Александр Эртель - Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

• Название: Гарденины, их дворня, приверженцы и враги
• Автор: Александр Эртель
• Жанр: История

---

Эртель попытался раскрыть эту энергию в образе сына конюшего Капитона Аверьяныча - Ефрема, студента медицинской академии, приезжающего домой с целью политической пропаганды среди крестьян.

Между бунтарем-народником и его отцом, человеком властным и сильным, образуется духовная пропасть, заполнить которую не могут естественные родственные чувства. Интересы Капитона Аверьяныча всецело сосредоточены на возрождении былой славы гарденинския рысаков - эта деловая сторона его натуры показана блестяще, и вообще характер получился крупный, резкий, самобытный. Попутно заметим: страницы романа, посвященные конезаводскому делу спортивным состязаниям рысаков, читаются как увлекательное и динамичное повествование. (В. Г. Короленко рассказывал: когда в "Русской мысли" прервалось печатание главы о скачках, в редакцию посыпались нетерпеливые телеграммы спортсменов.) Образ Капитона Аверьяныча неоднозначен: это причудливый сплав рабской психологии, впитанной с крепостной кровью, и гордыни, порожденной властью над "дворовыми людьми" и своим профессиональным достоинством. Попытки Ефрема найти точки соприкосновения с отцом разбиваются о глухую стену отчуждения. Капитону Аверьянычу непонятны духовные устремления сына, направленные на ломку тех самых крепостей, которые он всю жизнь сторожил. Драма "отцов" и "детей" приобретает остросоциальное значение, несколько приглушенное бытовыми реалиями.

Образ Ефрема был задуман Эртелем широко, ему хотелось представить в нем революционного деятеля, но в целом замысел не удался, ресмотря на ряд мастерски выполненных сцен и эпизодов (письмо другу-народнику, конфликт с отцом и др.). Чемодан с нелегальной литературой так и остался нераскрытым. По рискованной революционной дороге за Ефремом пошла Элиз Гарденина, бывший "цветок крепостнической теплицы", огьивший благодаря любви и смелым чистымпомыслам ее избранника. Увлечь же новыми идеями крестьян Ефрему не удается, его встречает в деревне "самая погибельная первобытность", "отсутствие одинаковой почвы", то есть внутреннего родства с народом. Не находит он собрата по духу и в Николае Рахманном.

Эртель принимал народнические идеи лишь как здоровое моральное веяние, а не идущие от жизни планы. "Как доктрина, как партия, как учение, - писал он 23 февраля 1891 года А. С. Пругавину, - "народничество" решительно не выдерживает критики, но всмысле настроения оно и хорошая, и влиятельная сила". Восхищаясь благородными жертвенными порывами "семидесятников", писатель дает понять в романе, что неудачи их сближения с народом - в незначии его психологии и материального быта. Глухо говорится, что позже Ефрем был замешан в громком политическом процессе, а его жена и соратница также подверглась репрессиям. Эртель сам чувствовал идейно-художественную бледность этих симпатичных ему героев и объяснял ее так: "...мне пришлось лавировать: печальная тень цензуры густо легла на многое, многое сделала неудобовразумительным для читателя, помешала мне развить фигуры Элизы Гардениной, Ефрема и сектанта Арефия". Писатель рассказывал, с каким трудом проходили "Гарденины" цензурное чистилище в "Русской мысли".

В отдельном издании купюры удалось восстановить, но это не спасло положения.

Но не только надсмотрщики казенного благонравия мешали Эртелю сказать свое слово, - его сковывала и неуверенность в правильности позиции центральных героев. "Идеал мой не в Николае, - писал он. - Не ищите в "Гардениных" идеалов. Этого там нет.

Я просто старался описать наглядную действительность с ее идейными течениями, с тем, хотя и смутным, но несомненно существующим стремлением к правде, которое оживотворит нашу деревенскую нищету, забитость, невежество..." Зыбкость взглядов автора повлияла на развитие сюжетных мотивов и развязку романа. Не сблизившись с социалистом Ефремом, Николай Рахманный увлекается идеями просветителя-постепеновца Ильи Финогеныча Еферова, купца демократической закваски, который скептически относится к Переустройству России скорыми радикальными методами, предпочитая упорную, хотя и внешне малоэффектную работу легальными средствами. Девиз купца: "Долби невежество!" Наукой, книжками, школами, речами в земстве и т. п. Нельзя сказать, что подобные личности - исключительно плод фантазии писателя. Такие "экземпляры" выводил на сцену А. Н. Островский, в них одно время даже искал идеал поэт и критик A. А. Григорьев - русская действительность давала такого рода образцы. К примеру, в Воронеже был широко известен "красный" купец И. А. Придорогин, друг поэта И. С. Никитина, обвинявшийся в связях с А. И. Герценом. Однако подобные фигуры, как бы они ни были оригинальны, все-таки представляли исключение, и видеть в них выражение передового общественного настроения было сомнительно.

Пройдя дорогой трудных поисков и сомнений, Николай Рахманный становится "культурником", то есть впрягается в будничную полезную работу. Благородна и терниста стезя таких людей, обрекавших себя на постоянные стычки с официальной бюрократией, отказывавшихся от личного спокойствия и по-своему подтачивавших здание царизма. Характеризуя подобные типы общественных деятелей, B. И. Ленин писал, что "они боязливо сторонятся "политики" и являются "широким основанием нашего либерализма". Верный текущей правде действительности, Эртель не смог, однако, "заглянуть за горизонты". Его и самого не удовлетворило отсутствие в романе широкой исторической перспективы, что, надо признать, пагубно повлияло и на художественную ткань финальной части произведения, - нагляд ный пример того, как эстетика мстит мировоззренческой неопределенности. Впрочем, последнее слово, вопреки сюжетной логике и поведению главного героя, осталось за Эртелем, психологически тонко угадавшим недосказанность судьбы Николая Рахманного (его ни в коем случае нельзя отождествлять с автобиографическим портретом писателя). "Гарденины" заканчиваются символической сценой прощания героя с журавлями, торжественно проплывающими в осеннем небе. Это весьма знаменательный прощальный аккорд, который следует воспринимать как расставание с несбывшейся мечтой. Знаток творчества Эртеля современный литературовед Б. Л. Бессонов тонко почувствовал эту финальную музыку. "Человек, запрягшийся в "хомут", - пишет ученый, - плачет о небе и рвется душою к журавлям, понимая, что все его теперешние радости и заботы - суета и самообман".

Николай Рахманный, хотя и занимает в романе видное место, - "не герой" в традиционном смысле этого литературного понятия. Тому есть причины субъективного и объективного свойства. Первое связано с особенностями дарования Эртеля, преимущественно новеллистического по своей природе. Второе объясняется не только личными качествами таланта, но и характером общественных событий 80-х годов.

Революционное народничество, поразив мир героизмом своих деяний, вынуждено было после убийства Александра II отступить под натиском реакции. В России наступила пора "оправдания бессилия и утешения обреченных на гибель" (М. Горький). В таких условиях было невозможно избрать центральной фигурой подлинного борца за народное счастье. Лишь за рубежом тогда появились книги, отдающие дань героям своего времени (например, роман Степняка-Кравчинского "Андрей Кожухов" и др.). Непосредственно же в России художественное слово или "ушло в подполье", или изменило прежним идеалам, или избрало новую тактику. Последняя заключалась в переносе центра тяжести искусства на нравственно-этические проблемы современности, в отказе от "диктатуры героя" и изображении не столько положительных типов, сколько удушающей атмосферы и фона эпохи.

Эртель пошел именно таким путем (его мечта - написать роман о революционере - осталась неосуществленной). Сразу же по выходе эртелевской эпопеи Н. Е. Каронин-Петропавловский уловил эту новь, отметив, что "отсутствие в "Гардениных" связующей мысли и "героя" - очень знаменательный признак времени". И далее: "Откуда же литературе брать руководящие идеи, если их нет в действительной жизни, а все бывшие признаются ненужными?"

Вокруг Николая Рахманного живут почти равноценные "по занятости" персонажи, действующие по разные стороны главной оси: барская усадьба буржуазное предприятие. Вокруг этой пограничной оси складываются характеры, ломаются судьбы, кипят страсти. Патриархальное "дворянское гнездо" в итоге сменяется "целесообразным" капиталистическим производством. Деревню теперь "бреют со лба и с затылка". В конторе вместо чудака-"вольтерьянца" Агея Данилыча, умершего с верноподданническими словами "...отчет проверить... в балансе изрядная ошибка!", появляется унылый субъект, строчащий кляузы на старого управителя. Последний, "оплот гарденинской старины", изгнан молодым барином и доживает свои дни в скобяной лавке сына. На смену ему приходит цивилизованный "механический" человек с бухгалтерской душой. Образ нового управляющего написан яркими сатирическими красками. Подобный характер был ранее разработан писателем в повести "Две пары" (банковский чиновник Летянин), но и в "Гардениных" он не утратил своей свежести. Знакомя читателя с воображаемым вагонным попутчиком Переверзевым, повествователь рисует убийственно-карикатурный его портрет, предпочитая набившим до оскомины дистиллированным речам скучнога соседа веселое вранье "бывалого человека", который "воочию видел дьявола и даже держал его за хвост". Старый управляющий предпочитал наводить порядок в усадьбе по-старинному - розгам на конюшне, новый полицейскими мерами, которые вот-вот понадобятся для усмирения ропщущих работников. Бойкий крестьянин точно определяет замену крепостнической неволи капиталистическим грабежом: "Один аспид отвалился, другой присасывается!"