Владимир Бушин - Эоловы арфы

• Название: Эоловы арфы
• Автор: Владимир Бушин
• Жанр: История

---

- Негодяи! Я подам на них в суд! Это самая настоящая диффамация!

- Что такое? - удивился Д'Эстер.

- Да ты только посмотри, что они написали! "Рост пять футов шесть дюймов", - с тем же наигранным негодованием он округлил глаза.

- А что?

- Как что! Надо было написать восемь дюймов. Они украли у меня два дюйма, целых пять сантиметров!

- Не валяй дурака, Фридрих, - засмеялся Д'Эстер. - Дело серьезное.

- На свете нет ничего серьезнее репутации человека. Они меня опозорили. Этот прокуроришка думает, что если контрреволюция побеждает, то с нами можно делать все что угодно. Я вызову его на дуэль и убью.

- Хорошо, я согласен быть секундантом. А пока я прошу тебя в поездке с Моллем все время крепко помнить, что тебя разыскивают, что твои приметы обнародованы и если тебя схватят, то пощады не жди.

- Не пугай меня, не пугай. - Энгельс успокоительно похлопал друга по плечу. - Приметы мои уже публиковались прошлой осенью, кстати, в той же газете, и меня уже разыскивали, ловили и арестовывали.

- Пойми, время было несколько иным!

- Это ты прав, - опять поддался шутливому тону Энгельс. - Прошлый раз мой рост был указан верно. Тогда они еще не дошли до такой наглости, чтобы урезать у революционера два дюйма роста. А теперь...

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Рано утром в простой крестьянской повозке, предоставленной военным комендантом города, Энгельс и Молль выехали в Кирхгеймболанден. Им предстояло проехать километров тридцать пять - сорок почти прямо на север. Большая часть пути пролегала по горной лесистой местности. У обоих друзей за поясами торчали пистолеты, а на дне повозки, под соломой, лежали еще и сабли. Волонтер-возница имел карабин, правда, несколько заржавленный.

С самого начала июня, вот уже вторую неделю, во всем Пфальце и Бадене, во всей Южной Германии стояла жара. И она тотчас давала себя знать, как только повозка выезжала на открытое место. Но впереди всегда зеленел лес, и потому ездоки не слишком сетовали на солнце.

Старые друзья не виделись с минувшей зимы. В конце сентября прошлого года, когда Кёльн был объявлен на осадном положении, оба разыскивались властями и оба тайком бежали из города. Первый вскоре прибыл в Париж; второй уехал в Лондон.

Из Парижа Энгельс пешком добрался до Швейцарии, чтобы быть поближе к Германии, к Кёльну, и в середине января этого года, получив разрешение, возвратился в Кёльн, где снова приступил к работе в "Новой Рейнской газете". Вскоре по английскому паспорту под чужой фамилией и Молль приехал опять в Кёльн. Он и его единомышленники Бауэр и Эккариус задумали в Лондоне преобразовать Союз коммунистов, превратив его в тайную организацию. Молль привез новый устав нового Союза и предложил кёльнским товарищам обсудить его. Маркс и Энгельс решительно выступили против этой затеи, считая, что еще есть легальные возможности для борьбы. Особенно горячо они возражали против расплывчатой формулировки первого пункта нового устава: "Целью Союза является введение единой, неделимой социальной республики".

- Здесь все непонятно! - восклицал Маркс. - Что такое "введение республики"? Что значит "социальная республика"? В каком смысле "единая и неделимая"?

- Действительно, - поддержал его Энгельс. - Сплошной туман. А ведь в первом пункте устава, который мы приняли в сорок седьмом году, все так ясно и четко: цель Союза - свержение буржуазии, господство пролетариата, уничтожение общества, основанного на антагонизме классов, и, наконец, основание нового общества, в котором на будет классов и частной собственности на средства производства.

Столь же энергично Маркс и Энгельс возражали тогда и против пункта о том, что разглашение тайны Союза карается смертью.

Не добившись никакого успеха в Кёльне, Молль направился в другие города. С тех пор они с Энгельсом и не виделись.

Разумеется, оба прекрасно помнили недавние горячие споры в Кёльне, свое несогласие, но это ничуть не омрачало сейчас радость неожиданной встречи - слишком многое их связывало, слишком хорошо они знали друг друга и любили.

- Так ты из Брюсселя? - спросил Энгельс, с удовольствием разглядывая коренастую сильную фигуру Молля.

- Из Брюсселя.

- Ну и как там? Как в Берлине, в Лейпциге? Нашлись последователи?

- Сейчас не до этого. - Молль махнул рукой. - Лучше расскажи, как Маркс и какова тут обстановка, во всей подробности. У меня же самое общее представление.

Энгельс стал рассказывать, в нужных местах переходя на английский или французский, чтобы не понял возница. Вдруг он помолчал и безо всякой связи с тем, что говорил, видимо, от переполнявших его дружеских чувств к собеседнику, воскликнул:

- А ведь знаешь, Иосиф, ты да Шаппер были первыми пролетариями-революционерами, которых я видел в жизни! Когда шесть лет тому назад в Лондоне мы познакомились с тобой, ты уже был настоящим человеком, а я еще только хотел стать им.

Глубоко посаженные глазки Молля лукаво блеснули:

- Ты и моложе меня на семь лет. Значит, есть все основания считать теперь и тебя настоящим человеком.

Они засмеялись. Энгельс продолжал свой рассказ. Потом рассказывал Молль. Когда переговорили, кажется, обо всем, Молль вдруг спросил:

- Так ты прошел пешком от Парижа до Женевы? Вот завидую! Я странствовал в своей жизци немало, как ты знаешь. Но пересечь пешком всю Францию - такого у меня не бывало. Но почему пешком - из любви к путешествиям?

- Не совсем так, - покачал головой Энгельс. - Были и другие веские причины - никаких документов и очень мало денег.

- Но как это тебе взбрело на ум?

- Видишь ли, я просто не выдержал. - Энгельс сразу помрачнел. - Я помнил Париж марта - апреля прошлого года, в короткую пору его упоения медовым месяцем республики. Рабочим жилось тогда голодно, они питались одним хлебом и картошкой, но, несмотря на это, по вечерам сажали на бульварах деревья свободы, жгли фейерверки и пели "Марсельезу". И вот в октябре я снова увидел Париж. Между этими двумя встречами было море крови, была гора из пятнадцати тысяч трупов рабочих. На улицах - одни торжествующие буржуа и полицейские шпионы. Париж был мертв. Я не мог ни жить, ни дышать в мертвом Париже. Я должен был уйти. И вот однажды утром я вышел на улицу и зашагал прямо на юг.

- И какое же впечатление оставляет Франция, когда ее вот так проходишь насквозь?

- Мой друг! - Энгельс хлопнул Молля по колену: ему, видимо, хотелось преодолеть мрачные воспоминания. - За эти две недели я прежде всего убедился в том, как правы те, кто говорит, что Франция - страна прекрасного вина и очаровательных женщин!

- О, у меня в этом никогда не было сомнения! - Молль пригладил свои чуть тронутые сединой волосы, словно за ближайшим поворотом дороги могли показаться эти очаровательные француженки.

- Нет, в самом деле! - все более вдохновляясь, заговорил Энгельс. Какое вино! И что за разнообразие! От бордо до бургундского, от крепкого люнеля до... Тут тебе вина и белые, и красные - от пти-макона или шабли до сотерна, до пенистого аи! Ты подумай только, каждое из этих вин дает свой особый хмель. При помощи нескольких бутылок можно испытать широчайшую гамму настроений - от легкомысленного желания танцевать до возвышенной жажды вдохновенно петь "Марсельезу".

Сурово молчавший до сих пор возница вдруг зашевелился, полез рукой в передок повозки и вынул из-под соломы большую плоскую флягу.

- Нет никаких сил слушать вас, - сказал он, бултыхнув флягу. - Да и вообще пора подкрепиться.

Друзья горячо приветствовали это предложение, так как большая часть дороги осталась уже позади, а утром оба они позавтракали слишком легко и поспешно.

Свернули в сторону и остановились в тени развесистого дуба. У предусмотрительного Молля нашлось все: и снедь, и кружки, и, конечно же, бутылка легкого пфальцского вина, и даже салфеточка, чтобы постелить на траве. Он занялся приготовлением путевого пиршества, возница пошел нарвать свежей травы для лошади, а Энгельс поспешил к ближайшей вершинке, чтобы осмотреть с нее местность.

Через четверть часа все трое расположились прямо на земле вокруг чистенькой салфетки, на которой умело были разложены хлеб, мясо и яйца.

- За что же выпьем? - спросил Молль, поднимая кружку с вином.

- За твой успех! - сразу ответил Энгельс.

Возница, естественно, не понял, о каком успехе идет речь, но спросить постеснялся.

После того как выпили, он спросил о другом:

- Если у вас, господин Энгельс, было совсем мало денег, то как же вы кормились все эти две недели по дороге от Парижа до Швейцарии?

- Кормился? - переспросил Энгельс, с удовольствием разжевывая сочную телятину. - Да где как. Если я останавливался на постоялом дворе, то заказывал себе какой-нибудь совершенно грошовый ужин. А если на ферме или в крестьянском доме, то чаще всего хозяева сами предлагали мне поесть. Я их за это благодарил как мог. Кому воды натаскаю, кому наколю дров, кому еще что.