Николай Горулев - Прощайте, любимые

• Название: Прощайте, любимые
• Автор: Николай Горулев
• Издательство: Мастацкая литература
• Жанр: О войне
• Год: 1979

Книга посвящена незабываемым событиям Великой Отечественной войны. Автора волнуют судьбы людей, которым выпало защищать родную землю от лютого врага. Парни и девчата, наивные, мечтательные, любящие, с первого дня войны становятся защитниками города на Днепре, родного Могилева, живут, сражаются, радуются, погибают и побеждают.

---

— А, Фелициан, добро пожаловать. Мы уж беспокоиться начали... — Он пожал руку старику, а увидев Веру и Федора, остановился на мгновение и удивленно произнес: — То, что придет Вера, я знал, а что будет и Федор... ну, обрадовал, спасибо. Веди, Фелициан, хлопцев к начальнику штаба, пускай оформляются...

Вера осталась.

— Устала? — посмотрел ей в глаза Устин Адамович.

— Вы и есть Березняк? — спросила в свою очередь Вера.

— Нет. Он погиб в одном из первых боев. Но название отряда Березняка так и осталось... Пойдем-ка сперва на кухню, а потом говорить будем.

Встретила ее моложавая повариха в цветастой косынке и таком же переднике.

— Вот наша гостья, Анна Степановна. Прошу любить и жаловать. А я к новичкам.

Анна Степановна поставила на стол из неструганых досок железную миску дымящегося борща, подала кусок хлеба и сама села напротив Веры.

— Вы не стесняйтесь. Как вас зовут? Вера назвалась.

— Не стесняйтесь, Вера. В городе, небось, голодно.

— Туговато... — согласилась Вера, взяла ложку и отхлебнула из миски.

— Мамочка, какая вкуснятина!.

— Льстите?

— Честное слово. Я вот готовлю свекру и мужу и каждый раз боюсь, что они откажутся есть.

— Скромничаете.

— Я ведь никогда этим дома не занималась, а потом так случилось, что...

— А я любила повозиться на кухне, — призналась Анна Степановна. — И, — знаете, какое-то особое удовольствие видеть, как приготовленное тобой едят с аппетитом. Мы с мужем до войны оба работали, но я успевала готовить и не разрешала ему ходить в столовую. Даже иногда скандалили из-за этого.

— А он кто у вас?

— Секретарь райкома партии.

— А разве и теперь?... — удивилась Вера.

— Да, и теперь работает райком. Да еще как. Ни дня, ни ночи. Теперь об обеде некогда скандалить. Где перекусит, а где и поголодает. Всякое случается. То фашисты прижмут, то полицаи. А народ за нас. Есть, конечно, и подлецы. Так они и до войны были, ничего удивительного...

— Анна Степановна, какие же сейчас могут быть собрания или, скажем, беседы с населением?

— Обыкновенные. Как и до войны, Только под охраной наших партизан.

— А сами вы кто?

— Учительница. Кончала могилевский институт в тридцать седьмом...

— А я в тридцать седьмом только поступила.

— Да мы с вами родственницы! — воскликнула Анна Степановна. — Вы знаете, как хочется в школу, — иной раз даже во сне вижу, что веду урок... Устин Адамович обещает дать мне со временем школу и здесь в лесу.

— Вы давно его знаете? — спросила Вера.

— Давно. Еще при жизни жены его… Такая красавица была, ну, вроде вас.

— Ну, что вы... — смутилась Вера.

— Да, да, — продолжала Анна Степановна, — мы, девчонки, бывало, специально приходили любоваться ею, когда она появлялась с Устином Адамовичем в институте...

Из-за деревьев показался Устин Адамович. Он молча сел за стол, вынул кисет, свернул цигарку и закурил. «Наверное, слышал наш разговор», — подумала Вера.

— Может, и вы заодно пообедаете? — предложила Устину Адамовичу Анна Степановна.

— Нет. Не хочется... Вам скоро пополнение приведут, Так вы уж осторожно их кормите. Люди из лагеря военнопленных... Золотые хлопцы. Спасибо вам, — он глянул на Веру, и глаза его заблестели.

Вера не нашлась, что сказать в ответ. Она отодвинула пустую миску, поблагодарила Анну Степановну и сказала:

— Я должна вам кое-что передать.

Устин Адамович проводил Веру в землянку, Было здесь уютно, чисто — на нарах еловые лапки, пахнущие свежей смолой.

Вера пересказала сообщения Григория Саввича, Устин Адамович снял кепку и вытер платочком лысину.

— Ну что ж, пока все идет нормально. Если с хлебозаводом и железной дорогой наладится прочная связь — будет превосходно. Машинку и приемник надо доставать теперь, потому что скоро немцы наладят такую слежку, что будет во сто крат труднее. Кстати, передашь Григорию Саввичу, что нашим в госпитале надо быть осторожнее. Уж больно смело они списывают раненых в покойники, да, еще и оружием снабжают. Пусть Эдик с Кузнецовым смотрят в четыре глаза — как бы не нарваться на провокатора.

— А как на фронте? — спросила Вера.

— На фронте пока тяжело. Враг под Москвой. Вот последнее сообщение... — Устин Адамович расстегнул планшет и протянул Вере листок бумаги, на котором бисерным почерком была записана сводка Совинформбюро.

— А они пишут, что Москву уже взяли...

— Нельзя, чтобы люди подумали, что это правда. Правду должны нести мы — ты, Григорий Саввич, Сергей, Маша, Эдик, Александр Степанович и все наши группы в городе. Но еще раз повторяю —никаких собраний, никаких списков, записок. Все надо помнить наизусть, как стихи. Каждого нового человека проверять, не знакомить его ни с кем из своих товарищей, не сообщать никаких сведений секретного характера. Тебе тоже придется нелегко — немцы насаждают в деревнях своих старост и полицейских. Мимо Жукова просто так не пройдешь..., Дадим тебе явку в соседней деревне на всякий случай.

— Я понимаю, — тихо сказала Вера,

— Ребятам передай, что это наш государственный экзамен, который мы не успели сдать в июне... скажи, что тоскую без них и вообще, что очень их люблю... — Устин Адамович задумался, потом свернул цигарку и, не прикуривая, продолжал: — Мне уходить надо, а ты переночуешь в землянке у Анны Степановны, а утром Фелициан проводит тебя до проселочной дороги.

Они вышли. Устин Адамович надел кепку, улыбнулся и крепко пожал на прощанье Верину руку.

Глава пятая ПЕРВЫЕ ГОРЕСТИ

Вскоре трехэтажный хирургический корпус, который занимал медсанбат Кутеповского полка, был обнесен колючей проволокой. Охрана контролировала вход и выход медперсонала. Командиры и политработники, которых удалось перевести в общие палаты больницы, избежали участи военнопленных. Больница стала жить тревогой за судьбу раненых, оставшихся в огражденном корпусе, и спасением тех, кто лечился в общих палатах с гражданскими.

Положение Эдика осложнилось — оставаться на должности санитара медсанбата и быть все время под охраной гитлеровцев или работать в больнице и сохранить за собой относительную свободу действий? Выбор был сделан Кузнецовым — на работу в больницу перешли врачи медсанбата, а вместе с ними и Эдик.

Тактический шаг, предпринятый Кузнецовым, не ослабил внимания к хирургическому корпусу, Наоборот, Медперсонал чаще прежнего стал навещать этот лагерь военнопленных, расположенный на территории больницы. По мере того как улучшалось здоровье раненых, росло беспокойство Кузнецова. Он откровенно делился с Машей и Эдиком.

— Допустим, я их спишу, как покойников. Допустим, мы вывезем их вместе с трупами на кладбище. А дальше?

Маша просила Владимира Петровича повременить, а Эдик разрабатывал план, в осуществлении которого должны были принять участие и Сергей и Вера. Но события повернулись иначе.

Однажды вечером в ординаторскую заглянул Григорий Саввич и вызвал Машу и Эдика в коридор:

— Вот что, ребята. Мать места себе не находит. Три дня никто дома не показывается. Давайте в машину и поехали.

— В какую машину? — удивилась Маша.

— А вот увидишь, — загадочно улыбнулся Григорий Саввич.

Отпросились до утра у дежурившего Пашанина. Вышли на улицу. У больничных ворот стаял тупоносый темно-серый грузовик.

— Вот, персональный, — сказал Григорий Саввич и полез в кабину. — А вы наверх, там доски для сиденья положены.

Времени для расспросов не было. Эдик помог взобраться в кузов Маше, потом вскочил сам, и они затряслись по булыжнику улицы, спрятавшись от ветра за стеной кабины...

Увидев на пороге Машу и Эдика, Светлана Ильинична всплакнула, потом торопливо накрыла на стол. Пришел со двора Григорий Саввич, вымыл руки и устало опустился на диван.

— Папа, что все это значит?—спросила Маша.

— Это значит, доченька, что я теперь не просто ремонтник, а шишка на ровном месте.

— Значит, ты предатель?

— Сумасшедшая. Так можно и оскорбить, между прочим, родного отца. Ни за что ни про что. Просто один тип командует в районе сельхозуправлением, а мне доверил восстановление МТС.

— И вы их будете восстанавливать? — Эдик бросил взгляд на Григория Саввича.

— Как бы не так, — возмутился Григорий Саввич. — Я и согласился только для того, чтобы это дело завалить.

— Вас расстреляют, — спокойно заметил Эдик, — За что? — притворился Григорий Саввич.

— За саботаж.

— А я буду в стороне, потому что партизаны...

— Где они? С ними еще надо установить связь, — наступал Эдик.

— И свяжусь, — твердо обещал Григорий Саввич. — Что я, хуже других, или мне советская власть не дорога... Где-то за Гуслищанской МТС объявился какой-то Березняк.

Маша в халатике выскочила из соседней комнаты, — где она переодевалась, и бросилась целовать отца:

— Папочка, ты золото, ты находка, ты самый... самый замечательный...