Джон Уитборн - Рим, папы и призраки

• Название: Рим, папы и призраки
• Автор: Джон Уитборн
• Издательство: Издательство «Мир»
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1997
• ISBN: ISBN 5-03-003185-5

Действие популярного романа-фэнтэзи разворачивается в Италии эпохи Возрождения.

---

— Да, — заметил Солово, — когда мы с ним познакомились, герцог долго рассказывал мне о своей великой любви к артиллерии.

— Он проводит все дни в пушечной мастерской, которую сам и устроил, пытаясь создать совершенное орудие. Во всяком случае, это служит интересам Феррарского государства, которое он унаследовал и которым я управляю. Наша армия обслуживается хорошо — в отличие от меня.

— Многие знатные дамы позавидуют вашему браку, предпочитая, чтобы их мужья более служили Марсу, чем Венере. Кстати, герцог Альфонсо великолепно сражался, когда нам в прошлом году довелось вместе участвовать в битве при Джиарададде.

— Да, — игриво проговорила Лукреция, — свои дарования он приберегает для сражений. — Заметив, что внимание адмирала отвлеклось, она добавила: О, прошу прощения за случайный шум…

Солово прекрасно представлял причину шлепанья ног и редких рыданий, послышавшихся над головой. Там, в заключении, томились сводные братья, Джулио и Ферранте; в две лишенные окон камеры друг над другом они попали пять лет назад после совместного мятежа. Адмирал не знал только того, что братьям предстоит оставаться там, кормясь манной, спускающейся сквозь дыру в потолке, пятьдесят три и сорок три года соответственно, забытыми и ненужными своей семье. Герцог Альфонсо счел забавным разместить мятежников так, чтобы их слышала устрашавшая его супруга.

Аналогичным образом замешанному в заговоре священнику из Гаскони повезло меньше. Поскольку светскому государю не подобало по закону казнить священнослужителя, Альфонсо разместил его в клетке, подвешенной к башне снаружи, позволяя зиме и голоду сделать все необходимое. В отношении гасконца кто-то в замке проявил доброту, бросив в клетку длинный кусок ткани, чтобы тот мог повеситься. И теперь останки все еще пребывали в клетке, омрачая собой открывшуюся перед адмиралом картину.

Располагая подобными свидетельствами герцогского неудовольствия, адмирал Солово все еще полагал, что имеет веские причины страшиться мести Альфонсо. Однако светское воспитание не позволяло ему более обращаться к теме… Отодвинув от собственных мужских достоинств ищущую руку герцогини, Солово выбрался из постели и собрал одежду, опасаясь дальнейших поползновений к близости.

— Во всяком случае, вам муж оказался весьма полезным для нас. Помимо всего прочего, именно феррарская артиллерия решила исход битвы с венецианцами.

— И не только с венецианцами. — Лукреция лукаво улыбнулась.

— Ах, — ответил адмирал, натягивая на ноги трико. — Итак, вы знакомы с отчетом?

— О Te Deum'e и Картотеке? Конечно! Я потребовала от Феме полной информации в обмен на участие в войне против столь могущественного противника, каким является Венеция. Кстати, потом они все время пели вам хвалу — и заслуженно. Действительно, не всякому удается погасить едва разгорающуюся религию.

Солово, расчесывавший свои прямые серебряные волосы, обернулся лицом к отдыхающей герцогине.

— Как я постоянно утверждаю, — сказал он, — эта «погашенная» свеча однажды может вспыхнуть сама собой. Мы всего лишь сохранили для человека простоту и соразмерную ему цивилизацию на несколько поколений — и не более того.

— Ну, это касается будущего, — проговорила Лукреция, — а у Феме припасены для вас чудеса, которые придется совершить ближе к дому.

— Конечно, речь идет не о Капри?

— О Церкви.

— А я-то гадал, когда они осмелятся добраться и до нее! Надеюсь, они понимают, что не могут рассчитывать на мою полную поддержку этой идеи.

— О да, — заторопилась Лукреция. — Мы с вами едины в своей симпатии к Матери-Церкви. И все же пусть Феме попробуют… в этом не будет вреда они проиграют.

— Ваши слова разумны, мадам, — полностью согласился адмирал. — Сказано: «Не искушай Господа Бога своего», однако в отношении его земных представителей ничего подобного в Писании не значится. Будет интересный эксперимент.

— Имея дело со столь внушительным соперником, Феме намеревается разделить его, прежде чем победить. Они наметили расколоть Церковь.

Солово решил подкрепиться живительным бокалом вина.

— На святых и грешников? — спросит он, наливая. — Искренне верующих и честолюбцев?

— Точные подробности не были мне открыты, — ответила герцогиня. — Меня лишь известили, что предлагают вам встретиться с двумя персонами. Должно быть, Книга требует вашего присутствия. Они — непосвященные и несочувствующие Феме, просто организация надеется на них. О первом — Феме не требуют, чтобы вы слишком утруждались ради него. Пребывания в вашем обществе уже будет достаточно, чтобы произвести необходимый эффект. Второго же вы должны «развлечь», «расширить его горизонты» — таковы были истинные слова.

— А как насчет имен, мадам? — осведомился адмирал, готовясь уйти.

— А за эту информацию, — прозвучал кокетливый голос, — вы мне заплатите. Я требую, чтобы сперва вы «развлекли» меня. Возвращайтесь в постель и «расширьте мои горизонты» и прочие места…

Солово обдумал перспективы и без особого пыла сдался. Есть нечто утешительное, подумал он, когда делаешь с Борджиа то же самое, что эта семейка проделала с окружающим миром.

Год 1510. РАСЦВЕТ РЕФОРМАЦИИ И МАЛЕНЬКАЯ ЭКСКУРСИЯ ПАТЕРА ДРОЗА: симпозиум о вере, плотском вожделении и сосисках. Я с чувством вины сею сорняки в полях нашей матушки Католической церкви

…И тогда папа произнес шутку о «Льве Иуды», ожидая, что я буду смеяться. Анекдот представлял его обнаженным и выкрашенным в синий цвет, и я, похоже, не сумел изобразить убедительного веселья… И теперь опасаюсь, что обман не удался. Поэтому по возвращении замолвите перед ним словечко за меня. Письмо это уничтожьте.

Любящий вас брат в монотеизме и меланхолии, Равви Мегиллах.

— Ну как там дела у римских евреев? — поинтересовался Нума Дроз. Он размышлял над арбалетом, обдумывая способы повышения летальности, и был достаточно поглощен делом, чтобы обнаружить беспрецедентный интерес к инородцам.

Адмирал Солово беспечно выронил письмо, и ветерок понес его прочь от башни на озаренные луной сельские просторы Тосканы.

— Плохо дело, — ответил он вяло, — но в этом нет и крохи новизны. С Мегиллаха, как с главы сообщества, содрали львиные деньги.

— И по заслугам, — ухмыльнулся Дроз, открыв бурые пеньки зубов. — А что такое «львиные деньги»?

— Жалованье и расходы Custos Leonis,[69] который приглядывает за символическим, но тем не менее живым львом, по традиции содержащимся на Капитолийском холме. Конечно, вы его видели?

— Нет, адмирал, не видел. Я посещаю Рим не затем, чтобы глазеть на его достопримечательности.

«Но затем, чтобы убивать кого приказано», — подумал Солово.

— Хорошо, по трезвом размышлении подобное отсутствие любопытства нельзя назвать удивительным. Лев ручной, кроткий, почти забитый буйной римской толпой. Поэтому он редко выходит из клетки. Но и в таком случае указанная плата составляет тридцать серебряных флоринов в год — в память о деньгах, которые Иуда получил за предательство Христа, — и посему ежегодно взимается с римских евреев. Вместе со всеми прочими поборами это представляет для них немалую сумму.

— В чем же дело? — проговорил Дроз, чьи возможности в области общения уже достигли предела. — Надо просто прибить его.

— То есть льва? — спросил Солово, несколько озадаченный.

— Почему же нет? — ответил швейцарец-наемник с достойным зависти отсутствием сомнений. — Льва, стража, да кого угодно…

— Приехали, — в праздном удивлении промолвил адмирал. — Вот всеобщее объяснение и средство от всяких хлопот: убей.

Нума Дроз изобразил на лице привычную маску честного мужика, затесавшегося среди философов.

— Эта короткая максима всегда превосходно служила мне, — упрямо возразил он.

Солово лишь в крайнем случае взялся бы оспаривать это положение. Капитан Остийской цитадели в двадцать один год, к тридцати послуживший трем папам (устранял препятствия с их пути), ценитель семейного покоя, Нума Дроз занимал самую выгодную позицию в подобном споре.

Молчание, нарушаемое лишь звуками вечной войны между совами и полевками, воцарилось на башне, когда двое авантюристов вновь приступили к бдительной страже и, вглядываясь в безлунную ночь, пытались разобраться в тенях и их оттенках.

Адмирал был склонен никогда более не отверзать уста перед представителем человечества, однако Нума Дроз, невзирая на кровавый путь с Альп до Апеннин, сохранил некую общительность. В его понимании речь и шум свидетельствовали о наличии жизни… отсутствие же их обычно означало, что здесь для него работы уже нет. Отсюда следовало, что продолжительное молчание смущало его. Дроз начинал опасаться, что и он сам незаметно (другой из используемых им трюков) пересечет великий раздел.