Рэй Бредбери - Золотые яблоки солнца (The Golden Apples of the Sun), 1953

• Название: Золотые яблоки солнца (The Golden Apples of the Sun), 1953
• Автор: Рэй Бредбери
• Жанр: Научная Фантастика

В этом сборнике писатель позволяет себе отойти от научной фантастики, публикуя реалистичные истории, сказки и детективы, а фантастические рассказы сводя к зарисовкам («Вышивание»). Отличная книга, в которой видны, пожалуй, все грани Брэдбери-прозаика. В 2005-м году был переиздан под названием «И грянул гром» в преддверии выхода экранизации этого рассказа.

---

– Успокойтесь, – сказал психиатр.

– Помните ту песенку Гилберта и Салливэна: "Абсолютно все я запишу, чтобы не забыть…" Целую ночь я вспоминал свои обиды. А следующим утром добыл пистолет. Я нарочно вымазал обувь в грязище и стал перед парадными дверями. Само собой, они заверещали: "На ногах у тебя грязь! Вытри их, опрятным будь!" Я застрелил чертову дверь, всадив пулю в замочную скважину. И метнулся в кухню, где как раз заныла духовка: "Переверни меня". Она успела лишь до половины приготовить свой машинный омлет, когда я убил ее. О, как она шипела и стонала: "Перегораю!" Потом, будто разбалованное дитя, растрезвонился телефон. Я запихнул его в кухонный комбайн. Хотя против самого комбайна я ничего не имел – он пострадал как безвинный свидетель. Мне жалко его теперь, это действительно очень полезный прибор, который никогда и словом не обмолвился, только бормотал, будто сонный лев, и поглощал наши объедки. Его я отремонтирую. Потом, уничтожив телефон, я зашел в гостиную и расстрелял телевизор; этого подлого хищника, эту медузу, что каждый вечер превращает в камень миллиарды людей, приковывая к себе их застывшие взгляды; эту сирену, что поет, заманивая и обещая так много, а дает так мало. Я и сам раз за разом обращался к нему, все на что-то надеясь, и все же, наконец… бах! Вереща, будто безмозглый индюк, моя жена выскочила из двери и подняла крик. Приехала полиция. И вот я тут!

Он самодовольно откинулся на стуле и прикурил сигарету.

– А давали ли вы себе отчет, когда творили эти преступления, что наручное радио, передатчик в автомобиле, телефон, автобусный динамик, селекторная система в офисе – все это было взято напрокат или являлось чьей-то собственностью?

Психиатр сидел, озаренный блаженной улыбкой пациента.

– Так вы не потребуете помощи от Института психического здоровья? Вы готовы взять всю ответственность на себя?

– Это только начало, – подчеркнул мистер Брок. – Я выступаю в авангарде меньшинства, у которого нет уже сил выносить шум. Ни одного мгновения без музыки, без контакта с чьим-либо голосом, где бы ты ни был: сделай это, сделай то, быстро, быстро, иди-ка сюда, иди-ка туда. Вы еще увидите. С меня начинается бунт. Мое имя войдет в историю!

– Гм… – Психиатр будто задумался.

– Конечно, до массовых волнений еще далеко. Ведь поначалу все эти вещи казались такими привлекательными, такими практично-выгодными. Но люди слишком увлеклись, слишком далеко зашли и, втянувшись в определенный стереотип социального поведения, не могут из него выйти. Более того, они не осознают, что попали в ловушку. Как и все другое, они просто рационализировали свои нервы. "Наш современный век", – говорят одни; "Условия", – вторят другие; "Стресс", – поясняют третьи. Но, запомните мои слова, зерно кинуто. Обо мне всему миру поведало телевидение, кино, радио – вот в чем ирония! С тех пор уже минуло пять дней. И миллиарды людей знают обо мне. Внимательно проглядывайте финансовые полосы газет и однажды, может быть, сегодня, вы заметите, как увеличится, вырастет на глазах продажа французского шоколадного мороженого!

– Мне все ясно, – сказал психиатр.

– Так вы позволите теперь мне вернуться в мою чудесную одиночную камеру, где я смогу провести в тишине и одиночестве целых полгода?

– Конечно, – задумчиво ответил психиатр.

Он нажал на замаскированную кнопку, двери открылись и, когда он вышел, закрылись и сами замкнулись. Он шел по коридорам в одиночестве. Первые двадцать шагов его сопровождал "Китайский тамбурин". Потом – "Цыганка", "Пассакалия" и "Фуга в минорных тонах" Баха, "Тай-гер-рег", "Любовь – это как сигарета". Психиатр достал из кармана сломанный наручный радиотелефон, похожий на мертвого жука, вошел в свой кабинет. Прозвучал звонок, и из-под потолка раздался голос:

– Вы пришли, доктор?

– Я только что закончил с Броком, – ответил психиатр.

– Диагноз?

– Создает впечатление абсолютно дезориентированного и вместе с тем коммуникабельный. Отказывается признавать наипростейшие реалии окружения и сосуществовать с ними.

– Прогноз?

– Неуверенный. Когда я оставлял его, он баловался воображаемым лоскутком материи.

Зазвонили три телефона. Будто раненый кузнечик, застрекотал в углу запасной радиоприемник. Мигнул розовой лампочкой и клацнул селектор. Снова зазвонили три телефона. Сквозь приоткрытые двери донеслась музыка. Тихо напевая, психиатр приспособил себе на запястье новый радиотелефон, нажал клавишу селектора и какое-то время говорил. Потом снял трубку с настольного телефона – поговорил, с другого – поговорил, с третьего – поговорил; нажал кнопку наручного радио – поговорил, спокойно и уверенно, на лице ни тени озабоченности или беспокойства. Вокруг звучала музыка и вспыхивали лампочки, снова и снова звонили телефоны, трещало радио, громко говорили селекторы, звучали голоса из-под потолка. Так психиатр и провел всю вторую половину этого прохладного, напоенного кондиционированным воздухом, такого долгого дня. Телефон, радио, селектор, телефон, радио, селектор, телефон, радио, селектор, телефон, радио…

I See You Never 1947

The soft knock came at the kitchen door, and when Mrs. O'Brian opened it, there on the back porch were her best tenant, Mr. Ramirez, and two police officers, one on each side of him. Mr. Ramirez just stood there, walled in and small.

"Why, Mr. Ramirez!" said Mrs. O'Brian.

Mr. Ramirez was overcome. He did not seem to have words to explain.

He had arrived at Mrs. O'Brian's rooming house more than two years earlier and had lived there ever since. He had come by bus from Mexico City to San Diego and had then gone up to Los Angeles. There he had found the clean little room, with glossy blue linoleum, and pictures and calendars on the flowered walls, and Mrs. O'Brian as the strict but kindly landlady. During the war, he had worked at the airplane factory and made parts for the planes that flew off somewhere, and even now, after the war, he still held his job. From the first, he had made big money. He saved some of it, and he got drunk only once a week-a privilege that, to Mrs. O'Brian's way of thinking, every good workingman deserved, unquestioned and unreprimanded.

Inside Mrs. O'Brian's kitchen, pies were baking in the oven. Soon the pies would come out with complexions like Mr. Ramirez's, brown and shiny and crisp, with slits in them for the air almost like the slits of Mr. Ramirez's dark eyes. The kitchen smelled good. The policemen leaned forward, lured by the odor. Mr. Ramirez gazed at his feet, as if they had carried him into all this trouble.

"What happened, Mr. Ramirez?" asked Mrs. O'Brian.

Behind Mrs. O'Brian, as he lifted his eyes, Mr. Ramirez saw the long table, laid with clean white linen and set with a platter, cool, shining glasses, a water pitcher with ice cubes floating inside it, a bowl of fresh potato salad, and one of bananas and oranges, cubed and sugared. At this table sat Mrs. O'Brian's children-her three grown sons, eating and conversing, and her two younger daughters, who were staring at the policemen as they ate.

"I have been here thirty months," said Mr. Ramirez quietly, looking at Mrs. O'Brian's plump hands.

"That's six months too long," said one policeman. "He only had a temporary visa. We've just got around to looking for him."

Soon after Mr. Ramirez had arrived, he bought a radio for his little room; evenings, he turned it up very loud and enjoyed it. And he had bought a wrist-watch and enjoyed that, too. And on many nights he had walked silent streets and seen the bright clothes in the windows and bought some of them, and he had seen the jewels and bought some of them for his few lady friends. And he had gone to picture shows five nights a week for a while. Then, also, he had ridden the streetcars-all night some nights-smelling the electricity, his dark eyes moving over the advertisements, feeling the wheels rumble under him, watching the little sleeping houses and big hotels slip by. Besides that, he had gone to large restaurants, where he had eaten many-course dinners, and to the opera and the theatre. And he had bought a car, which later, when he forgot to pay for it, the dealer had driven off angrily from in front of the rooming house.

"So here I am," said Mr. Ramirez now, "to tell you that I must give up my room, Mrs. O'Brian. I come to get my baggage and clothes and go with these men."

"Back to Mexico?"

"Yes. To Lagos. That is a little town north of Mexico City."

"I'm sorry, Mr. Ramirez."

"I'm packed," said Mr. Ramirez hoarsely, blinking his dark eyes rapidly and moving his hands helplessly before him. The policemen did not touch him. There was no necessity for that. "Here is the key, Mrs. O'Brian," Mr. Ramirez said, "I have my bag already."

Mrs. O'Brian, for the first time, noticed a suitcase standing behind him on the porch.

Mr. Ramirez looked in again at the huge kitchen, at the bright silver cutlery and the young people eating and the shining waxed floor. He turned and looked for a long moment at the apartment house next door, rising up three stories, high and beautiful. He looked at the balconies and fire escapes and back-porch stairs, at the lines of laundry snapping in the wind.

"You've been a good tenant," said Mrs. O'Brian.

"Thank you, thank you, Mrs. O'Brian," he said softly. He closed his eyes.

Mrs. O'Brian stood holding the door half open. One of her sons, behind her, said that her dinner was getting cold, but she shook her head at him and turned back to Mr. Ramirez. She remembered a visit she had once made to some Mexican border towns-the hot days, the endless crickets leaping and falling or lying dead and brittle like the small cigars in the shop windows' and the canals taking river water out to the farms, the dirt roads, the scorched fields, the little adobe houses, the bleached clothes, the eroded landscape. She remembered the silent towns, the warm beer, the hot, thick foods each day. She remembered the slow, dragging horses and the parched jack rabbits on the road. She remembered the iron mountains and the dusty valleys and the ocean beaches that spread hundreds of miles with no sound but the waves -no cars, no buildings, nothing.

"I'm sure sorry, Mr. Ramirez," she said.

"I don't want to go back, Mrs. O'Brian," he said weakly. "I like it here. I want to stay here. I've worked, I've got money. I look all right, don't I? And I don't want to go back!"

"I'm sorry, Mr. Ramirez," she said. "I wish there was something I could do."

"Mrs. O'Brian!" he cried suddenly, tears rolling out from under his eyelids. He reached out his hands and took her hand fervently, shaking it, wringing it, holding to it. "Mrs. O'Brian, I see you never, I see you never!"

The policemen smiled at this, but Mr. Ramirez did not notice it, and they stopped smiling very soon.

"Goodbye, Mrs. O'Brian. You have been good to me. Oh, goodbye, Mrs. O'Brian. I see you never"

The policemen waited for Mr. Ramirez to turn, pick up his suitcase, and walk away. Then they followed him, tipping their caps to Mrs. O'Brian. She watched them go down the porch steps. Then she shut the door quietly and went slowly back to her chair at the table. She pulled the chair out and sat down. She picked up the shining knife and fork and started once more upon her steak.

"Hurry up, Mom," said one of the sons. "It'll be cold."

Mrs. O'Brian took one bite and chewed on it for a long, slow time; then she stared at the closed door. She laid down her knife and fork.

"What's wrong, Ma?" asked her son.

"I just realized," said Mrs. O'Brian-she put her hand to her face-"I'll never see Mr. Ramirez again."