Владимир Краковский - ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ

• Название: ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ
• Автор: Владимир Краковский
• Жанр: Научная Фантастика

РОМАН

МОСКВА

СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ

1983

Владимир Краковский известен как автор повестей «Письма Саши Бунина», «Три окурка у горизонта», «Лето текущего года», «Какая у вас улыбка!» и многих рассказов. Они печатались в журналах «Юность», «Звезда», «Костер», выходили отдельными изданиями у нас в стране и за рубежом, по ним ставились кинофильмы и радиоспектакли.

Новый роман «День творения» – история жизни великого, по замыслу автора, ученого, его удач, озарений, поражений на пути к открытию.

Художник Евгений АДАМОВ

4702010200-187

К --- 55-83

083(02)-83

© Издательство «Советский писатель». 1983 г.

---

Верещагин сердито толкает его в дверь. Агонов с достоинством выходит. «Прощайте», – говорит он.

155

«Хорошо, что ты дала три двушки», – сказал мальчик. «Что он тебе ответил? Ты дозвонился?» – спрашивает Тина, теперь ее хорошо видно, солнце ушло за крышу, мальчик смотрит в окно третьего этажа даже не щурясь. Одна двушка упала в щель, объясняет он, она выпала, выронилась, едва он вошел в телефонную будку, там в полу большие щели, вторая тоже пропала даром: с ним не стали разговаривать, положили трубку, и лишь с третьей двушки, то есть когда позвонил во второй раз, удалось передать все, что велено. «Что он ответил?» – спрашивает Тина. Он разговаривал очень бестолково, сообщает мальчик, он больше интересовался форточкой, и еще один человек интересовался форточкой, они вдвоем спрашивали о форточке наперебой. «Ты, наверное, не туда попал, – говорит Тина. – Господи, что делать, ты не смог бы отнести записку?» – «Тебе нужна помощь? – спрашивает мальчик. – Если хочешь, я тебе помогу». Тина просит: «Отнеси записку. Сегодня уже поздно, завтра ты сможешь? Как тебя зовут?» – «Коля, – говорит мальчик. – Я выхожу гулять в девять. Ты приготовь записку и опустишь ее на веревке». Тина удивляется: «На веревке? Я просто ее брошу». – «Ее может подхватить ветер, – предупреждает Коля. – Спусти на нитке». «Я лучше заверну в камешек», – говорит Тина. Коля удивляется: «У тебя дома есть камень? Зачем?» – «У меня есть тяжелый гвоздь, – говорит Тина. – Я заверну в него». – «Завтра что-нибудь придумаем, – Коля откладывает это дело. – Утро вечера мудренее». Тина беспокоится: «Так ты не забудешь? В девять утра». – «Если б у меня были силы, я б опрокинул телефонную будку, – говорит Коля. – Но я отдам. Запомни, я должен тебе двушку, Тина недовольствует: «Ничего ты мне не должен». «Как же не должен? – говорит Коля. – Я завтра отдам. В девять утра».

156

Нужную улицу и нужный дом он отыскал легко, поднявшись на пятый этаж, остановился перед нужной дверью, но кнопку звонка найти никак не мог.

Такая странность. На всех остальных дверях кнопки имелись – разной формы и цвета, а на этой – хоть шаром покати, – Коля обыскал дверь взглядом и удивился: в наш просвещенный век, полагал он, не осталось ни одной двери без звонка на всем свете, кроме разве что Южной Америки – у одного маленького племени, название которого Коля сейчас вспомнить не мог.

Он смотрел телевизионную передачу об этом племени, живущем посреди дремучих джунглей совсем еще дико, голо, питаясь отвратительными маленькими гусеницами и танцуя в свободное время под барабан странный танец, в котором совсем не было мелодии, один только ритм – просвистеть такой танец невозможно, только простучать, например, по этой двери без звонка. Танец не понравился Коле.

Но сейчас, стоя под верещагинской дверью, он вдруг представил себе такую картину: размахивая кривым копьем, к нему подходит вождь племени и спрашивает: «Ну-с, как тебе наша музыка?» У Коли даже мурашки пробежали по спине, – еще бы, в положение он попал очень затруднительное: сказать, что музыка не понравилась – бестактно и опасно: некрасиво обижать братьев наших меньших, да еще вот это кривое копье… Сказать же, что музыка ему нравится, Коля тоже не мог, поскольку боялся лжи тем страхом, каким боятся многие дети ночной темноты и помещений с выключенным светом.

Выход из затруднительного положения нашелся сам собой: улыбнувшись голому южноамериканцу, Коля засвистел этот дикарский танец, но с мелодией, которую придумывал на ходу, стараясь, чтоб она красиво вкладывалась в стук дикарских барабанов: получилась вполне приличная песня, Коля свистел ее и свистел, а потом сказал: «Да». – «Что – да?» – спросил вождь. «Нравится», – ответил Коля.

И увидел кнопку звонка. Она была врезана в толщу дверного косяка, нисколько не выступая над поверхностью, и закрашена такой же краской, как все вокруг, – одним словом, замаскирована на славу, обнаружить ее было делом очень трудным, Коле просто повезло.

«Видно, к нему много ходят, а он не хочет», – подумав так, Коля не стал нажимать кнопку: хозяин мог решить, что к нему пришел какой-нибудь его друг, и обрадоваться – опять дело склонялось ко лжи, перед которой Коля испытывал страх, так как имел выдающиеся музыкальные способности и даже некоторое представление о высшей гармонии. «Нет уж, – сказал он себе. – Пусть знает, что пришел чужой». И постучал в дверь кулаком. В ритме танца южноамериканских дикарей.

157

Один царь спросил у другого: «Когда ты сидишь на троне, то о чем думаешь?» – «Я думаю о том, как велика земля и сколько на ней еще непокоренных мною народов – «И я об этом, – сказал первый царь. – А когда принимаешь иноземных послов и у тебя вдруг зачешется ягодица, ты что делаешь?» – «Терплю, – ответил второй царь. – Я напускаю на себя важный вид и жду не дождусь, когда послы уйдут, чтоб можно было почесать всласть. А ты?» – «А я чешусь», – сказал первый царь.

Вскоре он покорил все народы земли и те, которыми правил второй царь, тоже, и обложил всех тяжелой данью.

158

Верещагин читает записку, мальчик Коля не отрывает глаз от магнитофона, Верещагин возмущенно кричит: «Совершеннолетнюю девушку – под замок! Ненормальная мама! Да не женюсь я на ее дочери, напрасно она, дура, боится!» Мальчик Коля промалчивает, не желая вмешиваться в дела взрослых. Он смотрит на магнитофон. Верещагин замечает это, спрашивает: «Включить?», Коля благодарно кивает, Верещагин идет к магнитофону.

Музыка появляется неизвестно откуда, будто только что родилась, она повисает в воздухе, чуть колышась, как цветок экельхинорум в аквариуме, прекрасная с первого же звука: мужественный человек со сдержанностью и достоинством запел на немецком языке о том, как подло и унизительно с ним обошлись, – Верещагин мог поклясться, что именно об этом поет певец, хотя, конечно, ни слова не понимал. Это была одна из любимейших его песен, он когда-то случайно поймал ее на коротких волнах и, слушая, всегда искренне сочувствовал этому человеку и даже желал познакомиться с ним, подружиться, чтоб вместе тянуть лямку жизни, подбадривая друг друга.

Когда мужественный человек закончил излагать свою неприятность, мальчик Коля сказал: «Я знаю эту песню».

Верещагин в ответ хмыкает в том смысле, что, мол, хвастунишка ты, парень, а может, даже и лжец, он собирается сказать это вслух, но не успевает, – начинается новая песня. Теперь поет англичанин, тоже очень хороший человек, из тех, которые не любят жаловаться, но ему так допекло, что он не выдержал, и вот, пожалуйста, жалуется, хотя это не в его принципах – по всему видать, по мелодии и голосу, что душа у этого человека – кремень, не так-то просто заставить ее плакаться, а вот нате – заставили. Верещагин всегда слушал эту песню с большим уважением и сочувствием к человеку, которого допекли-таки.

Песня заканчивается, и мальчик Коля опять говорит: «Эту песню я знаю». Совершенно обнаглел ребенок, Верещагин никак не реагирует на вызывающее детское нахальство, – уже звучит третья песня, от которой Верещагина прямо корчит, он недавно ее записал, ну буквально на днях, не больше недели назад ночью выловил из эфира. Поразительная песня: певец вроде бы веселится, местами даже совершенно натурально хохочет, но слушаешь его, и тянет разрыдаться – вот как странно. Слушая эту песню, Верещагин каждый раз вспоминал один и тот же случай, рассказанный ему кем-то когда-то – как некий отдыхающий на Черном море захотел выкупаться: в шестибалльный шторм. Но войти в будущее море так же, трудно, как и выйти из него – этот отдыхающий бросился с берега в воду, а могучая волна вышвырнула его обратно, проволочив по гальке, и вот он встает – море шумит, на берегу люди, он смеется им: мол, видели, как меня, а? – прямо-таки хохочет…

«И эту песню я знаю», – говорит вдруг мальчик Коля.

«Это уже слишком! – возмущается, наконец, Верещагин. – Ты, брат, я вижу, хвастун», но мальчик Коля с обидой возражает: нет, он не хвастун, тогда Верещагин говорит: «Не хвастун? А ну-ка, повтори мелодию. Ты же знаешь! Спой!»

Мальчик Коля предложением Верещагина нисколько не смущается, он только просит разрешения не спеть, а просвистать мелодию. «Пожалуйста», – говорит Верещагин и выключает магнитофон, чтоб наступила тишина, мальчик Коля начинает свистеть – Верещагин обмирает: точь-в-точь! нота в ноту! да еще как! с каким чувством! даже лучше, чем певец, выловленный из эфира, еще жутче это веселье, – совсем такое же, как у того отдыхающего, которого волна проволочила по гальке, он не знает, что от того волочения у него скальп сорван, висит с волосами на плече, он еще не почувствовал боли и хохочет, глядя на столпившихся в отдалении людей: вот, мол, как смешно волна меня выбросила, а море шумит, смеха не слышно, беззвучно хохочет: мол, как меня! – всех приглашая посмеяться вместе с ним, а в глазах людей ужас, ведь они видят: голова окровавлена и кожа с волосами висит у этого человека на плече…