Низами Гянджеви - Хосров и Ширин

• Название: Хосров и Ширин
• Автор: Низами Гянджеви
• Жанр: Прочая старинная литература

Содержание поэмы «Хосров и Ширин» (1181 год) — всепоглощающая любовь: «Все ложь, одна любовь указ беспрекословный, и в мире все игра, что вне игры любовной… Кто станет без любви, да внемлет укоризне: он мертв, хотя б стократ он был исполнен жизни». По сути это — суфийское произведение, аллегорически изображающее стремление души к Богу; но чувства изображены настолько живо, что неподготовленный читатель даже не замечает аллегории, воспринимая поэму как романтическое любовное произведение. Сюжет взят из древней легенды, описывающей множество приключений.

---

Сын логовищ лесных взметнулся на царя.

В рубахе, без меча, в свою удачу веря,

Нетрезвый шахиншах опережает зверя.

До уха натянул он лука тетиву —

И грузно рухнул лев: пронзил он сердце льву.

Льва обезглавили. И вскоре светло-бурой,

Умело содранной все любовались шкурой.

И повелось в стране с Хосрововых времен:

Хоть пиршествует царь — меч сохраняет он.

Хоть мощен был Парвиз, как лев пустыни дикой,

Но был владыкой он — медлительны владыки.

В хмелю он победил своим уменьем льва.

Не хмелем славен стал, а одоленьем льва.

И эту крепкую, приученную к луку,

Спасенная Луна поцеловала руку.

Как розовой воды коснулся сладкий рот.

И рот в ладонь царя горсть сахара кладет.

С прекрасных уст печать уста царя сломали,

Чтоб не ладони сласть, а губы принимали.

Поцеловав уста, он вымолвил: «Вот мед!

Вот поцелуев край, куда наш путь ведет».

Тот поцелуй гонцом был первым, чтоб второго,

Такого же, ей ждать от жадного Хосрова,

Но хоть и множество мы выпьем ночью чащ,

Все ж чаша первая милей всех прочих чащ.

О хмель, что нам испить дают впервые чаши!

Что нам привычных вин неогневые чаши!

При первой чаше мы восторг найдем в вине,

Испив последнюю, печаль найдем на дне.

И роза первая среди весенних станов

Благоуханнее десятка гюлистанов.

В жемчужнице зерну отрадно первым быть.

Что зерен перед ним последующих нить!

И мало ли плодов мы сладостных встречали,

И что же! Каждый плод нам сладостней вначале.

И вот напиток нег обжег влюбленным рот, —

И отвели они поводья всех забот.

Спеша к безлюдному чертогу или лугу,

Как молоко к вину, тянулись друг ко другу.

Так руку за добром протягивает вор,

Увидевши, что страж смежил беспечный взор.

И за врагом они одним следили глазом,

Другим они к цветам тянулись и к алмазам.

Лишь на мгновенье враг позабывал свой страх.

Они лобзание хватали второпях.

Когда в руках Ширин вина не примечалось, —

То птица райская к ее устам не мчалась.

Когда ж она была беспечной от вина,

То и на ней была любовная вина.

Так мощно он сжимал ее в объятье рьяном.

Что горностай ее в шелку скрывался рдяном.

Так рот его впивал атлас ее щеки,

Что меж румяных роз возникли васильки.

Тогда, из-за стыда пред синими следами,

И по небу Луна шла синими садами.

Держа в час трезвости и в ночи пьяных гроз

Белила в скляночке, подобно розе роз.

Хосров и Ширин остаются одни

Весной, в такую ночь, каких у нас немного.

Блеснул блаженства лик, судьбы пришла подмога,

В день обратила ночь высокая луна:

Ведь чашу подняла огромную она.

И в лунном пламени — о света переливы! —

Вновь полилось вино под зыбкой сенью ивы.

И пересвисты птиц и крики: «Нушануш!»

И где разлуки грусть? Она ушла из душ.

Луна ручью в стихах передавала тайны.

Их ветер толковал — толмач необычайный.

Сад кипарисов-слуг сновал на берегах.

Весенняя пора кипела в их сердцах.

Один не кубок взял, а бубен. У другого

Сосуд с водой из роз. И вина льются снова,

И чаша не один свершила круг, — и сна

Сердца возжаждали от сладкого вина.

И, разрешение спросивши у Хосрова,

Все с пиршества ушли, с веселого, с царева.

И виночерпиям уж не хватало сил.

И дремный дух певцов покоя запросил.

Без соглядатаев укромный пир! Подобен

Он розе без шипов: он сладок и незлобен.

С пути терпения шах удалился; он

Уж загоняет дичь в желания загон.

Он кудри Сладостной своими сжал перстами,

Забывши о перстах, простершихся над нами.

Ее целует он: «Я — в рабстве, ты — мой рок.

Я — птица. Дай зерна. Попал я в твой силок.

Ты прошлому скажи: быть не хочу с тобою.

Упьемся новым днем и новою судьбою.

Здесь только ты да я! Ну, оглянись, взгляни!

Чего страшиться нам? Ты видишь — мы одни.

Горит моя душа! Я жажду благостыни!

Ведь ты — моя судьба; будь ею ты и ныне!

Любовь — плодовый сад, родиться должен плод.

Во мне надежда есть, а в чем ее оплот?

Пускай воздвигнут мост из камня голубого, —

Коль мост непроходим, о нем не молвят слова.

Овечью печень ждет собака мясника,-

Да знает лишь свою: в ней горькая тоска.

И тьма солончаков, казавшихся водою,

Рты жаждущих воды зарыла под землею.

И в чашу для чего смертельный налит яд,

Который сладостью является на взгляд?

Сверлят жемчужину, когда она влажнее.

Сверлить ее потом ведь было бы сложнее.

Молочным следует барашка свежевать —

Его, подросшего, ведь может волк задрать.

Лишь только голубок начнет взлетать высоко, —

Ласк не увидит он: в него вопьется сокол.

Подобной льву не будь, смири ненужный гнев.

Есть руки у меня, чтоб стал смиренным лев.

Хоть горд нагорный путь прыгучего джейрана,

Есть руки длинные у хитрости аркана.

Пускай ветров быстрей газель несется вскачь, —

Собака шахская не знает неудач.

Что родинки беречь, таить под спудом кудри?

Ты, подать уплатив, поступишь всех премудрей.

Купец! Где сахар твой? Знать, сто харваров есть?

Что ж двери на замке, коль сахара не счесть?

Ведь индиго, торгаш, находит спрос; уныло

Не хмурься. Вскрой тюки, будь ты хоть в глубях Нила».

Ответ Ширин Хосрову

И сахар дать ответ ему был нежный рад.

И был ответ его — сладчайший табарзад.

«Я прах, — и пребывать со мной на царском троне

Для шаха значило б — в напрасном быть уроне.

Сочту ль за скакуна я своего осла?

Коня арабского догнать я б не смогла.

И хоть как всадница могу я подвизаться, —

С охотником на львов мне все ж не состязаться.

Моя уклончивость имеет цель, о да!

Кто сахар ест в жару? Не вышло бы вреда!

Остынем, государь! Немного подождать бы,

Чтоб сахар был тебе и мне… во время свадьбы».

Тут на ее губе жемчужинка зажглась.

И змеями она от уст обереглась.

Хоть мысль ее — строга, но клятву дав, иное

Вещала ей душа, в томленьях тайных ноя,

Пусть, рассердясь, она, как острие, остра, —

Не страшно: розы жар — роскошнее костра.

Пусть гнев ее встает жестокой львиной гривой, —

В нем нежный горностай укрыл свои извивы.

Пусть лук ее бровей натянут, — не грозна

Стрела ее очей, а томности полна.

Пусть взор ее — копьё, — ведь круг войны все шире,

Но взор к боям готов и к сотням перемирий.

«Не наноси мне ран», — твердят уста; спроси

Ты их еще разок, услышишь: «Наноси».

Хотя ее уста прикрыло покрывало, —

Но все ж свое ушко она приоткрывала.

Колечко рта сомкнув и отклонив лицо,

Все ж понесла в ушке покорности кольцо.

То прихотливый взгляд ввергал в одни мученья,

То милосердного он полон был значенья.

Лик отвратит, и вот — прельстительна коса.

«Простите лик», — твердит ее спины краса.

Ширин, узрев царя в алчбе кипучей, страстной

И честность в сей игре увидевши напрасной, —

Явила блеск спины, моленья отклони:

Ведь белой серою не загасить огня.

Иль, может быть, явя в стыдливом бегстве спину,

В нем думала зажечь раскаянья кручину?

Не то! Ее спины слоновокостный трон

Напоминал царю, чтоб трон свой занял он.

А может быть, она так поступила, дабы

Он знал, что у любви есть разные михрабы.

Что странного? Одна исчезла сторона,

Сказав: прельстись другой, еще светлей она.

Игра лукавых дев: прогонят с глаз, — и рады

Метать в изгнанников приманчивые взгляды.

Суровый скажет взгляд: «Уйди», — но, погляди, —

Взгляд утешающий сказал: «Не уходи».

«Нет», — молвила, но, глянь, — «да» молвила б охотней.

За это я годов пожертвовал бы сотней!

Ответ Хосрова Ширин