Джей Уильямс - Пламя грядущего

• Название: Пламя грядущего
• Автор: Джей Уильямс
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5‑04‑003605-1

Роман английского писателя Джея Уильямса, известного знатока Средневековья, переносит читателя в бурные годы Третьего крестового похода Легендарный король Ричард Львиное Сердце, великий и беспощадный воитель, ведет крестоносцев в Палестину, чтобы освободить Святой Город Иерусалим от власти неверных. Рыцари, давшие клятву верности своему королю, становятся участниками кровопролитных сражений, изнурительных осад и коварных интриг, разыгравшихся вокруг дележа богатств Востока. Что важнее: честь или справедливость – этот мучительный вопрос не дает покоя героям романа, попавшим в водоворот грандиозных событий конца XII века.

Джей Уильямс (1914 – 1978) – британский писатель, снискавший большую популярность детскими книгами. Однако его «взрослые» произведения также по достоинству оценены критиками и читателями. «Пламя грядущего» признан его лучшим романом.

---

Дени схватил его. Кожа его куртки была жирной и скользкой и выскальзывала из рук, точно змея. Гираут съежился, уменьшившись буквально на глазах. Казалось, еще мгновение, и он совсем исчезнет, просочившись у Дени сквозь пальцы.

– Не бейте меня, – прошептал он.

– Бить тебя? – воскликнул Дени. – Ах ты, ублюдок, я тебе глотку перережу. Это освободит тебя. Это поможет тебе убежать из этого проклятого мира, если тебе так хочется.

Он отпустил Гираута и стал нащупывать кинжал у себя на поясе. Гираут тяжело повалился на землю, застыв неподвижно, точно бесформенная куча тряпья, и захрапел.

Кинжала, не было: Дени разоружился, прежде чем лечь спать. Он взглянул на небо, и звезды кружились и раскачивались у него над головой. Он услышал смех. Оказалось, что он ползет, а не идет по направлению к палатке, и это его рассмешило. Он добрался до грубого одеяла, служившего ему постелью, улегся на него, все еще посмеиваясь, и устало провалился в забытье.

Дени был не единственным в лагере, кто проснулся с ужасной головной болью. Теперь это была обитель стонов. Если бы сарацины вдруг решили напасть, осада Акры кончилась бы в одно мгновение. Даже предводители войска отпраздновали прибытие слишком весело. Ричарду дневной свет показался невыносимо ярким. Только король Филипп, чопорный и замкнутый, пил весьма умеренно. Те, кто недолюбливал его, говорили, что его склонность к экономии заставляла его подсчитывать цену каждого кубка, даже если кто-то другой угощал его вином. Он явился в шатер Ричарда, плотно поджав губы, и начал брюзжать. Суть его претензий состояла в том, что Ричард вновь повел себя вызывающе. Филипп намеревался предложить по три золотых безанта в неделю любому рыцарю, который согласится поступить к нему на службу. Ричард же, узнав об этом, отдал приказ гофмейстеру предлагать по четыре безанта, и об этом во всеуслышанье прокричали по всему лагерю тотчас после объявления Филиппа.

Этот поступок, без сомнения, не был обычной причудой. Филипп понимал, что Ричард намерен добиться признания его главнокомандующим армии. Филипп возмущенно заявил, что подобная попытка перебить цену выглядит особенно неприличной, ведь Ричард является его вассалом. Ричард, осторожно потирая виски указательными пальцами, высказал пожелание, что королю Франции надлежит больше беспокоиться о своей чести и что в конце концов три безанта в неделю – это гораздо меньше, чем рента, которую получают рыцари в заморских землях со своих владений. Филипп волновался и наконец, пытаясь перехватить инициативу, стал требовать, чтобы совместными силами англичан и французов в тот же день был предпринят штурм Акры. Терпение Ричарда лопнуло. Он бросился ничком на кровать и ответил, что он даже не плюнет в сторону крепостной стены, пока не произведет разведку, не поставит осадные машины и не излечится от головной боли. Так закончился первый поединок.

Второй был коротким и состоял из одного точного удара в спину, нанесенного Ричардом. Граф Анри Шампанский[166], один из наиболее могущественных аристократов, провел зиму под стенами Акры и, следуя традициям своего отца, известного как Анри Щедрый, широко раздавал свои запасы голодающим воинам. Теперь он явился к Филиппу, приходившемуся ему дядей, и попросил взаймы. Филипп предложил 100 000 фунтов парижских денег, но потребовал графство Шампань в качестве залога. Тогда Анри отправился к другому дяде, Ричарду. Ричард искренне ответил, что никогда не дает взаймы. Вместо этого он подарил Анри четыре тысячи бушелей пшеницы, четыре тысячи кусков копченой свинины и четыре тысячи анжуйских фунтов. В течение нескольких дней король Филипп утратил свое лицо и друзей, поскольку почти все рыцари, которые имели право выбора – как, впрочем, и некоторое число тех, кто такого права не имел, – поступили на службу к Ричарду.

Филипп платил той же монетой: он настаивал на немедленном штурме города, пытаясь создать видимость, что Ричард медлит исполнить свой долг. Его войско высадилось на берег восьмого июня. Прошло пять дней, и ничего не было сделано, за исключением того, что деревянный форт Ричарда «Разгром Грека» был выгружен с галер и установлен на расстоянии выстрела из лука напротив одной из башен. Французский король, со своей стороны, непрестанно обстреливал стену из орудий ближнего действия и огромной баллисты, прозванной «Скверным соседом», которая метала камни весом более пятисот фунтов[167].

У Ричарда было две причины для бездействия. Встречные ветра до сих пор задерживали в Тире его флот, на котором находились большая часть его рыцарей и все тяжелые осадные машины. А сам он заболел цингой, осложненной приступом возвратной малярии. Ревнивому Филиппу показалось, будто наступило самое подходящее время, чтобы утвердить свое собственное главенство. Он приказал идти на приступ, а Ричард промолчал, стиснув шатавшиеся на деснах зубы, так как был слишком болен, чтобы спорить и возражать.

Итак, четырнадцатого утром войско французов вооружилось. Отслужили мессу, и все в один голос с воодушевлением пропели Veni, Creator Spiritus[168]. Потом французы двинулись вперед, к крепостным стенам. Воины Ричарда, не получив определенных приказов от короля, остались в своих палатках или спустились вниз посмотреть на битву.

Французы сосредоточили удары своих машин по Проклятой башне (названной так потому, что именно здесь, по преданию, были отчеканены тридцать серебряников Иуды) и участкам стен по обе стороны от нее. В стене – там, где она примыкала к вершине крепостного вала, – была пробита брешь, и чтобы добраться туда, требовались короткие приставные лестницы. Катапульты передвинули поближе, чтобы камни из них перелетали через парапеты и обрушивались в самую гущу защитников. Подняли приставные лестницы, и французские рыцари начали карабкаться вверх, возглавляемые доблестным и отважным молодым человеком по имени Обри Клеман, который дал торжественный обет войти этим утром в город во что бы то ни стало, даже в одиночку, если придется.

Когда французы стали взбираться по лестницам, защитники города учинили ужасный шум: они вопили, били в барабаны, миски, тарелки. Одним словом, использовали все, что способно производить грохот. Король Филипп, услышав эту адскую музыку, сказал, что таким образом они, должно быть, молятся дьяволу, своему господину, или же это есть признак великого страха. Однако несколько мгновений спустя стало очевидно, что сия какофония не означает ни то ни другое, ибо со стороны укрепленных рвов, окружавших лагерь крестоносцев, донеслись крики и бряцание оружия. Горожане подняли крик, подавая сигнал Саладину, который, в свою очередь, напал на лагерь.

К счастью, ров охранял Жоффрей де Лузиньян, брат короля Ги. Нанося удары направо и налево тяжелым боевым топором, вместе с пятнадцатью рыцарями он удерживал укрепления, пока из лагеря не пришла помощь, лично сразив полдюжины врагов. После двух часов ожесточенной схватки сарацины были отброшены. Тем временем дела у французов, атаковавших стены города, шли неважно. Несколько приставных лестниц обрушились под весом вооруженных воинов, другие были опрокинуты защитниками, а Обри Клеман, спрыгнув в пролом, оказался в одиночестве, был окружен и доблестно пал на тела сраженных им сарацинов.

Французы снимали свои доспехи, чтобы остыть и пообедать, когда снова зазвучала тревога. Они оставили свои осадные машины непосредственно у стен, а горожане излили вниз потоки греческого огня и подожгли деревянные сооружения. Солдаты поспешили туда с корзинами песка и земли, зная, что греческий огонь потушить водой невозможно. Но все было напрасно; до наступления вечера большинство французских орудий обгорело и было выведено из строя настолько, что починить их было уже нельзя. Секретарь короля Филиппа записал в своем дневнике, что король, «сломленный яростным гневом, ужасно ослабел, как после болезни, и, пребывая в замешательстве и унынии, даже не мог бы сесть в седло».

Его унынию не было пределов. Он выглядел несчастней остальных воинов. Казалось, что все пропало. Мужество покинуло всех до единого. Горько сетовали на обоих королей и поговаривали о снятии осады и возвращении домой. Французы обвиняли англичан в лени и трусости. Англичане отвечали, что от неумелых солдат, лезущих наверх всем скопом, победы ждать не приходится. Многие из прибывших недавно заболели цингой и дизентерией, и в конечном итоге от полного разложения лагерь спасло только прибытие флота Ричарда, доставившего провиант, основную часть его армии и множество огромных колес, бревен, веревок и отвесов, из которых сооружали осадные машины.

Это пополнение, эти бочки мяса и мешки зерна, эти быстро собранные метательные орудия, со скрипом передвигавшиеся на своих прочных колесах, вывели войско из угнетенного состояния, а также немало помогли выздоровлению Ричарда. Он велел перенести свою постель к тому месту, откуда можно наблюдать за установкой баллист. Он велел соорудить «черепахи», или закрытые навесы, которые можно было переместить к самым стенам. Под их надежной защитой арбалетчики могли вести стрельбу из своих самострелов. Он приказал рыть ходы под башней Св. Николаса, соединявшейся с Проклятой башней, подтачивая ее основание и заполняя подкопы бревнами, которые, когда придет время, будут сожжены, и, значит, башня рухнет. Тем временем король Филипп собрал древесину и прочее снаряжение и построил новые осадные машины. Вновь начался штурм Проклятой башни и пролома в стене, который сарацины заделали и укрепили. Госпитальеры и тамплиеры обстреливали стену на довольно большом протяжении из малых катапульт, годившихся лишь на то, чтобы поодиночке сбивать сарацинов. Но, как заметил магистр ордена тамплиеров, «всякое лыко в строку». Дни незаметно сменялись один другим, заполненные лихорадочной, изнурительной работой. С раннего утра и до захода солнца люди таскали камни к осадным орудиям – огромные, гладкие булыжники, служившие балластом на кораблях Ричарда, множество камней с берега и неровные глыбы, которые выкапывали из земли на самой равнине. Рычаги катапульт и баллист ни на миг не прекращали скрипеть и глухо стучать. Гулко грохотали малые катапульты. Из подкопов под башнями извлекали корзины земли. Ее ссыпали подле орудий, чтобы использовать в случае пожара. Ни один день не обходился без сражения на внешних оборонительных рвах; это были незначительные стычки с малыми потерями. Зато никто не имел ни минуты отдыха. Палящее солнце ослепительно сияло на безоблачном небе, и люди порой падали там, где стояли, измученные зноем. Проехав дозором вдоль укреплений в течение часа, облаченные в доспехи рыцари уставали не меньше, чем в настоящем сражении. Те, у кого были шлемы, убрали их подальше. Надев шлем, легко было задохнуться. Ко всем бедам добавлялись открытые язвы на теле, возникавшие от потертостей. Люди обливались потом, жажда казалась неутолимой. Губы трескались, глаза едва поворачивались в глазницах, словно сваренные вкрутую яйца, а от рукоятей мечей появлялись мозоли даже у таких закаленных старых вояк, как Хью Хемлинкорт.