Эрик Дэвис - Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху

• Название: Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху
• Автор: Эрик Дэвис
• Издательство: Ультра. Культура
• Жанр: Культурология
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9681-0127-3

Если проанализировать параллельно историю техники и историю мистики, то мы сможем обнаружить мистические озарения и апокалиптические ожидания, которые пронизывают историю человечества и его взаимоотношении с природой. Книга Эрика Дэвнса открывает нам сегодняшнее «технологическое бессознательное», в котором есть место религиозному воображению, утопическим мечтам, апокалиптическим видениям, цифровым фантазиям и одержимости потусторонним миром. «Техногнозис» демонстрирует и то, как язык и идеи информационного общества видоизменяют и формируют многие аспекты современной духовности. Автор предлагает читателю яркое и захватывающее путешествие в наступившее тысячелетие, в котором гипермедиа с ошеломляющей скоростью изменяют и границы реальности, и саму нашу идентичность.

---

Эсхатехнология

В XII веке Иоахим Флорский, вернувшись из поездки в Святую землю, принял решение облачиться в рясу монаха-цистерцианца. Иоахим вскоре устал от административных обязанностей и ушел из ордена, удалившись в горы, чтобы вести уединенную созерцательную жизнь. К концу жизни Иоахима его популярные и визионерские экзегетические произведения, наряду со случавшимися время от времени откровениями, которые он получал свыше, завоевали ему славу пророка своей эпохи. Однако, хотя некоторые из римских пап восхваляли его произведения, а Данте поместил его в рай, другие теологические авторитеты были напуганы революционным значением его работ и объявили его воинствующим еретиком. Что касается католиков, они еще не вынесли свой окончательный вердикт.

У Иоахима было сомнительное теологическое увлечение — он был одержим Книгой Откровения, величественным «Апокалипсисом», который завершает христианскую Библию. Сама эта книга была написана в конце I века н. э., когда первое поколение христиан с нетерпением ожидало близкого и буквального возвращения своего Мессии. Молодой культ переживал волну преследований со стороны Рима, и, когда христианский пророк Иоанн в конце концов был заключен на острове Патмос, он почувствовал необходимость записать «Апокалипсис», картину последних дней. Наряду с изображением ужасающих волн чумы, битв и других бедствий, в центре созданного Иоанном текста находится славный Царь, который сразится с Антихристом, уничтожит развратные империи мира и воцарится в искупленном, но земном Царстве, известном как Новый Иерусалим. Спустя несколько веков, когда христианская Библия была наконец запечатлена в камне канона, Книга Откровения попала в нее только чудом. Она уже была чем-то вроде бельма на глазу для Рима, который вынужден был согласовывать воинственное представление книги о будущем царстве Мессии с существованием самой Церкви как установленной институциональной силы в явно еще не спасенном мире. Чтобы разрешить это противоречие, святой Августин заявил, что Апокалипсис Иоанна — чисто символическая аллегория и что тысячелетнее Царство Божие уже существует на земле в теле Церкви.

Как читатель, вдохновленный свыше, Иоахим был заинтересован не в том, чтобы вымучивать из Откровения подобные бледные аллегории, но в том, чтобы выманить дух пророчества из-под твердой скорлупы буквы. Мистически созерцая скрытые аллегорические соответствия между Ветхим и Новым Заветом, Иоахим наконец нашел, как он полагал, ключи к истории. Наложив христианскую Троицу на линейную ось времени, Иоахим провозгласил, что история суть последовательная реализация Отца, Сына и Святого Духа. Древнейшая эпоха Отца характеризовалась властью закона и страхом Божиим, в то время как вторая эпоха, начало которой положил Иисус, обозначенная переходом от Ветхого к Новому Завету, была эпохой Сына, эпохой веры и сыновней преданности Евангелию и Церкви. Но Иоахим слышал, как в дверь стучится третья эра: новая эпоха Святого Духа. С ее наступлением здание всемирной Церкви, с ее институциональными таинствами и библейским законом, уступит дорогу свободному прорыву любви, радости и мудрости, который будет продолжаться до Страшного суда. Тысячелетняя утопия Иоахима должна была узреть «духовное знание», непосредственно открытое сердцам людей, своего рода универсально распространенный харизматический гнозис, который стал бы исполнением молитвы Моисея: «О, если бы все в народе Господнем были пророками, когда бы Господь послал Духа Своего на них!» (Числа 11: 29).

Пророчества Иоахима были глубоко революционны по своей сути. Они предполагали, что мир и люди в нем обречены на радикальное усовершенствование; что более опасно, они вдохновляли желание ускорить наступление третьей эпохи посредством социальных перемен и индивидуального духовного роста. Третья эра Иоахима и Святой Дух стали религиозным знаменем для многочисленных перфекционистов, визионеров, чудаков и революционных монахов, включая францисканцев и бег-гардов, для парадоксального культа Святого Духа, а позже — для более анархистских протестантских бунтов. Но теоретические волны, вызванные трудами Иоахима, хлынули за пределы теологии. Представляя историю как процесс самопреодоления, Иоахим подготавливал путь для вполне современных идей прогресса, революции и социального развития. Как пишет Норман Кон в своей классической книге «В поисках миллениума», «продолжительное косвенное влияние размышлений Иоахима можно проследить до сегодняшнего дня, что наиболее очевидно в определенных „философиях истории", которые церковь подчеркнуто не одобряет»214. Иоахим способствовал взращиванию эволюционных представлений об истории, отточенных Гегелем и позитивистом Огюстом Контом, который рассматривал историю как восхождение от теологического к метафизическому и научному. Даже Маркс и Энгельс, атеисты и исторические материалисты, резко отзывавшиеся о досоциалистических утопиях как о «популярных изданиях Нового Иерусалима», не смогли избежать милленаристского призрака учения Иоахима о трех эпохах. Они считали, что социальная история человечества началась с аграрного, или примитивного, коммунизма, прошла через ужасные машины капитализма и, наконец, обретет покой в торжестве коммунизма, бесклассового рая на Земле, в котором государство исчезает, отчуждение изгоняется, а пролетариат становится свободным. К тому времени, когда произошли революции в России и в Китае, марксизм вырос в совершенно мессианское движение — даже если идеологически он оставался крайне враждебным к трансцендентным устремлениям религии.

Коммунизм был не единственной встречей XX века с «моделью трех» Иоахима. После безумно милленаристского Третьего рейха Гитлера иоахимовская эпоха Духа неожиданно оказывается в центре послевоенных представлений об информационной эпохе. Олвин Тоффлер в своей самой популярной и оказавшей наибольшее влияние книге «Третья волна» заявил, что мы находимся на пороге близящегося поразительного фазового сдвига к постаграрному, постиндустриальному обществу, основанному на свободе, индивидуализме, децентрализации и видоизмененных машинах. Пророчества Тоффлера были достаточно обоснованны и проницательны, чтобы с ними считались, но их теоретический размах был также достаточно опьяняющим, чтобы придать интонацию ожидания и даже пророчества возникающей риторике «информационной революции». Позже среди серферов третьей волны отметились журнал Wired, недолговечная Республиканская революция, вдохновленная Ньютом Гингричем, а также руководства и семинары Джорджа Гилдера, Тома Петерса и множества технокапиталисти-ческих гуру и визионеров о том, как вести энергичный бизнес. Что касается Гилдера, он временами становится совершенным мистиком. Восхваляя божественную изобретательность технических новинок, Гилдер допускает даже, что быстрое сокращение размеров микрочипа ведет нашу цивилизацию к некой величественной нематериальной трансформации.

Хотя революционная риторика цифрового технока-питализма подверглась нападкам за ее высокомерие, близорукость и слепую невосприимчивость к материальным проблемам мира, она высказывает также истину, имеющую значительные последствия: научное и технологическое развитие, веками характеризовавшее западную культуру, наполняется милленаристским пылом. Как показывает историк Дэвид Ноубл в своей полной откровений книге «Религия технологии», стремление Иоахима к совершенной истории непосредственно питало изменяющиеся представления средневекового мира о технологии, когда монастыри стали включать прежде низменные «механические искусства» в свой духовный труд. Помимо воплощения богоданного превосходства человека в остальной природе, технология давала ему возможность господствовать над падшим миром и трансформировать его. После Возрождения Запад вступил в эпоху, которую Майкл Гроссо называет «медленным апокалипсисом прогресса», когда наука и технология взяли на себя задачу возрождения земли и раскрытия ее тайн. По словам Ноубла, технология стала эсхатологией, в результате чего техномания нашего современного мира «остается окутана религиозной верой».

Сознательно или нет, этот энтузиазм во многом связан с последней частью Книги Откровения, когда, после ряда изощренных бедствий, Новый Иерусалим наконец сходит с небес. Наряду с философской республикой Платона, Новый Иерусалим является теологическим прототипом утопии — несокрушимым городом-драгоценностью, имеющим духовное предназначение и революционное моральное значение. Хотя река жизни проникает на его золотые улицы и фруктовые деревья цветут с генетически запрограммированной надежностью, планировка и материалы Святого Града ни в коей мере не являются естественными. Лучезарный и прозрачный, город не нуждается в Солнце или Луне, потому что «его освещает слава Божия». Более того, его нисхождение сопровождается полным преображением Космоса, возникновением «нового неба и новой земли».