Иэн Бэнкс - Воронья дорога

• Название: Воронья дорога
• Автор: Иэн Бэнкс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-05838-9

Один из самых популярных романов знаменитого шотландца – трагикомическая семейная сага, полная гротеска и теплой иронии, начинающаяся взрывом и оканчивающаяся восклицательным знаком. В промежутке между ними – филигранное кружево переплетающихся историй, пьянок и гулянок, а в сердцевине этого кружева – загадка исчезновения блудного дяди, автора документального бестселлера «Деканские траппы и другие чертовы кулички».

---

Я сокрушенно качал головой, вспоминая те времена, когда Льюис вот так же разливался соловьем – среди друзей в пивнушках и на вечеринках. Тогда мне его приколы даже нравились, и я воспринимал как особую привилегию то, что могу вживую внимать этим хаотическим бурным тирадам, и даже гордился родством с Льюисом. А потом я поумнел и решил: мой старший брательник на самом деле тщеславный себялюбец с разбалансированной железой сарказма. А юморист он аховый. Берутся самые рядовые случаи из жизни, лишь бы в них было зернышко комизма, и из этого зернышка выращивается черт-те что. Лишь бы только денежки грести и срывать аплодисменты. Что ж, в моем роду такое случается.

Я посмотрел на Гава. Он рядом со мной, прижав стеклянную кружку с пивом к груди, покатывался со смеху. Аж взмок. Из глаз – слезы, из носа – сопли. Отлично проводил время дружище Гавин, один из двух моих соседей по комнате, парнишка более чем простой. Он ловит и впитывает каждое слово, он слепо верит всему, что травит мой брат, он сам переживает все, что якобы случилось с Льюисом.

Мой брат знает, на какие кнопки в человеческих головах надо нажимать. Расчет на узнаваемость. Шутки у него отточенные, с точки зрения сексуальной политики корректные, но при этом совершенно пошлые. Самое то для Гава и ему подобных. Гав ржал так, что недопитое пиво выплескивалось на куртку, но мой сосед этого не замечал. Да если бы и заметил, ему, наверное, было бы начхать.

Я снова покачал головой и поглядел на низкую сцену, где Льюис рыскал взад-вперед, точно гиена в клетке, и ухмылялся, и потел, и лоснился под прожекторами, и орал в микрофон, и жестикулировал свободной рукой, и лукаво улыбался, и обращался к отдельным зрителям – то в первом ряду, то в середке, то в проходе переполненного зала, и шутил специально для нас, стоящих позади всех у стенки, и адресовал свои хохмочки всем присутствующим скопом.

Льюис был облачен в черные джинсы и белый смокинг, а под смокингом – белая футболка с тремя огромными черными буквами: «FTT». Под этими буквами были другие, гораздо меньше: «Познаем плотски консерваторов, юнионистов и их сторонников»[36]. Маечки продавались у входа. Гав такой разжился, и она, упакованная в полиэтилен, торчала из кармана его куртки.

Мы были «У Рандана», это новейшая инкарнация бара, что некогда функционировал под именем «Рынок у коровника», а еще раньше назывался «У Пэдди Джонса». Это «у», похоже, на века. Хотя я первоначального названия уже не застал, признаться, меня гложет тоска по временам, когда бары носили довольно осмысленные имена и не предлагали претенциозные до идиотизма фирменные блюда и напитки с фольклорным закосом и десяток разных по названиям, но не по вкусу и не по цене (запредельной!) сортов светлого пива – в бутылках с аляповатыми этикетками, неподатливыми крышками и горлышками, раздувшимися, видимо, оттого, что в них затолкали кусок чего-то цитрусового.

Но если такова цена, которую мы вынуждены платить за круглосуточную работу подобных общественных заведений и за то, чтобы в них обслуживали женщин, то я смиряюсь – брюзжать неприлично. Когда-то я не верил отцу, думал, он меня разыгрывает: якобы в его молодости бары в первую половину дня были закрыты, и к десяти вечера (к десяти! господи! я редко выхожу из кабака до полуночи!) посетителей гнали взашей, и в большинстве пивных не было женских туалетов. Но это скорее всего правда, а ведь прошло всего-то навсего полтора десятка лет.

Я глянул на часы – долго ли еще Льюис будет засыпать аудиторию, выражаясь деликатно, рассудочными шутками, слепленными из наиболее привычного широким массам материала (причем массы еще и платят ему за это легкое развлечение сродни психоанализу),– и решил, что так может продолжаться без конца. Впрочем, мне и до этой минуты казалось, будто я слушаю братнин вздор уже целую вечность.

Льюис, можно сказать, свалился на меня как снег на голову: вдруг позвонил после ряда своих выступлений в позднем телеэфире. Программы эти записывались на фестивале юмористов в австралийском городе Мельбурне, куда пригласили Льюиса (и вследствие чего он не смог побывать на похоронах старушки Марго). Сегодня открывались его первые сольные гастроли по Соединенному Королевству, и все, к сожалению, говорило о том, что билеты разошлись без остатка,– спасибо рекламной мощи телевидения. Не пришли он мне пригласительные билеты, вряд ли мы с Гавином очутились бы здесь – даже взбесившийся табун одичавших клейдесдальских тяжеловозов не затащил бы меня одного в этот пивняк.

Я снова посмотрел на часы. Прошло полчаса. До сих пор только одна шуточка Льюиса показалась мне достойной внимания, да и та прозвучала в самом начале: «Любому из нас иногда кажется, что он – просто дырка в заднице.– Тут наступила обязательная эффектная пауза.– Но через это надо пройти!»

Смешно? Я – усмехнулся.

– …О своей семье, леди и джентльмены, потому что я принадлежу к очень необычной семье. Да будет вам известно, это и правда очень странное семейство…—разглагольствовал Льюис.

Гав повернулся ко мне, пихнул локтем; широкая красная физиономия сияла. Я к нему не повернулся, даже не покосился. Я смотрел – нет, я пялился на сцену. Во рту мигом пересохло.

Он не посмеет! Или посмеет?

– Взять, например, моего дядю Альфреда…

Я чуток расслабился. Нет у нас никакого дяди Альфреда. И все же нельзя исключать, что Льюис намерен предать огласке какое-нибудь подлинное или полулегендарное событие из жизни нашего семейства и только маскирует его ложным персонажем.

– Дядя Альфред был крайне невезучим человеком. До того невезучим, что мы его так и звали: Невезучий Дядя Альфред. Правда-правда, так и звали. Невезучий Дядя Альфред до того был невезуч, что пал жертвой единственной в истории человечества лавины на искусственном горнолыжном склоне!

Я еще больше расслабился. Льюис не рискнул. Это просто шутка.

– Нет, честное слово! Он мчался на лыжах, и тут наверху не выдержал крепеж, и все поперло вниз… Его задавило насмерть тремястами тоннами нейлона. И с тех пор я на швейцарские рулетики смотреть не могу!

Тут меня снова пихнул в высшей степени довольный Гавин.

– Прентис, слышь, это ведь правда, а?

Я метнул в него взгляд – как мне казалось, уничтожающий – и снова повернулся к сцене. Хлебнул крепкого пива и отрицательно покачал головой.

– Прентис,– допытывался Гав, пропуская начало очередной зажигательной до идиотизма тирады,– это ведь правда?

Очевидно, мой убийственный взгляд требует серьезной доработки перед зеркалом. Я повернулся к Гавину.

– Каждое слово – правда,– сказал я.– Только на самом деле покойника звали Невезучий Дядя Этельред[37].

– Ага,– глубокомысленно кивнул Гав, глотнул пива, ухитрившись не оторвать кружку от груди, и наморщил лоб. Это он уже пытался вникнуть в слова Льюиса, но уловил только вполне предсказуемый «хук» – разумеется, «ниже пояса». Все кругом надрывали животики, к ним присоединился и Гав – и. что примечательно, с тем же бурным восторгом, с каким он воспринимал все прежние шутки Льюиса, когда слышал каждое слово.

Какое-то время я следил за Гавом краем глаза и гадал уже не в первый раз и наверняка не в последний (исключим вероятность несчастного случая или могущего быть оправданным убийства), есть ли вообще хоть капля мозгов у человека, с которым я живу под одной крышей? Несколько часов назад, например, мы смотрели по телеку новости, и выяснилось, что интифада – это, по неоспоримому мнению Гава, итальянский спортивный автомобиль.

Я даже немножко завидовал Гаву, для него жизнь – сплошной прикол. К тому же он верил (наверное, привыкнув судить обо всем по себе), что она сравнительно несложна. Как в таких случаях и бывает, эти субъективно-позитивные взгляды на мироздание оказывают совершенно противоположного рода действие на настроение тех, кто имеет несчастье жить в непосредственной близости от обсуждаемой персоны.

А обсуждаемая персона, между прочим, не справляется даже с такой фундаментально-линейной по своей сути (за некоторыми оговорками) процедурой, как наполнение ванны водой нормальной температуры. Сколько раз заходил я в ванную и обнаруживал, что емкость полна чуть ли не до краев не просто горячей водой – кипятком! Это означало, что этак через часок Гав соизволит помыться. Гавин придерживался того мнения, что принять ванну – значит наполнить ее жидкостью из крана с алым кружком на ручке (тем самым сократив практически до нуля доступный на данный момент запас воды в квартире) и подождать, пока образовавшееся жидкое тело охладится примерно до того состояния, при котором в него может погрузиться человеческое тело, не приобретя тотчас окраску вареного омара. Обычно это занимает около тридцати минут посреди зимы и час с лишком в разгаре лета, и Гав склонен коротать этот срок перед телевизором, развлекаясь мыльными операми и самыми неинтеллектуальными телевикторинами, или жевать, например, бананы и сандвичи из мармита[38]. Между прочим, Гавин обожает изобретать всякую разную закусь; жаль, что в его широчайшем ассортименте кулинарная оригинальность целиком задушила такое пошлое качество, как съедобность.