Вольдемар Бааль - Источник забвения

• Название: Источник забвения
• Автор: Вольдемар Бааль
• Жанр: Научная Фантастика

Роман В. Бааля, известного прозаика, живущего в Риге, — размышления об ответственности современного учёного перед обществом и жизнью; о памяти как одной из основных человеческих ценностей. Фантастические элементы, включённые в роман, лишь подчёркивают и обогащают его живое реалистическое содержание.

---

— Здравствуйте, — ответил старик. — Так я и знал, что мы с вами еще встретимся.

— Ну, тут такая вещь — дважды два! — Визин хохотнул. — Тут все по одной дороге ходят.

— У вас паутина в бороде, — сказал бывший председатель.

— А. — Визин снял паутину; подумалось: вот, значит, в каком виде ты отчитывал Колю, а он ничего не сказал, стервец. — Спасибо. Это я от дождя прятался. В укромном местечке.

— Понятно.

Визин сел напротив, поперебирал газеты; взвинченность, кажется, в самом деле оставила его.

— Я вот шел сейчас и думал про вас. Да-да! Хорошо бы, думал, встретиться и задать один вопросец.

— А что за вопросец?

— Вы ведь тутошний старожил, так?

— Так.

— И наверно, знали врача Морозова…

— Все ясно! — усмехнулся седоусый. — Конечно, Андромедов наш уже постарался. Вот ведь натура! Никого не пропустит, чтоб со своей Сонной Марью не пристать.

— Действительно, — чуть-чуть смешался Визин от прозорливости экс-волюнтариста. — Мы с ним познакомились, и что-то…

— Да уж факт, факт, что там. Факт, что выложил все свое. Не отступится ведь, пока не выложит. Это ж теперь, как говорят, хобби его, Марь эта. Он же тут такую деятельность развернул, что только держись. И журнал необъяснимых явлений, и друзья инопланетян, и пятое-десятое… А уж напора ему не занимать! А где она, Марь-то эта? В одном она только месте помещается: у него в голове. Он вам не рассказал, как пожарников уломал?

— Нет. При чем тут пожарники?

— Он, знаете, умудрился им доказать, что они на весь мир прославятся, если сделают, ни много, ни мало, аэрофотосъемки этой самой Мари. Понимаете?!

— Сделали?

— Сделали, представьте. Взяли свой вертолет и сделали.

— И что?

— А ничего. Снимать нечего было. Всю тайгу облетали, а Марей никаких так и не обнаружили, Теперь, если брандмайору нашему хочешь испортить настроение, напомни про те аэрофотосъемки.

— Сам, что ли, брандмайор летал?

— Нет. Годы. Но визу-то наложил. Вдруг, мол, прославлюсь!

— Стало быть, не подтвердилась легенда?

— Как же она могла подтвердиться? Ребенку же понятно, что россказни есть россказни. Все мода. Когда россказням хотят значение придать, серьезную базу подвести.

«Он не из тех, кого огненные круги озадачат, — подумал Визин. — Но что бы он почувствовал, если бы у него зазвонил отключенный телефон? Сказал бы, что этого просто не может быть, потому что этого быть не может? Не из тех он, не из тех долгологовцев, которые тут эту особую атмосферу образуют, заставившую тебя напружиниться. У него — своя атмосфера. Но он, кажется, одинок, этот пострадавший из-за любви упрямец… Да, но пожарники-то ничего не нашли! Они ничего не нашли, а Андромедов упорствует. А доктор Морозов, может быть, нашел. А волюнтарист не верит. А телефон-то был все же отключен…»

— …ему россказни — как мед на душу, — неторопливо продолжал старик. Такую вам убежденность выкажет, что не хочешь, а проникнешься. Он же потом и к геологам подлаживался. Только тем-то не захотелось прославляться, наслушались…

— Не рискнули, выходит…

— У серьезных людей, знаете, серьезные заботы. А не… Пускай уж россказни детишкам рассказывает — прямому адресату.

— Детское живет в человеке до седых волос, — вспомнил Визин один из вопросов мэтровского кроссворда.

— Может быть. Но седые-то волосы тоже что-то значат… Вот. А ваш вопросец… Что ж. Знал я Морозова. Толковый был человек, врач, светлая голова — тут, как говорится, шляпу долой. Но попала заноза… Нагородили, наплели, смутили… И — все кувырком. Как подменили человека. Пошел в тайгу и пропал. Наверно, заблудился. Такое тут бывало…

— А как вы считаете, почему он, образованный, ученый человек поверил в легенду?

— Трудно сказать. По-моему, есть такой сорт людей. Романтики, что ли, чудаки — уж бог его знает, как назвать. Чему обычные люди не придают никакого значения, то у них почему-то на первом плане… Или, может быть, у человека случился какой-нибудь надлом…

— У вас случался надлом? — спросил Визин.

Старик очень внимательно и, по-всему, затронуто посмотрел на него, и Визин понял, что коснулся какой-то больной точки в его душе.

— Да, — сказал он, — случался. Но я, молодой человек, не потерялся в сомнениях и неопределенностях, которые, как известно, в таких случаях возникают. Я сказал себе, что обязан пережить надлом — все человеческое во мне это сказало.

Визина давно уже не называли «молодым человеком»; он отвел глаза и произнес:

— Простите. — И помолчав, вернул разговор к главному. — Но Морозов ведь был на Сонной Мари.

— Кто это подтвердит?

— Есть свидетельства.

— Какие свидетельства? Телеграфное агентство ОБС?

— Что такое ОБС?

— Одна Баба Сказала, вот что это такое… Я до сих пор удивляюсь, как может серьезный человек, серьезный специалист тратить силы и время на безделушки? Чему его в высшем-то учебном заведении учили? Науке? Но неужели она так слаба, наука? Где тут логика? Учили науке, выходит, для того, чтобы он потом встал ей поперек дороги!

— И все-таки иногда легенды оказывают науке солидные услуги.

— Ох, вижу, уже сагитировал вас наш Андромедов.

Визин отметил, что уже второй раз тот говорит «наш Андромедов», и усмехнулся.

Седоусый закурил. Светлана Степановна зашевелилась в своем окошечке, покашляла со значением, но промолчала.

— Не знаю вашего профиля, — сказал старик. — Знаю, что — ученый, это тут уже все знают. Но вот если бы я, к примеру, имел какое-то отношение к Большой Науке, я бы… Ну, для начала собрал бы народ, молодежь в первую очередь, и хотя бы прочитал настоящие лекции про всякие россказни и домыслы, про завихрения разных таких Андромедовых, чтобы не использовали серьезные печатные органы для своих фантазий.

— Нет, — сказал Визин. — Я бы не стал читать таких лекций. Теперь бы уже не стал. Пусть себе фантазируют. Циолковского, между прочим, в свое время тоже называли фантазером. И печатные органы ему отказывали.

— Циолковский — это, насколько мне известно, расчеты, обоснования, доказательства — наука, одним словом. А не любительство, не игрушки.

— Ну, современникам его именно и казалось, что — любительство и игрушки. Игрушки ненормального.

— Не знаю, не знаю. Так ли уж все и казалось…

— К тому же, любительство — вещь тонкая, — продолжал Визин. — Сегодня любительство, а завтра — наука. Да и басня, как мы знаем, ложь, да в ней намек. — Проговорив это, он подумал; «Послушал бы меня сейчас Коля!»

— Точно, — вздохнул седоусый. — Завербовал вас Андромедов. Вы ведь имеете отношение к Большой Науке, извините за назойливость?

— То, чем я сейчас занимаюсь, как раз граничит с любительством, а то и шарлатанством, — ответил Визин. «Ах, послушал бы Коля!»

— Разыгрываете меня, — опять вздохнул старик.

— Нет. Я, если хотите, работаю над проблемами суеверий.

— Так ведь это то, что надо!

— Для чего надо?

— Для той самой лекции.

— Видите ли, я как раз и думаю, что такие лекции — проявление откровенного суеверия.

— Я вас не понимаю… Получается что-то вроде того, что научная позиция — суеверие, а андромедовщина — нет, так что ли?

— Я этого не сказал. Я вообще не знаю, что такое андромедовщина.

— Вы не подумайте, — печально заявил вдруг старик, — что я какой-то там ретроград, враг мечтаний, дерзаний…

— Ради бога, я не думаю так.

— Уж если говорить вашими словами, то мое, выходит, суеверие в том, что я за то, чтобы сперва навести порядок на земле. И первая задача, чтобы мир не шатался, не делился, чтобы никаких угроз. А потом уж можно по-серьезному и за оболочку нацелиться. — Он показал глазами в потолок. Суеверие?

— Суеверие, — сказал Визин.

— Что ж тогда, по-вашему, не суеверие? Наука — суеверие, мир на земле суеверие… Где несуеверие-то?

— Несуеверие в трезвости. — Визин отодвинул газеты, потому что вода со шляпы седоусого уже подбиралась под нижнюю, и край ее посерел. — Не нужно ни из чего делать жупела. Когда говорят «наука всесильна» — это жупел. Когда утверждают, что она ни черта не может, — тоже жупел. Перестаньте лезть в небо, пока на земле чехарда, — опять жупел. Таково мое мнение. Ориентировочно. Ну, а мир на земле — тут уж извините, тут я вам не говорил, что это — суеверие. Стоящие вещи можно делать только тогда, когда нет драки — здесь двух мнений быть не может.

— Интересная у вас позиция. — Во взгляде старика появилось любопытство. — Когда ее не было, драки-то?

— Бывало. Жаль, что редко и непродолжительно. Было бы чаще и дольше, люди, может быть, и не потянулись бы к какой-то Сонной Мари.

— Ну, а Марь суеверие или нет?

— Не знаю. Может быть.

— Что может быть? Да или нет?