Лазарь Бронтман - Дневники 1932-1947 гг

• Название: Дневники 1932-1947 гг
• Автор: Лазарь Бронтман
• Жанр: Биографии и Мемуары

Лазаря Бронтмана современники называли «королём московских журналистов» — и за ироничным звучанием этого неофициального титула скрывалось весьма много настоящего. Бронтман четверть века жил и работал в самой, что ни на есть, гуще событий, бесперебойно поставляя советскому читателю передовицы (псевдоним Лев Огнев). Во время «бума рекордов» 30-х годов Бронтман, по долгу службы и, как можно понять из дневников, из-за собственной любознательной натуры, побывал везде — освещал строительство первых линий метро, участвовал в знаменитом автопробеге Москва-Каракумы-Москва, был в экспедиции под руководством Ушакова в Арктике, искавшей земли Джиллиса и Санникова, потом — посетил Северный полюс, дрейфовал на одной льдине с Папаниным (а до того принимал участие в спасении седовцев); тесно дружил с лётчиками-испытателями ЦАГИ, с Коккинаки, Чкаловым, освещал стратосферную эпопею. Перед войной Л. Бронтман был назначен начальников информационного отдела «Правды». Потом — четыре года войны, без прикрас отображённые в дневниках. Масса интереснейших малоизвестных деталей об интереснейших известных событиях. И, на протяжении всего этого времени, описания встреч со знаменитыми людьми, в т. ч. Сталиным, Калиныным, Молотовым, Головановым, Василием Сталиным, Чкаловым, Громовым, Папаниным и многими другими. Эти дневники — ранее не публиковавшиеся замечательный документ эпохи.

---

— Он здесь? Пойдемте.

Пошли. Подвел. Только хотел знакомить — смотрю, Поспелов сам с ним радостно здоровается, и вдруг начинает меня расхваливать: мол, король репортеров, награжден за то-то и за то-то. Я тащу разговор на статью, а Поспелов все о другом.

Кузнецов прощается.

— А как со статьей? — спрашиваю я.

— Мы об этом еще поговорим.

Оказалось, это Кузнецов, но председатель ВЦСПС. Вот тебе и король репортеров! Поспелов хохотал до истерики, когда я ему объяснил, в чем дело.

Увидели Капицу. Подошли я и Хват.

— А, мой первый знакомый, — приветствовал он меня. — Выпьем. Не люблю журналистов, но вы — порядочные люди, а порядочных людей уважаю.

Я попросил его написать статью о дерзании в науке.

— Мало времени даете, — сказал он.

— Столько, сколько вам нужно.

— Тогда согласен. Но не торопить! Я пишу сам.

Мы попросили его прокомментировать — с кем из иностранцев стоит беседовать. Левка показал список приехавших.

— Я знаю только физиков. Вы коньячный счет знаете? По звездочкам. Так вот, буду ставить крестики — один, два, три. Три — это превосходный.

И начал быстро чирикать карандашом. По три креста получили Лангмюир, Карман, Кюри и кто-то еще.

— Обязательно займитесь Гингиельвудом, он специально выучил русский язык, чтобы лично разговаривать с нашим химиком Семеновым, с которым ведут параллельные работы. А Кюри — чудо!

Приехал Папанин на прием. В центре внимания. Окружен иностранцами.

— Сколько летели из Англии? — спрашивает он какого-то химика.

— Восемь часов.

— Столько, сколько мы от Рудольфа до Полюса.

Комаров очень дряхл. Еле двигается. Взор погасший.

На следующий день — прием в «Москве». Я сидел с Федоровым. Он рассказывал о планах:

— Завели свою авиацию Будем делать резервы. Готовим полет стратостата. Высота -24 км. Пилот — Голышев.

Я сказал ему о Прилуцком, рекомендовал.

— Пришли.

— А когда кончится дождь?

— Ты все о трусиках мечтаешь, — засмеялся он. — А ты об овощи подумай.

Встретил там Н.Н. Зубова. Контр-адмирал. Страшно горд этим, называет себя в третьем лице «адмиралом русского флота». Я начал подбивать его на экспедицию на Север. До какой, мол, поры будете терпеть белые пятна? Придется на самолете нам смотать.

— На самолете — это не наука, — отрезал он. — Нужно на ледоколе, обязательно на советском, на «Ермаке». И во главе — адмирал русского флота. Тогда это привлечет всеобщее внимание.

— Нам нужна в Арктике земля Сталина, — сказал я. — Беретесь найти? Честь-то какая!

— Вот так я тут, 60-тилетний ученый, за бокалом ее и выдам.

— Но есть земля к норду от о. Ушакова?

— Бесспорно. И большая.

— А земля Джиллиса?

— Бесспорно.

— А Андреева? А Санникова?

— Я восточный сектор плохо знаю.

Авдей Лубович, репортер «Последних известий по радио», рассказывает.

16-го июня, на торжественном открытии сессии в Большом театре было оглашено приветствие ЦК и СНК. Это было часа в три дня. По радио его передали в 7 ч. вечера. В 7:30 позвонил Поскребышев (председателю редколлегии Пузину)

— Почему так поздно передали?

— Только что получили от ТАСС.

— Не годится. Радио для того и существует, чтобы немедленно доводить все новости до населения. Все важные вещи вы должны получать непосредственно, а не из ТАССа. А ТАССу мы тоже укажем.

На следующий день радио весь день — в ходе заседания — передавало о ходе заседания (в Колонном зале). 18-го в 11 ч. утра открылся процесс над поляками. В час дня радио передало подробнейший отчет.

В Ленинграде мы насели на физика Саха, чтобы он рассказал свое мнение о достижениях русской физики. Тот долго и старательно объяснял, а в заключение отослал к… его статье, опубликованной в сборнике «XXV лет советской физики».

Много обменивался любезностями с аэродинамиком, доктором Теодором Карманом. Ему 60 лет, на вид — 45.

Переводчица сказал ему, что я летал на Полюс.

— В 1937 году? — быстро спросил он. — Я тогда был в Москве и встречал вас. Это было грандиозно!

Прокомментировал, что я очень корректен, не в пример американским журналистам. Я ответил, что удобообтекаемые самолеты движутся быстрее. Он засмеялся.

На сессии подошел ко мне Ширшов. Он — Наркомфлот.

— Здравствуй, Лазарь. Во время войны наш флот был засекречен, а делал хорошие дела. Сейчас вето снято. Надо бы написать. Заходи, поговорим.

— Заходи, поговорим, — в тон ему ответил я.

…июня наградили Поспелова орденом Ленина. После номера собрались у него в кабинете человек 8-10 и вспрыснули. Очень взволнован. 18-го чествовали его в Серебряном бору. Он рассказывал о внимании Хозяина к газете. Однажды сказал: «В „Правде“ мало пищи для ума». Другой раз: «Мы с т. Молотовым тоже газетчики». Внимательно следит за газетой, вплоть до опечаток (в сообщении СИБ было пропущено «не»). После этого у нас ввели институт считчиков и барабанщиков.

Вчера вечером ко мне приехал Валерьян Новиков — начальник ПУ ГУСМП. Сидели до трех. Шел разговор об Арктике. Я снова жал на то, что нужно возродить романтику и фантазию в работе, иначе они превратятся в Главк Наркомата. Говорил ему, что надо твердого первого зама Дмитричу, называл Шевелева. Долбил об экспедиции, предлагал послать ледокол, возглавить Папаниным, цель — исследование белых пятен и поиск новых земель, просить разрешения в ЦК сделать ее правительственной.

Новиков во всем со мной соглашался.

11 июля.

Кое-как работаем. Секретаря все еще нет, людей нет, вопросы эти Сиротину — нож к горлу. Все, что хочешь, но лишь бы ничего не решать.

7-го Поспелов послал к секретарю ВЦСПС Поповой — брать беседу о поездке во Францию. Был, сделал, сегодня напечатали. Молотов одобрил их работу, сказал «действуйте дальше, созывайте международный конгресс женщин».

Вчера отдыхали в Серебряном бору. Пошли купаться. Лерка Гершберг начал тонуть. Лида кричит «Лазарь!!» Я бросился в штанах, в ботинках. Час сушил документы. Обошлось — высохли.

14 июля.

Вчера говорил с Неговским. Жалуется, просит помочь. Сейчас он опять у Бурденко — в институте и в Академии медицинских наук.

— Раньше все помогали, потому, что я только начинал. Сейчас говорят: ты уже сам большой. А с фронта пишут об отличных результатах. Около 20 врачей действовали по этой методике и добились отличных результатов. Один врач в самом Берлине оживил двух после клинической смерти. Шуму!!

Сейчас печатаем награждение медиков. Неговскому дали Красную Звезду.

Был сегодня у Кокки. Он заехал за мной на своем довоенном «Оппельке» («Кадет»). За рулем — сам.

— Прошел 60000 км, а бегает, как новенький. Мотор без капиталки. Хочу наездить еще 100 000 км. В городе всех обгоняю.

— Был бы ты шофером — расписали бы, как стахановца, — пошутил я.

Володя ведет машину удивительно легко и красиво, без всякого напряжения, видно, что отдыхает за рулем. И машина отдыхает.

Попробовали разные коньяки. Отличные есть. Каждого по рюмочке гурманы! Слушали радио — увлекается, как ребенок. Сделал несколько снимков за столом.

Подбивал его на рекорд. Ухмыляется. Я ему доказывал, что если не он пойдут другие. Партии выгоднее, чтобы пошел он — его вся страна знает, не надо снова поднимать имя. И доверия у ЦК к нему больше.

— Я хочу сделать затравки, — говорит он. — Как в 1935 г. А потом пусть идут другие. Вот хочу пройти Москва-Ленинград за час. 640 км/ч. Моя мечта на одну-две минуты вылезть из часа, чтобы выговаривалось не «час», а столько-то минут.

— На чем?

— Думал на «Яке», а пойду, видно, на «Лавочкине». Только он сам еще не знает. Я ведь веду многие машины.

— Летаешь часто?

— Каждый день. Утром — в воздухе, вечером — в наркомате. И на неделе обязательно какая-нибудь петрушка. А, знаешь, я вот подумал: из стариков — я один летаю. Вот испытывал тут один агрегат, а он в воздухе рассыпался смеху было. Лавочкина тащил, помогал кое-что.

(Мысли про начало войны — собеседник неизвестен, лист отсутствует. С.Р.)

…Следовательно — тактической внезапности немецкого удара быть не могло. Но стратегически — он был полной внезапностью. Они не знали — когда, где и какой удар будет нанесен. Армия, ожидающая в течение нескольких лет войны, перестала быть осторожной и мобильной. Удар последовал спустя час после объявления войны, когда армия находилась в лагерном положении, да и перестройка ее в готовность потребовала бы многих дней, а не часов. А мы обвалились со всем опытом войны: страшная артподготовка и авиаобработка, танковые армии в прорыв и т. д. Все полетело к шутам. Стратегическая внезапность была полная.

Вчера был в Тушино, на репетиции воздушного парада. Сидел рядом с Кокки, глядели групповой пилотаж тройки.

— Эх, придется мне опять подобрать пятерку или эскадрилью ребятишек и показать, как это по-настоящему делается, — сказал он.