Николай Лесков - На ножах

• Название: На ножах
• Автор: Николай Лесков
• Издательство: Издательство «Русская книга»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1994

«На ножах».

Запрещенная в советскую эпоху ядовитая сатира на «быт и нравы» “новых людей” – социалистов, полемизирующих с «Отцами и детьми» Тургенева и «Что делать?» Чернышевского.

Книга, публикация которой вызвала в России оглушительный скандал – ведь в “антигероях” читатели узнавали реальных людей.

Социалистическая община глазами человека, не воспринимающего ее убеждений и сурово анализирующего ее образ жизни, – что может быть интереснее?..

---

– Да; он умный, но вредный. Это темный человек, – проговорила она и прибавила, что хотела бы прежде всего знать о нем Грегуарово мнение; так как говорят, что Горданов пользуется каким-то особенным положением.

– Я не знаю; нынче так много говорят про особенные положения, что не разберешь, кто чем пользуется, – отвечал Грегуар. – Во всяком случае ты можешь отнестись…

Грегуар назвал одного из должностных лиц, к которому и советовал обратиться Глафире.

– Но как же это сделать?

– Если хочешь, я завтра повидаюсь и предупрежу, а ты поезжай.

– Да согласится ли он принять во мне участие, если в самом деле Горданов имеет покровителя? Не связаны ли они чем?

– Связаны, как все у нас в Петербурге связаны – враждой друг к другу. Здесь, душа моя, все на ножах. Да ты давно в Петербурге?

– Нет, только что приехала, и первый шаг мой был к тебе, а потому и спешу домой.

Глафира приподнялась с места.

– Надеюсь, мы будем видеться?

– Да, да, конечно, мы будем видеться, – ответил Грегуар. – Но куда же ты так спешишь?

– Мне пора; я еще не успела оправиться; притом твоя жена, кажется, меня недолюбливает.

Грегуар махнул рукой.

– Что? – переспросила его, улыбнувшись, Глафира.

– Да Бог с ней, – ответил Грегуар.

– У вас, кажется, действительно все друг с другом на ножах.

– По крайней мере на ножичках, – отшутился, пожав руку сестры, Грегуар и тихо пошел вслед за нею к двери.

– Так я не буду ее беспокоить и прощаться с ней: ты передай ей мой поклон. А завтра мы с тобой в котором часу увидимся?

– Мы с тобой увидимся, если хочешь, часа в четыре.

– Прекрасно; ты ко мне приезжай обедать.

– Пожалуй; а туда я съезжу утром и дам тебе знать. На этом они расстались. Глафира села в свой экипаж и возвратилась в квартиру мужа, где застала описанный нами в последней главе беспорядок: потоп, произведенный Висленевым.

Появление Глафиры еще более увеличило этот беспорядок, но к прекращению его послужило письмо, которое вручил Глафире Васильевне человек, посланный ею час тому назад с запиской к Алине.

Алина, известясь о привозе ее сумасшедшего мужа, не замедлила ответить Бодростиной, что она сама нездорова и приехать не может, что помещение ее в настоящее время очень тесно и неудобно для приема больного, находящегося в таком положении, в каком находится Жозеф, и что потому она просит охранить его до завтрашнего дня, пока она распорядится: или поместить Жозефа в доме умалишенных, или устроить его как-нибудь иначе.

Прочитав это письмо тотчас после короткого и быстрого свидания с мужем, Гордановым, Ропшиным и Кишенским, Глафире не было особенного труда убедить их, что вытащенный из ванной комнаты и безмолвствовавший мокрый Жозеф возвратился в умопомешательстве, во имя которого ему должны быть оставлены безнаказанно все его чудачества и прощены все беспокойства, причиненные им в доме.

С мужем Глафира держалась довольно холодно. Она отговорилась усталостью, головною болью и прежде всего пожелала успокоиться.

Доставленная, по ее распоряжению, Ропшиным горничная, устроила ей спальню в кабинете Бодростина, и Глафира уснула.

Кишенский ушел к себе; Михаил Андреевич поместился в спальне, а Висленев был взят Гордановым.

Иосаф Платонович нисколько не протестовал против данной ему клички человека сумасшедшего, даже более: он содействовал укреплению установившегося мнения, ибо, не желая притворятся сумасшедшим, был как нельзя более похож на помешанного, и Горданов, поговорив с ним немного, убедился, что Жозеф в самом деле не в здравом рассудке: он ничего не сообщал и только хлопотал об одном: чтобы находиться в комнате, постоянно запертой на замок, ключ от которого был бы у него в кармане. Когда это было для него сделано, он вздохнул и осведомился:

– Правда ли, что скопцы дают деньги?

– Кому? – спросил его Горданов.

– Ну тем, кто идет в их веру.

– Да, говорят, что дают. А что такое? Не хочешь ли ты в скопцы идти? Прекрасно бы, братец мой, сделал, и мне бы деньжонок дал. Скопцы богатые.

– Нет; я это так, – уронил Жозеф и, спрятав ключ, укутался в одеяло и вздыхал всю ночь, а к утру забредил скопцами.

Глава двадцатая Ошибка

Глафира еще спала, когда ей был доставлен чрез курьера конверт; Грегуар извещал сестру, что он уже виделся с генералом, который может оказать ей защиту против хищников, опутавших ее мужа, и советовал ей, не теряя времени, тотчас ехать к его превосходительству.

Одеться и собраться для Глафиры было делом одной минуты, и через полчаса ее наемный экипаж остановился у небольшого каменного дома, где жил генерал. Едва Глафира вступила в переднюю главного помещения этого дома, человек в полуформенном платье, спросив ее фамилию, тотчас же пригласил ее наверх и сказал, что генерал ее ждет.

На верхней террасе лестницы фамилия ее другим таким же человеком была передана третьему, и Глафиру Васильевну провели через небольшую гостиную в комнату, разделенную надвое драпировкой.

Здесь, спиной к драпировке, а лицом к двери, за небольшим письменным столом, покрытым в порядке разложенными кипами бумаг, сидел генерал: он был немного лыс, с очень добрыми, но привыкшими гневаться серыми глазками. При входе Бодростиной, генерал читал и подписывал бумаги, не приподнялся и не тронулся с места, а только окинул гостью проницательным взглядом и, протянув ей левую руку, проговорил:

– Добро пожаловать. Чем могу вам служить?

И с этим он указал ей на кресло, стоявшее против него по другую сторону стола.

– Генерал, моя просьба странного свойства, – начала Глафира, – я иду против мужа с тем, чтобы защитить его и выпутать из очень странной истории.

– Это я знаю-с, – ответил генерал, не прерывая ни на минуту чтения и подписывания бумаг. – Что же далее?

– Мой муж – богатый человек; он всегда имел слабость верить в свои коммерческие соображения и им овладел дух крайней предприимчивости, не свойственной ни его летам, ни его положению; он расстраивает свое состояние.

– Это теперь сплошь и рядом со многими, но я ничего не могу тут сделать, – отвечал генерал с привычной ясностью и скоростью настоящего делового человека.

– Но он находится в руках таких людей, которые просто спекулируют на его доверчивости и увлечении.

– Мошенниками полон свет, – перебил генерал, – но пока эти мошенники не попадаются, на них при нынешних порядках нет управы. Я вижу, что я знаю все, что вы мне хотите сказать: я давно знаю эту клику, которая доит вашего мужа, но это все бесполезно; другое дело, если бы вы могли мне дать какие-нибудь доказательства.

Глафире прежде всего, разумеется, хотелось знать: действительно ли Горданов успел заручиться каким-либо покровительством. Постоянно вращаясь в миро интриг и не имея нрава рассчитывать ни на какую преданность со стороны Горданова, она опасалась, что и он, не доверяя ей, точно так же, может статься, предпочел устроиться иным способом и, может быть, выдал ее намерения. Поэтому Глафира прямо спросила своего собеседника: что ему известно о Павле Николаевиче?

Генерал, не выпуская пера, только взглянул на нее и ничего не ответил. Бодростина поняла, что она сделала неловкость. К тому же она ясно видела, что генерал принимает ее не с аттенцией[213], на какую она имела бы, кажется, право по своему положению. Это нехорошо действовало на Глафиру, и она, оставив свое намерение выспросить о Горданове, прямо перешла к другому.

– Мне кажется, генерал, – сказала она, – что здесь есть еще одна особа, против которой я тоже не могу вам представить никаких улик юридических, но которой поведение настолько явно, что, мне кажется, необходимо остановить ее от азартных покушений на моего мужа.

– Про кого вы говорите?

– Я говорю про княгиню Казимиру Вахтерминскую.

– В чем же дело?

– Она требует с моего мужа пятьдесят или даже сто тысяч рублей за то, что он имел неосторожность отослать в Воспитательный дом рожденного ею назад тому два месяца ребенка, которого она ставит на счет моему мужу.

– Да, но это ее сиятельство может ставить на счет кому ей угодно.

– Но она ставит именно мужу моему, а не кому-нибудь другому.

– Ну-с, – продолжал генерал, – так чем же я тут могу вам помочь?

– Сделайте, что вы хотите, генерал, но я обращаюсь к вашей милости и на вас одних надеюсь.

Генерал ни слова не ответил и продолжал молча читать и подписывать одну за другою бумаги.

Глафира находила свое положение затруднительным и, помолчав, начала излагать свои подозрения насчет самого способа выдачи векселей ее мужа, причем упомянула и об исчезнувшем артисте.

– Да ведь то-то и есть, что он исчез, – проворчал генерал, не прерывая своего писанья и чтения.

– Но как же мог он исчезнуть?

– А вот отгадайте! – отвечал генерал, опять занимаясь свои делом. Дальше не могло быть никакого разговора. Глафира поднялась и спросила: