Лилия Баимбетова - Планета-мечта

• Название: Планета-мечта
• Автор: Лилия Баимбетова
• Жанр: Научная Фантастика

"ЗЕРКАЛО" Фантастика? — да, здесь есть космические корабли. Фэнтэзи? — да, здесь есть магия. А, в общем — просто любовь к земле, к тому месту, которое ты всегда несешь в сердце.

---

Слава их гремела от моря и до моря, но однажды Ли почувствовала усталость от магических трудов. Захотелось ей вернуться в Перепутье, увидеть вновь леса и поля, увидеть благословенную Дэ, петляющую в глинистых берегах. Захотелось ей снова бродить по лесам, слушать пение птиц, разыскивать незнакомые места. Всю жизнь она мечтала об этом, но ей казалось, что детство невозможно вернуть. Сейчас же затосковала она по Перепутью так, что, оставив все книги и труды свои, оделась в дорожный плащ, взяла посох и, выйдя с заднего крыльца, навеки ушла, никого о своем уходе не предупредив.

Весть об исчезновении знаменитой колдуньи скоро дошла до сестры ее Неи, и та заподозрила истину. Но Нея не любила Перепутье и не хотела бросать свою школу, своих учеников ради каких-то лесов и полей. Нея любила людей, а не леса, и во многом нынешняя магия, которой так гордиться Альверден, пошла от Неи Росстанийской. Нея была знаменита гораздо больше, чем ее брат и сестра.

Докатилась весть об исчезновении Ли и до Ринальдо, брата ее. Ринальдо понял, куда она ушла, и затосковал по Перепутью и по прежним временам. И скоро Нея услышала, что брат ее тоже исчез неведомо куда. Шли годы. Школа Неи Росстанийской стала знаменитейшей на всей Алатороа, но с некоторых пор странная тоска стала мучить известную волшебницу. Она скучала по брату и сестре, ведь больше родни у нее не было. Вспоминались ей те годы, что провели они вместе, и однажды, придя поутру к ней в спальню, служанка нашла лишь нетронутую постель. С тех пор никто больше не слышал о Нее. Но легенды говорят, что все они встретились в Перепутье и жили там, властвуя над лесами, полями и реками, и были счастливы.

16. Дневник-отчет К. Михайловой.

Алатороа, Иллирийские леса, хутор Этре, день восьмой.

Раннее утро. Солнце, еще низко стоящее над горизонтом, невыносимо ярко. Воздух еще прохладен, но под солнечными лучами уже кажется жарко, только в тени стоит еще утренний холод. Держится еще роса. Свет и тени так ярко перечертили мир, что ничто не выглядит так, как всегда: слишком ярко блестит трава под солнцем, словно ненастоящая, слишком черны и густы изломанные тени от домов и кустов калины. Небо ярко-голубое, чистое, ясное, и только на востоке, еще ниже низко стоящего солнца тянутся размытой белой полосой облака.

Легкий ветер шевелит траву и листья. Ветер еще прохладный, утренний. Далеко где-то сорока трещит одиноким треском: трак, трак, трак, — не переставая. Солнце слепит глаза, но отвернешься от него — и блестящая трава и черные тени тоже слепят глаза своей невыносимостью. День будет жаркий, очень жаркий.

Боже! Ни звука в округе, лишь эта сорока, и стрекочет она все ближе. А когда ее не слышно, какая наступает тишина. Нет еще не мух, ни кузнечиков, только ветер иногда почти беззвучно всколыхнет траву. Все кажется ненастоящим вокруг. Не то чтобы искусственным, но — нереальным. И небо это слишком ярко. Но какое солнце! Жара сегодня будет невыносимой.

…с Рездигом Этре мы разговорились перед завтраком. Он показал мне свой диплом, висящий на стене, где золотыми чернилами было написано его имя. Мы говорили об Альвердене, и вдруг посреди разговора он расплакался и стал вытирать слезы. Погибший Альверден, мертвый Альверден.

— В это невозможно поверить, — говорил мне старик в выцветшей рубашке и рабочих заплатанных брюках, — В это невозможно поверить. Зачем вы только пришли сюда? — вдруг крикнул он, — Разве мало в космосе других планет? Неужели в космосе мало других планет?

Я молчала.

— А странный человек вас привел, — сказал мне Рездиг немного погодя.

Я немного помялась, потом все-таки рассказала ему о своих подозрениях. Рездиг Этре был все-таки дипломированным колдуном, и он мог что-то посоветовать мне. Он выслушал меня, помолчал, пожал плечами.

— Не знаю, не знаю, — сказал он, — Возможно. Что-то идет от него, какая-то волна. Но последний раз я видел файнов давным-давно, да и этого вашего парня я только минуту и видел. Неразговорчивый парень.

— Да, — сказала я, — Неразговорчивый.

— Может, он и файн, хоть я и не слышал никогда о темноволосых файнах. Что-то в нем такое есть. Волна от него идет. Знаете, колдуны так своих распознают, по волне. Но он не обученный маг, нет, а кто-то из этих. Может, файн, а может, еще кто. Но, знаете, что? Будьте поосторожнее с ним. Может, это мои стариковские глупости, но больше всего он похож на призрака.

— На призрака?

— Вы бывали в Полях Времени, простите за нескромный вопрос?

— Да, — сказала я медленно, и дрожь прошла по моему телу, — Один раз была.

— И видели там кого-нибудь?

Я молчала. Старик внимательно посмотрел на меня.

— Да, — сказала я, — Своих родителей.

— Там повсюду магия, — сказал Рездиг невпопад, — она разлита там, как туман в долине Флоссы, зажатой горами. Но и в этой разлитой повсюду магической ауре, когда появляются видения, чувствуешь, как от них идет что-то. Волна, как от живых существ. Но не совсем. Больше магии, понимаете? Больше магии, но не так, как от магов. Не концентрированный поток.

— Словно он сам — создание магии? В Поля Времени ведь так?

— Да, в Полях Времени-то так, но там дело особое. А ощущение похожее, это точно. Но создание псевдожизни всегда было под запретом в Альвердене.

— Я и не думаю, что он псевдочеловек, — сказала я, — Он вполне живой. Я думаю, что он файн. Может быть, файн, изгнанный за какое-то преступление, и это стало потрясением для него. В нем есть что-то ущербное.

— Может быть. Может быть, — сказал Рездиг, — Если он файн, то он мог быть священником или предсказателем. Я думаю, ваш паренек способен к направленным магическим действиям. Может читать заклинания, если проще. Большинство представителей магических народов не могут. Магия — это их сущность, а не средство для действий.

Рездиг Этре оказался большим знатоком сказаний, и в течение двух следующих часов Михаил Александрович не отпускал его от себя. Я бродила по дому старика, в жилой комнате долго разглядывала книжный шкаф, где полки ломились от больших коричневых томов с розами, вытесненными на корешках. Роза была символом Альвердена, насколько я знаю. Алая роза, как и камни, из которых город был построен. Красный был цветом Альвердена испокон веков, я слышала даже, что там запрещено было строить что-то из материала других цветов. Долго я смотрела и на диплом Рездига. Он висел под стеклом, в деревянной резной рамке, и что-то в этом было несколько наивное. Но ничего наивного не было в самом дипломе с алой переливающейся розой и веткой тополя, в надписи золотыми чернилами, которая гласила, что Рездиг Этре, потомственный властитель земель Этре, является дипломированным магом, с отличием окончившим Альверденский университет магии, и имеет право преподавать магические искусства в любом учебном заведении Алатороа, а также в частном порядке.

Побродив по первому этажу, я поднялась наверх вместе с сестрой Рездига, которая жила с ним в доме. На просторном чистеньком чердаке с дощатыми стенами, обклеенными выцветшими обоями в цветочек, на расстеленных полотенцах толстым слоем была размазана буроватая плотная масса. Я остановилась перед ней в недоумении.

— Пастила, — сказала старушка, влезшая со мной на чердак, — Яблоки не созрели еще, да падают. Варение варить — еще кислые, сахару много нужно, а так вот перерабатываю и еще сушу, зимой на пироги хорошо. Когда сушишь, кислота из них уходит.

— Ну, вода испаряется, поэтому, — сказала я.

Старушка была сухонькая, маленькая, сгорбленная, в поношенном цветастом платье и платке на седых волосах. Она закивала на мои слова и пошла куда-то вбок, за встроенный шкаф с открытыми полками, на которых лежали вещи, сложенные аккуратными стопками. Чем-то старушка зашуршала за шкафом. Я стала оглядываться вокруг.

Вдоль сужающихся кверху стен стояли четыре кровати под марлевыми пологами, за второй парой кроватей был еще простенок с проемом, за которым виднелись два улья, обращенные летками в стену, а над ульями было окно с тонкой белой рамой.

Соскучившись, я спустилась вниз по рассохшейся скрипящей лестнице, крашенной красно-коричневой насыщенной краской. Внизу, на небольшом возвышении перед лестницей было тесно от фляг и бидонов с питьевой водой, которую возили за пять километров. В своем колодце у Этре вода была красноватая, с явным железным привкусом. Чуть пониже, под лестницей, стояли кастрюли, а прямо под лестницей была дверь в баню, которая здесь была прямо в доме. С этой же площадки спускалась лестница вниз, в мастерскую и на улицу. Была здесь еще добротная, обитая черной кожей дверь, ведущая в жилую часть дома. На чердаке было жарко, не смотря на раскрытые окна, а здесь стояла прохлада, и ясный свет летнего дня лился через панорамное, из небольших квадратов состоящее окно. Свет этот не разгонял царившего здесь сумрака, а существовал как-то отдельно.