Эдриан Маккинти - Миг – и нет меня

• Название: Миг – и нет меня
• Автор: Эдриан Маккинти
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-94145-382-5

Ирландец Майкл Форсайт уезжает из залитого кровью Белфаста в Нью-Йорк и вступает в банду гангстера по прозвищу Темный Уайт. Думая, что обрел надежную крышу, Майкл начинает играть в опасные игры. Он спит с любовницей босса, что в любом случае рискованно, даже если босс не отъявленный бандит. Получив задание отправиться в Мехико за партией наркотиков, Майкл попадает в мексиканскую тюрьму, откуда ухитряется сбежать. Чувствуя, что его «сдали», он возвращается в Нью-Йорк с желанием отомстить, но очень скоро понимает, что месть – обоюдоострая штука.

---

Кастро говорил по-английски намного лучше остальных; когда, сидя у окна, я листал какую-нибудь книгу из Рамонова шкафа, он иногда подходил ко мне и заводил разговор. Бывало, мы болтали с ним до самого вечера. Кастро был еще очень молод и имел довольно смутное представление о том, чего он хочет добиться в этой жизни. Чаще всего он заговаривал о том, что хочет завербоваться в Корпус морской пехоты. Беседовали мы и о женщинах, о фильмах и даже о политике, хотя это случалось сравнительно редко. Несмотря на молодость, Кастро был крупным и сильным парнем: весил он, должно быть, фунтов двести двадцать, а то и больше. Режим своего тезки Фиделя он ненавидел лютой ненавистью, и однажды, когда я – просто для того, чтобы немного поддразнить его, – сказал, что мне нравятся майки с портретом Че, он прочел мне длинную и страстную лекцию о том, какое зло несут коммунистические идеи последователей Фиделя и Ге-вары. Насколько я понял, это был пересказ того, что говорил отец, и при этом он многое перепутал и переврал. Не меньше, чем коммунистов, Кастро ненавидел Рики Рикардо из шоу «Я люблю Люси», но почему – этого он так и не сумел объяснить внятно. С Кубы он бежал вместе с отцом еще в 1984 году, причем сначала они отправились в Испанию и только оттуда перебрались в Штаты.

Кроме ненависти к коммунистам, еще одной излюбленной темой Кастро была тупость и ограниченность доминиканцев. Доминиканцы покупали крэк на деньги, украденные у своих детей, доминиканцы не имели собственной музыкальной культуры, доминиканцы не знали, что такое настоящая литература, доминиканцы воображали, будто могут играть в бейсбол, хотя всем давно известно, что лучшие бейсболисты в мире получаются из кубинцев. В общем, это пропащие люди, говорил он и добавлял шепотом, что даже Рамон не исключение из правил.

Иногда мы затаскивали в свою компанию третьего телохранителя Гектора и резались в упрощенный вариант покера с четырьмя открытыми и пятой «слепой» картой. Кастро превосходно играл в эту игру, и хотя ставки были пустяковыми, к концу игры ему удавалось выиграть у нас центов по семьдесят пять, а то и целый доллар, чему он очень радовался. Мне потребовался день или два, чтобы понять, что карты меченые, но я не бросал игру, играя за компанию.

В девяносто втором году в Нью-Йорке ежемесячно происходило свыше двухсот убийств, причем большая часть из них была так или иначе связана с наркотиками. Иногда мы слышали доносящиеся с улицы звуки выстрелов даже днем, когда после обеда резались в карты в пентхаусе. Мы – это я, Кастро, Гектор и Рамон (последний, впрочем, с нами не играл, а, запершись в кабинете, занимался какими-то своими таинственными делами). Но нас это не касалось: на разборки никто из телохранителей не ходил, во всяком случае – при мне. Защищать свой участок вменялось в обязанности лейтенантам. По этой причине они и один-два «смотровых» постоянно носили с собой оружие. В районе оставалось еще много независимых наркоторговцев, и время от времени то одному, то другому из них начинало казаться, будто он, как наш Господь Иисус Христос, может ходить по водам и воскресать из мертвых, вклинившись на территорию, с таким трудом отвоеванную Рамоном. Однако все попытки вытеснить людей Рамона с завоеванной территории заканчивались для претендентов плачевно. «Смотрители» или лейтенанты просто убирали зарвавшихся барыг. Я слышал о нескольких таких случаях, хотя ни разу не присутствовал при расправе. У нас, в Ирландии, желающим урвать кусок чужого пирога перебивали ноги. Здесь, в Нью-Йорке, их просто убивали.

Но нас эти дела не касались. Мы были телохранителями, и наша задача заключалась в том, чтобы охранять Рамона, а не патрулировать улицы. Так, во всяком случае, Морено сказал Кастро, а тот сказал мне, чем немало меня смутил. Лейтенанты рисковали своими жизнями, зарабатывая для босса деньги, а что делал я? Какова была моя роль?

Мне было невдомек, что Рамон незаметно наблюдает за мной, дожидаясь, когда я, по его мнению, буду готов. Даже не знаю, что подтолкнуло его к действиям. Быть может, мое столкновение с Морено, произошедшее вскоре после моего возвращения из клиники, а может быть, и нет.

Однажды Рамон, Хосе, Гектор и Кастро погрузились в желтый «мерседес» и куда-то уехали. Я остался в пентхаусе совершенно один. Решив, что это своеобразная проверка лояльности, я не стал заходить ни в кабинет, ни в спальню Рамона, доступ в которые был закрыт практически для всех. Вместо этого я скучал на балконе, разглядывая панораму Гудзона. Около шести вечера начали возвращаться с дневной выручкой лейтенанты. Конечно, уличные «толкачи» работали и ночью, но Рамон настаивал, чтобы деньги для подсчета привозились в одно и то же время. Сегодня, однако, Рамона не было, был только я. С подозрением на меня покосившись, лейтенанты достали из холодильника пиво и, рассевшись на белых кожаных креслах, стали ждать.

Так они сидели довольно долго, потягивая пиво и вполне успешно притворяясь, будто меня вовсе не существует. Потом они включили стереокомплекс и принялись рыться в Рамоновых дисках и кассетах.

Тогда я поднялся и, подойдя к ним, попросил положить все на место.

Кем, интересно, я себя вообразил, спросили лейтенанты чуть ли не хором. Морено – тот даже поднялся с кресла и принялся костерить меня на чем свет стоит. Как видно, я уже давно стоял у него как кость поперек горла. Нахлебник, дармоед, паршивый янки, в которого Рамон втюрился, что ли… Он выкрикивал эти и другие подобные вещи прямо мне в лицо (кончик его носа находился меньше чем в дюйме от моего), и я подумал: «Вот и конец, причем бесславный. Предположим, я даже сумею выхватить пистолет одновременно с Морено, но мне это все равно не поможет, потому что стоит мне сунуть руку под пиджак, и от меня, как от сыра, останутся одни дырочки, ибо другие лейтенанты с радостью воспользуются предлогом изрешетить меня из своих пушек».

Морено тем временем, продолжая всячески обзывать меня, ткнул пальцем в плечо, демонстрируя мне шрам от пули, которым его наградили за верность Рамону.

– Это все херня, – сказал я. – Хотите, парни, я покажу вам настоящую рану?

Сначала они ничего не поняли, но мои слова заставили их притихнуть. Тогда я наклонился, закатал штанину и отстегнул протез.

Они не знали… Никто из них ничего не знал.

Разумеется, они заткнулись. И Морено, и все.

Я все еще стоял на одной ноге, держа в руках протез и чувствуя себя довольно глупо, когда вернулся Рамон.

Он вошел в гостиную, по обыкновению одетый в длинное мешковатое пальто. Несколько томительных мгновений он разглядывал нас, но ничего не сказал. Хосе и оба других телохранителя тоже молчали. Наконец Рамон обернулся к Хосе и что-то тихонько пробормотал ему, а Хосе что-то сказал лейтенантам по-испански. После этого все парни дружно отправились в лабораторию, а Рамон опустился на диван и знаком велел мне сесть рядом.

Постаравшись усилием воли вернуть себе спокойствие и четкость мышления, я принялся пристегивать ногу обратно. Дождавшись, пока я закончу, Рамон сказал негромко:

– Скучаешь?

Я покачал головой.

– Как тебе кажется, ты в форме?

Я кивнул.

Тогда он перешел прямо к делу, из предосторожности понизив голос до шепота:

– Вот что, Майкл, кое-кто начинает раскачивать лодку, и мне это не нравится. Они очень осторожны и каждый раз собираются в разных местах, но нам удалось узнать, что сегодня они будут в баре, который ты хорошо знаешь.

Мне не надо было объяснять, кто такие «они» и зачем они собираются. Мое время пришло.

– О'кей, – сказал я.

Рамон сам отвез меня. По дороге мы не разговаривали. Он курил сигару и слушал какую-то идиотскую доминиканскую музыку, доносившуюся из его автомобильной сидиолы. Высадив меня в десяти кварталах от «Четырех провинций», Рамон поинтересовался, не нужно ли мне что-нибудь. Я ответил, что все в порядке, и не торопясь двинулся к тому месту, где в прошлый раз караулил Бриджит, – к узкому проулку между двумя соседними домами, откуда неплохо просматривалась входная дверь.

Я ждал три часа, пока время не перевалило за полночь. «Ну давай же, Темный, давай!» – шептал я снова и снова, но Темный не появлялся.

В бар заходило и выходило довольно много людей, но никого из них я не знал. Правда, Рамон предупредил меня, что место встреч постоянно менялось, но я не понимал, как это может повлиять на постоянных посетителей «Четырех провинций». И все же мое терпение было вознаграждено: незадолго до закрытия я заметил пару знакомых, которые в мое время часто бывали в баре, а вскоре после этого в боковой двери возникла миссис Каллагэн с мусорной корзиной, но это было все. Я уже начал думать, что Рамоновы осведомители что-то напутали, когда в поле моего зрения появился долбаный вишист-коллаборационист-аболиционист Боб собственной персоной.

Я узнал его громоздкую тень еще до того, как он потихоньку выскользнул из боковой двери и зашагал прочь, слегка покачиваясь и что-то напевая. От нескольких часов неподвижного сидения у меня затекло все тело, но я все-таки поднялся и двинулся следом. Большой Боб шел по переулку рядом с «Четырьмя провинциями», направляясь к пустырю, который посетители бара часто использовали в качестве автомобильной стоянки.