Юзеф Крашевский - Старое предание (Роман из жизни IX века)

• Название: Старое предание (Роман из жизни IX века)
• Автор: Юзеф Крашевский
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1956

Предлагаемый вашему вниманию роман «Старое предание (Роман из жизни IX века)», был написан классиком польской литературы Юзефом Игнацием Крашевским в 1876 году.

В романе описываются события из жизни польских славян в IX веке. Канвой сюжета для «Старого предания» послужила легенда о Пясте и Попеле, гласящая о том, как, как жестокий князь Попель, притеснявший своих подданных, был съеден мышами и как поляне вместо него избрали на вече своим князем бедного колёсника Пяста.

Крашевский был не только писателем, но и историком, поэтому в романе подробнейшим образом описаны жизнь полян, их обычаи, нравы, домашняя утварь и костюмы.

В романе есть увлекательная любовная линия, очень оживляющая сюжет:

Герою романа, молодому и богатому кмету Доману с первого взгляда запала в душу красавица Дива. Но она отказалась выйти за него замуж, т.к. с детства знала, что её предназначение — быть жрицей в храме богини Нии на острове Ледница. Доман не принял её отказа и на Ивана Купала похитил Диву. Дива, защищаясь, ранила Домана и скрылась на Леднице.

Но судьба всё равно свела их….

По сюжету этого романа польский режиссёр Ежи Гофман поставил фильм «Когда солнце было богом».

---

Стибор улыбнулся и покачал головой.

— Ваша мудрость бортника нам и нужна, дорогой отец, — сказал он. — Не ясной погоды приходится нам ждать, а страшной бури. Много ещё осталось Лешековой крови дальней родни, да и среди наших кметов немало найдётся таких, что хотели бы завладеть городищем и княжить… Нелегко это будет уладить…

Оба вздохнули, однако старик упёрся на своём и предпочёл идти к пчёлам, а не к людям. У ворот они простились: Пястун, закинув за спину кузовок, поспешил уйти в лес, а позднее, на все расспросы других кметов, ехавших на вече мимо его избы, челядь и домашние отвечали лишь то, что хозяина давно уже нет дома.

Со всех сторон к Гоплу тянулись кметы; угрюмо озираясь, ехали и Лешеки — со страхом в сердце, но не желая сдаваться. Быть может, они думали, что, не придя к соглашению в выборе других, снова вернутся к ним. Встречаясь с ними в пути, люди молча окидывали их недоверчивым взглядом.

Место это выбрали для веча, должно быть затем, чтобы оно напоминало о неотложности решения.

Груды развалин и едва остывшего пепла, из которого торчали почерневшие балки; набухшая ещё не впитавшейся кровью земля; полуразрушенная башня, из которой вытаскивали трупы и бросали в озеро, зарывали или сжигали, чтобы они не отравляли воздух, — все это напоминало о необходимости скорейшего избрания нового вождя, ибо близилось мщение за Попелека.

Городище уже кишело прибывшими кметами, жупанами и владыками, а люди все продолжали прибывать. В ожидании начала одни не отходили от лошадей; другие, пустив их пастись, расположились на земле; третьи, переходя от кучки к кучке, старались что-нибудь выпытать и разведать.

Всем было ясно, что Мышки, сумевшие съесть Попелека, будут главенствовать, но не все были с ними и за них.

— Хоть и нашей крови они, исконные кметы, — говорили иные, — но на шею нам сели бы, пожалуй, не хуже Хвостека, от которого мы, наконец, избавились.

В толпе находился и оправившийся от раны Доман, и Людек, сын Виша, и многие другие, даже с далёких окраин и из лесных чащоб, только Пястуна тщетно искали.

— Вот кто бы нам тут пригодился, — говорили многие, — человек он простой, но прозорливый, со здравым умом и хоть не любит много говорить и дружбы ни с кем не заводит, а о благе народном радеет.

Все спрашивали о нем. Стибор сказал:

— Ушёл к своим пчёлам…

Близился полдень, а люди все ещё прибывали; между тем многим уже недосуг было дожидаться. Наконец, все уселись в круг и позвали старейшин, которым подобало первыми держать речь.

Старее всех годами был богатый кмет Жула из рода Яксов; жил он в глухом лесу и более всего любил покой, а к совещаниям и вечам не привык. Слыл он суровым и беспощадным, но, когда приходилось кого-нибудь судить, был справедлив. Поглаживая усы и бороду, старец нахмурился и коротко сказал:

— Выбирайте, да только поскорее… у всех дома по горло работы. Захотелось вам другого государя, что ж, попытайте счастья… А мне нечего вам сказать, кроме того, что я уже тут вижу целую кучу князей, хоть нет у нас и одного… а вот насчёт покорности ему — с этим будет похуже… Однако почему бы и мне не стать князем?

Все Мышки сидели вместе, как и другие роды, да и все тут располагались семьями и общинами. Только Мышков было всех больше, и они громче других шумели. Оттого-то к ним чаще всего и обращались взоры.

Каждый род хотел выставить в князья кого-нибудь из своих. Те, что побогаче, чувствуя себя ровней Мышкам, протискивались вперёд.

Из рода Лешеков тоже собралось достаточно народу, они отстаивали своё равноправие с кметами и не хотели отступаться. На них все косились. Молча явился и старый Милош со слепым Лешеком, которого он не отпускал от себя и держал за руку, видно желая показать, как жестоко он пострадал от своей же родни. За него были Бумиры и немало других.

Так же, семьями, сидели Яксы, Кани, Пораи, Старжи, Визимиры и ещё многие. Они бросали друг на друга взгляды, которые, казалось, говорили: «Мы так же годимся в князья, как и вы».

Все перешёптывались, совещаясь со своими.

— Мышка выбрать! — крикнул кто-то из его дружины. — Мышка Кровавую Шею! Он показал, что умеет вести войну, а нам нужен витязь и вождь…

— Погоди, погоди! — перебил его другой. — Отчего же не кого-нибудь из Каней? Копьём они владеют не хуже, а нам надо богатого, чтоб не пришлось кормить его в складчину…

— Так и Виши — богатый род, — вмешался третий, — а старый Виш первый сложил голову, сзывая вече. Уже начинали разгораться ссоры; видя несогласия, стали выхвалять себя Лешеки и выставили одного из своих.

— Хватит с нас Лешеков! — послышались крики. — Не хотим! Ещё вздумают мстить! Долой Лешеков!..

Слово за слово завязалась перебранка между родами, вспоминались старые обиды, неотомщенное зло… Поднялась сумятица, многие уже сжимали кулаки.

Когда дошло до этого, Стибор стал призывать людей образумиться, ибо на вече не кулак должен решать, а правдивое и мудрое слово.

Ссоры затихли, и противники только злобно переглядывались и ворчали.

Людек, сын Вишей, хоть и был ещё молод, смело выступил, как бы осенённый славой отца.

— Ходят слухи, — начал он, — что об участи Хвостека стало известно отцу князевой немки и их сыновьям. Люди говорят, что в день огненных виц сыновья его были в городище, откуда заблаговременно мать переправила их за озеро, дабы поспешили они с подмогой. Хотели они послать к кашубам и поморянам за подкреплением, а этих долго не придётся упрашивать… со дня на день они могут к нам вторгнуться… Покуда мы будем выбирать себе вождя, они разорят наши земли и пожгут дома… А будь нас хоть в десять раз больше, без главы мы ничего не сделаем.

После него встал Добек. Это был богатый жупан, слывший мужественным, умным и великодушным человеком. На свете он прожил уже лет сорок, но по нем этого не было видно. Сила у него была такая, что он душил медведя, хватая за глотку, а вместо рогатины иной раз вырывал дерево с корнем и разил им, как другие лёгким копьём. Если конь под ним вставал на дыбы, он сжимал его ногами насмерть. С людьми ему тоже случалось круто обходиться, но в бою или при набеге в умении поддержать порядок не сыскать было б равного ему… если бы вспыльчивостью он не портил того, чего достигал мужеством. Известен он был также своей ненавистью к немцам и обыкновением, поймав на границе врага, впрягать его в соху и на нём пахать. Немало у него томилось всяких пленников, которых он кормил вместе с собаками.

В мирное время он был весел, словоохотлив, с теми, кого любил, сердечен, никогда ничего не боялся, а при надобности ловко хитрил, прикрываясь своей горячностью.

Взобравшись на груду камней, Добек заговорил:

— Князь нам нужен один, а сватается их душ сорок… и за каждого родня его готова драться… а уступать не хочет никто… Но это нам не внове… Рассказывают же у нас, что в былые времена, когда приходилось выбирать старейшин, Лешеки бегали наперегонки до столба, ибо иначе не могли прийти к соглашению. Правда, нам не конские ноги нужны, а человеческая голова… Однако… по старинному обычаю… бросим жребий. Это будет скорее… Раз люди не умеют, пусть выбирают боги…

Все молчали: видно, не по душе это пришлось.

— Жребий бросать мы ещё успеем, если не будет у нас согласия, — крикнул Мышко Кровавая Шея. — А начинать с этого не стоит, раз можно выбрать по своей воле.

Поднялся Доман.

— Отчего же не бросить жребий? — спросил он. — Не теряли бы понапрасну время. Положим копья, каждый своё, приведём белого коня, — чьё копьё первым он заденет ногой, тот и угоден богам.

— Или пошлём на священный остров, на Ледницу, за девкой, что сидит у огня, разложим в ряд перед ней свои шапки… чью она выберет, тот нам и будет князем… — предложил Згожелец.

Тогда только и начались ссоры да споры: жребия решительно не хотели те, у кого была надежда на избрание. Так и не пришли ни к какому соглашению, а тут уже и ночь надвигалась.

Понемногу стали расходиться с веча. Одни так и вернулись домой ни с чем, другие остались ночевать возле башни, третьи расположились лагерем в ближней роще.

Лешека хотели одни, Мышка — другие, выдвигали также и Виша, и Добека, и с добрый десяток ещё. Сторонники Добека уже готовы были его провозгласить князем, но он сам заткнул им глотки.

— Не желаю! — вскричал он. — По мне, лучше слушаться других, только бы самому не приказывать… и жить по своей воле, а не иметь тысячу господ. Скорей я сбегу на край света, да не пойду в такую кабалу…

Мышки, видимо, полагали, что их изберут без споров, и уехали разгневанные и разобиженные. Но все больше становилось таких, что говорили:

— И мы не хуже их, да и не бедней, а может, и побогаче: земли у нас хоть отбавляй, и родня большая… если они могут княжить, то и мы сумеем.

Так все и разошлись, сердитые, хмурые, раздражённые, недовольные собой, недовольные другими.

Вечером, едва Пястун вернулся из лесу, где осматривал свои борти, к двору его подъехал Добек и у ворот соскочил с коня.