загрязнений, которые могли бы быть получены при других обстоятельствах»216.

Эти размышления вводят в техноутопическую риторику новых коммуникационных технологий ряд поразительно знакомых мотивов: нравственная революция, мировая деревня, апокалиптический коллапс времени и пространства, даже гигиена чисто виртуального контакта. Телефон Белла привнес в это уравнение более демократический фактор. В вышедшем в августе 1880 года журнале Scientific American можно было прочитать, что возникнет «не что иное, как новая организация общества — положение вещей, в котором каждый индивид, хотя и будет изолирован, сможет находиться на связи с каждым другим индивидом в сообществе»217. Когда епископ французского города Экса освятил электрический завод, на стене завода написали: «Электричество не только предвещает нечто возвышенное и захватывающее, но оно будет работать на строительство тысячелетнего царства света». Эти электрические фантазии просочились также и в электромагнитный спектр. Тесла писал, что беспроводная связь будет «очень эффективной в просвещении масс, в особенности в еще нецивилизованных странах и менее доступных регионах, и будет материально способствовать общей безопасности, комфорту и удобству и поддержанию мирных отношений»218.

Не нужно быть Иоахимом, чтобы увидеть, к чему все это ведет. Сегодня мы пропитаны риторикой «мифинформации», которую социальный критик Лэнгдон Уиннер определяет как «почти религиозное убеждение» в том, что широкое распространение компьютеров, коммуникационных сетей и электронных баз данных автоматически создаст для человечества лучший мир. С развитием и скрещиванием Интернета, беспроводных спутниковых сетей, глобальных медиа и бесчисленных компьютерных миров коммуникационная утопия возникает снова. С поразительной предсказуемостью мы говорим самим себе (и нам говорят), что цифровая эпоха — это эволюционный скачок вперед для человечества, который поможет передать власть индивиду, восстановить общность, оказать поддержку немощным, преодолеть предрассудки, сообщить мощный импульс демократии, сделает нас умнее и богаче и, возможно, даже вдохновит мир во всем мире. «Что-то происходит», — обещает рекламный ролик IBM — монтаж нулей, представляющих бесчисленные народы мира, в фигуру старого мудрого африканца. «Просто подключись — и мир твой». В рекламном ролике в стиле MTV, созданном для сети MCI, который сообщает нам, что информационная супермагистраль открыта для всех цветов и возрастов, мы видим слово «утопия?» на экране монитора. «Нет, это Интернет», — говорит нам голос за кадром.

В своем фундаментальном эссе для авторитетного сборника «Киберпространство: первые шаги» профессор архитектуры Майкл Бенедикт указывает, что культурный миф киберпространства во многом обязан своему резонансу образу Святого Града. Подобно Новому Иерусалиму, киберпространство обещает невесомость, сияние, дворцы внутри дворцов, выход за пределы природы и плерому всех культурных вещей. Бенедикт даже предлагает информационное истолкование бесплотного спасения, предполагая, что «сфера чистой информации» может очистить природные и городские ландшафты, спасая их, избавляя их… от всякой неэффективности, от всех загрязнений (химических и информационных) и искажений, присущих процессу движения информации, соединенной с вещами, — от бумаги к умам — через обширное и неровное пространство Земли, над ним и под ним219.

Бенедикт признает, что его взгляды на киберпространство остаются несбыточными мечтами. С другой стороны, он столь же обоснованно утверждает, что сила и постоянство этих древних «ментальных географий» и мифов о спасении гарантируют, что, несмотря на все силиконовое шарлатанство и коррозию, которыми сопровождается цифровая коммуникация, киберпространство сохранит некоторую степень «мифологики».

В следующей главе мы более подробно рассмотрим религиозные и апокалиптические мифы, которые формируют наше очарование коммуникацией и ее технологиями. Однако важно отметить, что эйфория века информации возникает также из чувства прорыва, которое новые мощные медиа привносят в общество. Как я утверждал на протяжении всей этой книги, различные формы коммуникации — пророчество, письмо, печать, телевидение, электронная почта — формируют социальное и индивидуальное пространство вдоль особых линий, создавая уникальные сети восприятия, опыта и межличностных возможностей, которые способствуют формированию социальной структуры реальности. Отсюда следует, что когда техническая структура коммуникации, присущая данной культуре, быстро и значительно изменяется, то как социальная, так и индивидуальная «реальности» неминуемо приходят в движение. Если позаимствовать образ каббалы, мощные новые медиа «разбивают сосуды», открывая новые и не нанесенные на карту регионы реального. Социальное воображение бросается в этот разлом, выпуская на свободу поток теорий, одновременно культурных, метафизических, технических и финансовых. Эти теории неизбежно приобретают утопический и лихорадочный оттенок. Как пишет Дэвид Поруш: «По мере того как технология воздействует на человеческую природу, изменяя ее, а человеческая природа приспосабливается к новой техносфере, возникают новые версии утопии, которые, в свою очередь, способствуют развитию новых технологий, которые, в свою очередь, меняют контекст, в котором определяется человеческая природа и т. д.»220. Сколько бы мы ни стремились воплотить рационализм наших машин, мы не можем избежать этого витка обратной связи между techne и мечтой.

Неудержимо расширяя эти циклы обратной связи, Интернет, несомненно, разбил сосуды. Взращенна'я когда-то Всемирной паутиной Сеть стала самым завораживающим медиумом нашего времени, и теперь, кажется, ей суждено доставить немало хлопот печатному прессу Гутенберга в качестве главного технокультурного мутагена. Те, кому повезло общаться онлайн, могут, как ни в одну другую эпоху в истории, резонировать с родственными умами но всей планете, разрабатывать богатые жилы неожиданной информации и образов и реагировать на изматывающий хаос жизни конструктивной коммуникацией и изобилием точек зрения. Как сформулировал это Майк Гудвин из EFF, Интернет — «первый медиум, комбинирующий всю мощь охвата широкой аудитории, которую вы видите в радио, телевидении и газетах, с интимностью и разнонаправленным потоком информации, которые вы видите в телефонных разговорах. Он одновременно интимен и могуществен»221.

Это соединение мощи и интимности объясняет многое в утопическом энтузиазме, которым Интернет был встречен в первой половине 1990-х годов. Не имея необходимости жертвовать уровнем интимности, который ценен для нас как для индивидов, Интернет дал нам возможность соединиться с гораздо более обширным миром, занять, по крайней мере потенциально, место ненасильственной коммуникативной силы. Как популярность личной домашней странички, так и риторика виртуального сообщества выражали желание преодолеть отчуждение современной жизни посредством подключения некоторой части «я» в сетевую технологию. Символически, если не фактически, Интернет обеспечил, таким образом, фрагментарный и гибкий компромисс для постмодернистского «я», дающий ему возможность снова встать на ноги. Миллионы людей были привлечены возможностью свободного (и бесплатного) обмена в Сети идеями, знаниями, опытом и творческим трудом. Даже если пользователи были вынуждены очищать зерно от множества плевел, эта экономика дара существовала за пределами рынка. Виртуальная торговля знанием, навыками и опытом не только добавила новизны и случайности в онлайновую жизнь; она также породила своего рода публичное пространство, заблокировавшее на время мощные пути ком-модификации и маркетинга, залезших почти в каждый карман современной жизни повсюду, где была хоть малая возможность наживы. Даже первые интернет-предприниматели — провайдеры, производители аппаратного оборудования, издатели, консультанты — делали деньги вокруг Интернета или за его пределами, а не на нем самом.