Джон Уитборн - Рим, папы и призраки

• Название: Рим, папы и призраки
• Автор: Джон Уитборн
• Издательство: Издательство «Мир»
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1997
• ISBN: ISBN 5-03-003185-5

Действие популярного романа-фэнтэзи разворачивается в Италии эпохи Возрождения.

---

— И чего вы возитесь с этим евреем, а? — спросил он наконец.

Солово с некоторым колебанием ответил:

— …Да, а почему нет?

Нума Дроз игнорировал выпад.

— Есть у нас евреи в кантоне Ури, — промолвил он. — Явились из Гейдельберга, где народ стал задавать им жару. Оставшиеся превратились в злобную шайку друзей кинжала, держатся замкнуто… как и все люди. А враги опасные. Мне они нравятся.

— Напомните, чтобы я однажды познакомил вас со своим приятелем, равви Мегиллахом, — вслух подумал Солово.

— У нас в Ури о евреях так говорят, адмирал, — невозмутимо продолжал Дроз. — Когда возникает какая опасность… ну, мост шаткий или седло колючее… «это, говорят, как еврей с ножом». Хвала это по-вашему или наоборот?

— Осуждение? — спросила молодая леди, появившаяся из дверцы в полу башни; ухватив отголоски разговора, она с горячим интересом присоединилась к нему. — В чем же здесь осуждение?

— Ни в чем, что может привлечь к себе ваше внимание, — буркнул Нума Дроз, поворачиваясь лицом к окружающей тьме. При всем своем легком нраве и вольном поведении дама Каллипия де Маринетти никогда не ляжет в постель с варваром-швейцарцем. Понимая это, Дроз страдал от невыполнимого желания.

— Как вы себя чувствуете, моя госпожа? — с поразительной любезностью осведомился Солово. — Не можете уснуть?

Прекрасная молодая патрицианка дала по адмиралу сокрушающий залп очарования и только потом сообразила, что в данном случае ее подмоченный порох бесполезен. Очарование свечкой угасло.

— Я не могу уснуть, — ответила она с раздражением, — потому что мне досаждает ваш англичанин: он даже пытается устроиться спать возле моей двери. Я пришла жаловаться.

— Что-то ей, видите ли, досаждает, — проговорил солдат, появившийся следом за ней наверху. — Или отсутствие чего-то…

— Значит, вы полагаете, что нужно чего-то ждать, мастер Кромвель? мягко спросил Солово.

— Брр… она сегодня чего-то накличет, — сказал-Томас Кромвель. — Уже зажжены огни, их следует погасить до петухов.

Привередливому адмиралу звуки всякой речи, кроме родной итальянской, казались сердитым кашлем, однако он уловил хладнокровие и воспитание в крестьянских интонациях солдата.

— Как вы смеете!.. — воскликнула де Маринетти, должно быть, пятидесятый раз в тот день. Никто не обратил внимания — эти слова уже успели всем надоесть.

Кромвель-то как раз и смел, потому что был при оружии и за границей, а также обладал качествами, полагавшимися сыну лондонского пивовара.

— Эти благородные… посмотришь — так только глаза да доги, — продолжил он, — но дух скотного двора слышен за версту.

— Да… да, спасибо, — проговорил адмирал Солово, лишь стоицизм удержал его от недопустимого проявления смущения.

— Идет! — прошипел Нума Дроз от парапета, убедительным рубящим движением одетой в перчатку руки велев всем молчать. Кромвель позволил себе извиняющуюся улыбку.

При всей симпатии к диктату страсти в людях адмирал сурово поглядел на де Маринетти. Она пробыла под его опекой всего лишь месяц… что же получится из этой молодежи?

Заметив, что игра началась, Каллипия пожала узкими плечиками, изображая языческое неведение нравов своего времени и класса.

Они услышали негромкий стук камешка о стекло неподалеку возле стены приорства.[70]

— Любовь ищет вход (если вы меня понимаете), — шепнул Нума Дроз. — Хотя постель и пуста, он должен запомнить эту ночь.

Впечатляющим своей легкостью движением швейцарец поднялся, прицелился и выстрелил из арбалета. Ночную тишь огласил вой, подобающий концу света.

— Прямо в причинное место! — взволновался Дроз, обращаясь к де Маринетти. — Симпатичный парнишка, но, боюсь, для вас теперь бесполезен.

Дама, с видом более умудренным, чем допускали ее шестнадцать лет, уже спускалась по лестнице. Когда пол башни отсек нижнюю половину ее тела, она повернулась, чтобы ответить.

— Если в том месте, откуда вы родом, — желая поддразнить, Каллипия вновь отпустила порцию искушения, — изучают античных авторов, тогда вы знаете, что есть более тонкие методы достижения блаженства, чем простой блуд. Я намереваюсь немедленно обратиться к ним. Спите спокойно, синьоры, — и ты тоже, швейцарец.

Адмирал Солово (в точности знавший, что именно она имеет в виду) и солдаты, которые могли кое о чем догадаться (в худшем варианте), примолкли. В качестве пленницы де Маринетти оставалось лишь сеять семена, которые прорастут и будут цвести, отравляя своим ядом грядущие времена.

С этим она и отбыла — победительницей.

Сдавленные кольцами нездоровых спекуляций, трое похитителей последовали за ней вниз. Рыдания и стоны на земле приорства продолжались еще какое-то время и вдруг стихли — навсегда.

«Чем же я стал, — подумал Солово, вспоминая то дитя, которым, бесспорно, некогда был, — если нахожу подобные жестокости забавными?»

— Как профессионал профессионалу, — проговорил Томас Кромвель, обращаясь на следующее утро к Нуме Дрозу, — советую не предаваться мечтам. Будешь ли ты стрелять столь метко, если у тебя вынут глаза? И зачем дожидаться, чтобы оторвали твои побрякушки?

Дроз понимал, что совет и ко времени, и к добру. И посему оторвал взгляд от удаляющейся мадам де Маринетти, опасаясь того, чтобы операция не была исполнена в буквальном смысле слова.

— Выходит, не стоит связываться — дело скверное?

— Скорее отличное, — кивнул Кромвель. — Как говорят на Палатине, она настолько изобретательна и бурна темпераментом, что полагает возможным придерживаться моногамии. Это в какой-то мере привлекает самого папу; в конце концов ему приходится соблюдать определенные приличия. Но, увы, дама кипит энергией, а папа Юлий — мужчина ревнивый. Он думает, что пребывание в этой дыре поможет охладить пыл его любовницы ко всем, кроме него самого.

Нума Дроз расхохотался — звук непривычный и неестественный.

— Это при всех новициатках[71] и нас? Не упоминая уже о том, что здесь у половины знати под штанами торчат арбалетные стрелы.

— А вот «нас» отсюда убери, — Кромвель отрезал точно железом. — В Риме я видел, что сделали с братьями Скрибьяччи за попытку исполнения подобного намерения. Кровь водопадом текла с помоста, и палачу пришлось доплатить. Зрелище самое поучительное, а посему я лично гляжу на эту девицу как на собственную мать.

Нума Дроз признал мудрость такого мнения.

— И кроме того, адмирал назначен ее опекуном, — заметил он. Остерегайся его, англичанин: он читает мысли и повенчан со стилетом.

— Он наделен завидным самоконтролем, — заключил Кромвель. — И я намерен подражать ему в этом отношении. Тебе тоже следует поступить подобным образом. Иначе, — он наморщил нос, — мы не сумеем пережить эту всепроникающую вонь.

— Понимаю, — согласился Дроз. — Действительно пакость. Ненавижу цветы.

Адмирал Солово, прислушивавшийся к разговору, решил, что между обоими его наемниками ничего важного не произойдет. Конечно, в уме он уже учел, что ему, возможно, придется устранить одного из них или сразу обоих, однако в настоящее время этот запасной план — «охлажденный», но готовый к употреблению — мог оставаться в леднике, полном других тонких расчетов. Он отправился дальше.

— Неужели эти двое будут таскаться за мной повсюду? — огрызнулась де Маринетти. — Я даже не могу выйти в сад, чтобы…

— Терпение, — сказала настоятельница, — вот истинная основа счастья. А вот недостаток терпения, пожалуй, может послужить лишь седалищем бед.

— Седалище бед этой девицы, — шепнул Дроз Кромвелю, — ее собственный зад.

Каллипия яростно разглядывала ни в чем не повинную траву и только поручила себя высшим силам, услыхав этот выпад. Солово был рад, что может наблюдать за сценкой со стороны, придерживая в резерве собственные внушительные силы.

— Например, — мягко продолжала настоятельница, — потребовалось терпение, чтобы вырастить этот великолепный сад, но за несколько десятилетий мое воздержание принесло превосходный урожай. Оглядись вокруг, дитя мое.

Безопасности ради де Маринетти коротко оглядела высокие валы цветущих кустов, вытянувшиеся вдоль дорожек. Там, где стены сада встречались с небом, ее взору представали лишь звездочки цветов и усики.

— Этого слишком много, — объявила она. Вы заставляете природу перенапрягаться.

Суждение адмирала не было столь строгим. Хотя он выработал в себе эстетическое безразличие (также безопасности ради), но все-таки любил этот буйный сад. Необычайное изобилие укромных уголков делало его раем для убийцы.

— Как вы, должно быть, уже успели понять, — продолжала тихая старая дама, — этот сад — моя гордость и счастье. Он процветает и плодоносит в прямой зависимости от той радости и привязанности, которые я ощущаю, и является таким образом Богом разрешенной метафорой.