Лесли Форбс - Лед Бомбея

• Название: Лед Бомбея
• Автор: Лесли Форбс
• Издательство: АСТ, Ермак
• Жанр: Триллер
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-021379-4, 5-9577-0832-1

Бомбей. `Болливуд` индийского кино.

Город, в котором `блеск и нищета` кинематографической `тусовки` выглядят и проще, и ярче, и откровеннее, чем в Америке.

А за порогом киностудий – СОВСЕМ иной, СТРАННЫЙ мир. Здесь преступления, проституция, инцест преспокойно соседствуют с древними сектами. Здесь с ужасом ждут надвигающегося тропического муссона – и с ужасом наблюдают за потрясающей город чередой таинственных убийств.

В киностудии Бомбея снимают шекспировскую `Бурю`.

А на Бомбей надвигается БУРЯ НАСТОЯЩАЯ!..

Своим романом «Лед Бомбея» Лесли Форбс прогремела на весь мир. Разошедшаяся тиражом более 2 миллионов экземпляров и переведенная на многие языки, эта книга, которую сравнивали с «Маятником Фуко» Умберто Эко и «Смиллой и ее чувством снега» Питера Хега, задала новый эталон жанра «интеллектуальный триллер».

---

– Да, мы тут случайно услышали, что вы продали практически все каким-то нефтяным баронам из Кувейта, – сказала я. – Дом со всем его содержимым.

– Далеко не все, – поправил меня Анменн. – Несколько особенно ценных и дорогих мне вещей я сохранил.

Как бы то ни было, мы уже прошли по комнатам, до отказа набитым ящиками с адресами галерей Анменна в Сан-Франциско, Берлине и Лондоне.

Оставив Руперта пудрить Анменну мозги и сказав, что мне нужно найти сестру, я решила повнимательнее рассмотреть то, что Анменн собирался отправить заграницу.

– Боюсь, ваша сестра не очень хорошо себя чувствует, Розалинда, – сказал Анменн. – Но Проспер здесь. Наверху, в комнате позади той, в которой находятся музыканты.

Он указал на веранду, нависавшую над внутренним двориком, там сидел небольшой оркестр и играл медленную рагу, «дес», как мне показалось, ночную рагу, часто исполняемую вместе с «маллар» в сезон дождей. Я пробиралась сквозь толпу, и блеск благородных металлов, смешивавшийся с мерцанием драгоценных камней и отражавшийся на мраморе пола, устраивал то лазерное шоу роскоши, от которого бабушкины серьги начинали дрожать в приступе классового негодования и ненависти.

Я схватила большой стакан виски с подноса официанта, и хищного вида серебряными щипцами, призванными помешать вашим собственным микробам смешиваться с чужими, бросила туда кусок льда.

– Лед приготовлен из кипяченой воды, мадам, – сказал мне официант.

– Хорошо, – отозвалась я. – Не хотелось бы подцепить что-нибудь такое, чего у меня пока еще нет.

Жирный розовый мужичок с физиономией, словно обсосанный леденец от кашля – лоснящейся, липкой и округлой по краям, – подмигнул мне с противоположного конца комнаты. Я показала ему в ответ язык и заскользила по полу в направлении комнат, где находились ящики. Перед тем как пройти внутрь, я постучалась в большую дверь красного дерева, которая, по всей видимости, выполняла роль разводного моста.

Помещение величиной с бальную залу, темно-бордовые бархатные занавеси, расшитые золотом, канделябры в муслине, как девушки в балетных пачках.

Следующая комната была пуста, за исключением нескольких орнаментальных викторианских головок, по-видимому, когда-то служивших украшением какого-то архитектурного фасада, а теперь весело улыбавшихся мне из-под ободранного бильярдного стола. Дальше располагалась еще одна бальная зала, копия первой, только в два раза меньше.

Анменн как-то сказал, что ему нравятся рискованные игры. А можно ли представить себе более рискованную игру, нежели контрабандный вывоз целого дома подделок под носом у эксперта-искусствоведа от «Кристи» и с молчаливого благословения правящего класса Бомбея?

Я просмотрела свод тех вещей, которые Анменн оставлял своим арабским покупателям: пустая упаковка из-под дешевых индийских сигарет, брошенная в расколовшуюся китайскую вазу; книжный шкаф, набитый заплесневелыми славословиями британской торговле и промышленности, такими, как, например, «Личная история и воспоминания сэра Уоррена Анменна в „Экономик Хистори Ревью“, том XVII за 1879 год». Сахарницу с надписью «Восточно-Индийский сахар. Произведен не рабами»; коуплендовское серебряное ведерко для шампанского с изображенными на нем гроздьями винограда и пятью позолоченными маленькими сатирами; и «piece de resistance»[21]: многоярусная фарфоровая ваза для центра стола золотого, бирюзового и нежно розового цвета, подаренная королевой Викторией сэру Уоррену Анменну, а также четыре обнаженные нимфы в человеческий рост, держащие вазы из посеребренного стекла, усыпанные мелкими рубинами и с резным орнаментом – вещь того самого сорта, которая когда-то заставила Рескина воскликнуть, что «любое резное стекло есть совершенно варварское явление». На будущих обедах в Кувейте эта вещичка несомненно привлечет к себе внимание.

Я открыла еще несколько дверей, чтобы посмотреть, нет ли кого-нибудь поблизости. Когда же увидела, что единственным человеческим существом в этой части дома был слуга, отгонявший павлинов от обеденных столов в саду, я почувствовала, что могу расслабиться.

Воспользовавшись серебряным ножом для рыбы в качестве рычага, я вскрыла верхнюю часть ящика, на котором стоял адрес берлинского антикварного магазина, и обнаружила внутри сервиз раннего веджвудского фарфора из 360 предметов. В других ящиках находились бюсты каких-то господ с бакенбардами.

А что я, собственно, ищу? Как мне рассказывал отец, в физике существует теория, что, если для какой-то научной проблемы возможны два решения, чаще всего правильным оказывается эстетически наиболее привлекательное. «Истинное чаще всего и наиболее красивое», – говорил он. Мне было бы приятно обнаружить, что Проспер и Анменн, эти два истинных джентльмена, занимались тем, что переправляли за границу поддельные произведения искусства. Поэтому я была преисполнена решимости доказать, что это правда.

В четвертом ящике среди скомканной газетной бумаги мне улыбнулся темный лик бронзового Вишну. Поддельный или нет, понять было невозможно.

– Мадам! – услышала я встревоженный вопль слуги за спиной.

Я повернулась и спокойным голосом произнесла:

– Мистер Анменн попросил меня принести... еще несколько... подсвечников для дополнительного освещения во время торжественной церемонии.

Слова «торжественная церемония», по-видимому, произвели на слугу должное впечатление, потому что он молча закрыл за собой дверь. Просмотрев в общей сложности десяток ящиков, я узнала только то, что большая часть произведений индийского искусства предназначалась для трех галерей под названием «Голиаф». Я уже начала размышлять над сим многозначительным фактом, как вдруг в комнате раздался голос моего свояка:

– Розалинда! Чем это ты здесь занимаешься?

Проспер смотрелся удивительно элегантно в легком костюме из натурального шелка, по цвету очень точно соответствующем шампанскому в бокале в его руке. У него за спиной стояли усмехающийся Анменн и Руперт.

– А, мисс Бенегал, – сказал Анменн. – Значит, мой слуга был все-таки прав.

Мне ничего не оставалось, как ответить на это своей обычной наглостью. Я попыталась рассмеяться, но почувствовала, что смех застрял у меня в глотке.

– Руперт, вам следует посмотреть...

Бутройд резко оборвал меня, на его лице изобразился ужас от одного предположения, что кому-то придет в голову связать его имя с моим поведением.

– Умоляю вас, поверьте мне, мистер Анменн, я к этому не имею никакого отношения.

Анменн снисходительно улыбнулся:

– У меня нет в этом ни малейшего сомнения, Руперт.

Бутройд производил впечатление спаниеля, трущегося о ноги хозяина и пытающегося держаться подальше от незримой границы, отделяющей их от меня.

– Я уведу ее отсюда, Тони, – предложил Проспер.

– Ерунда. Наша дорогая Розалинда просто слишком много выпила, – произнес Анменн фальшивым голосом радушного хозяина. – Ей обязательно нужно что-нибудь перекусить.

Он усадил меня и Руперта по обе стороны от себя за длинный стол, обернутый бесчисленными метрами муслина, как стулья Христо. Состояние других гостей свидетельствовало о том, что я была здесь не единственной, кто не знал меру в алкоголе.

– Тони сказал нам, что он сохранял это местечко для последней... возлюбленной Калеба Мистри, – протянул худощавый мужчина с высокомерно тупым выражением верблюжьей физиономии. – А ведь нам всем известно, что сезон дождей – самое эротическое время.

Девушка, сидевшая рядом с ним, захихикала. Ее пухлая фигурка и раскрашенное лицо напомнили мне тех гипсовых богинь, которыми торгуют на индийских уличных базарах в праздничные дни.

По саду были расставлены семь столов, подобных нашему, за каждым расположилось примерно по двадцать человек. За одним из них сидел Ашок, внимательно наблюдавший за мной с бесстрастным выражением лица.

– А я и не предполагала, что Ашок – в числе приглашенных, – сказала я Анменну.

– О да. – Он улыбнулся. – Ваш друг Тагор – один из самых влиятельных членов «Фонда Тилака», так же, как и большинство моих сегодняшних гостей. Я полагал, вам это известно.

– О, посмотрите! – воскликнула какая-то женщина.

На одной из веранд натянули большой киноэкран. На нем актеры в придворных одеждах эпохи Великих Моголов в сильнейший ливень пробирались в крытый павильон в заросшем персидском саду. Когда внесли первые блюда, изображение на экране стало удивительным образом походить на нашу вечеринку. Группа разнообразных фигур в масках: карлики, акробаты, танцовщицы-хиджры – несли утонченнейшие блюда придворным, расположившимся в павильоне. Сцена снималась через арку дворца Моголов, создавая таким образом впечатление ожившего старинного индийского рисунка, который, как правило, обрамлялся изображением каменной стены. Незримые музыканты, живые или те, что были засняты на пленку – понять невозможно, – исполняли «Мегхамальхар», рагу, призванную имитировать звуки отдаленного грома и крики павлинов.