Андрей Белый - Маски

• Название: Маски
• Автор: Андрей Белый
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1990

Романы Андрея Белого "Московский чудак", "Москва под ударом" и "Маски" задуманы как части единого произведения о Москве. Основную идею автор определяет так: "…разложение устоев дореволюционного быта и индивидуальных сознаний в буржуазном, мелкобуржуазном и интеллигенстком кругу". Но как у всякого большого художника, это итоговое произведение несет много духовных, эстетических, социальных наблюдений, картин.

---

И – растаптывал ветер железную крышу.

И вьются, и вьются…

Четвертый уж день, как визгливые нежити, руки взвивая из улиц, безглаво неслись; и, как нежити, призраки серых прохожих: морочили.

Там, где над тумбою заколовертило, синий околыш с бородкой, тороченной снегом, – по грудь отмелькал; николаев-ку ветер трепал напрохват; перебором трезвонили шпоры; и тяпнула, лед оцарапавши, сабля.

И голос, – простуженный, лающий, – тяпнул.

– На мерзости мерзости едут!

Околышем красным проткнулось другое лицо:

– Успокойтесь!

– Я – с кем? С негодяем, которого бьют? Или я – с негодяем, который бьет? Все перепуталось!

Кипнем кипит, дрожит, дышит, визжит, извивается; и – угоняется; выскочил карий карниз, от которого ломкий хрусталь ледорогих сосулек повесился с низкого и черно-серого неба, где галка летела: к трубе.

Пшевжепанский под треск снеголома бежал; вон рукав, раздуваемый в ветер крылом от шинели, которую в бурю с плеча развернул Сослепецкий, худой, точно шест.

– Что, – сюрпризами встретила Ставка? – дразнился пан Ян. – Дураков генералы ломают?

– Сумели запутать: и – тут! Знать, не знают, что, собственно, есть Домардэн…

– А вы знаете?

– Я?

И тут город, как в облаке всплыл.

Пшевжепанский руками разъехался – в бурю:

– Допустим же, что Домардэн есть германский шпион.

– Коли так?

– Он – судим.

Сослепецкий ускорил свой шаг:

– Оказался же – американским шпионом.

– И это вам все перепутывает?

Ветер сваливал.

– Все же уверенность – есть.

– Вопрос совести: недоказуемый…

Молодцеватый квартальный, хрустя, канул в дым.

– Мерзость – в чем, – Сослепецкий в метель руку бросил, отдернув меха на плечо и царапаясь саблей о лед: – они думают, что похищенье открытия Соединенными Штатами вовсе не кража, а…

– Черная кошка, – у ног, хвост задрав.

– А услуга России?

– Откуда вы?

– Ну, Сухомлинов, – судим или нет?

– Он – судим.

– Коли так, то и кража бумаг у него есть услуга – Антанты Антанте.

И выскочила крыша синего домика.

– Лгут же – все, все… – сипел носом в меха Сослепецкий. – Мандро – Домардэн: установлено, что выжег глаз, изнасиловал дочь, крал бумаги… – они сомневались!

– Состав преступления в воздухе!

Где-то ворона откаркала из руконогов, друг в друге ныряющих:

– Ясно.

– А в руки взять – нечего, как вот… метель; крутит, вертит, а – воздух пустой.

Дверь шарахалась: стены ампирные белую каску показывали.

– Протопопов, царица, Распутин, Хвостов, Домардэны! – плясал под шинельным крылом, как в навозе воробушек, пан капитан.

– Тоже птица: ломает Савелья с похмелья, – проржало.

– С ним синий холера прошел.

Над забором вскочила папаха седявая:

– Кинуться сзади, да шашки из ножен; да – раз: людорезы они!

– Разом двух истребителей пусти на дно, – гоготало. И кто-то орал из-за снега:

– Дома, братец, – в слом: до костей; с кости мясо-то слаще: режь, ешь!

____________________

Сослепецкий, шинель распахнувши, по воздуху лайковым, белым своим кулаком саданул:

– Миллион чертей в рожу!

Взмахнув рукавами, крылами, мехами, шинель подскочила с плечей, как медведь, собиравшийся лапить; и рухнула в снег:

– Истребить!

Пшевжепанский набросил шинель, как ротонду на дамские плечи:

– Тсс!

Бросились.

– Стой, миляк, – стой, – проститутка за нами малиновоперая.

Нет – никого!

____________________

– Они метят в Цецерку-Пукиерку: этот – фанатик, – с идеями… Нет, – я из принципа действовать буду, скрывая его псевдоним.

– Но не стоит Цецерку ловить.

– Хуже: метят в профессора!

– А Домардэна, по-моему, просто отправить!

– Позвольте, – два лаковых пальца снега рубанули, – в Мельбурн Домардэн не поедет: мы в Ставку притащим его, – в запакованном ящике: да-с!

Сослепецкий неистовствовал.

– Вы хотите дичину напырить на вертел? Не стоит… А знаете что? Ровоам Абрагам – здесь, в Москве, в таком именно смысле хлопочет: но только: – он – за Домардэна; он хочет напырить на вертел профессора вместе с Цецер-кой-Пукиеркой.

– Гадины!

И Сослепецкий взлетел кулакми в метель из шинели распахнутой.

Место, где шли они, – стало: танцующий снег: вон-вон – синие линии —

– вьются и крутятся!

Точно из пара молочного

Каменным шлемом является белая статуя; дикая дева, над башенным выступом в небе.

Сиреневый колер сквозит; и сиреневый выступ балкона, подпертый колонной, как вздох, вылетает из роя снежинок —

– и —

– столбик снежинок над фризом винтит.

Выше, – в выси – зачесы, как в облаке, пырскают блеском на гривистом гребне.

И – резко рога верещат.

Как из пара молочного, —

– призраки дальних,

квадратов —

– и белых, и желтых и кремовых —

– в слезы ударились окнами!

Кубовый куб бременеет; и – крест колокольни, сквозной, вырезной – бриллиантами —

– плачет: из воздуха.

Выше, —

– из воздуха, —

– круглые и розоватые башенки,

сине-зеленая рябь черепицы и нежные вырезы ясных домовых квадратов; и – перст колокольни худой, как наперст-ницей, блещет; морковного цвета дворец; полуэллипсис красный Суда; и – корона на нем, как на блюде серебряном.

В небе стоит это все!

Прямо, рядом: на розовом выступе – стая, как сахарных, белых колонн; и – воздушная арка ворот бледно-розовых, – в веющем, – в белом!

И – львиные лапы; и – львиные морды…

Подъезд, где какая-то дамочка в серой ротонде звонится; и кто-то над нею глядит из окошка —

– в серебряной

блесни мороза —

– на мельк мимолетных саней; и – на мельк мимолетных прохожих.

Отчетливо, тихо и ясно.

То – миг!

Серебреи, вьюнки

Серебреи зареяли: засеребреили; заверещали из скважин забора…

И —

– арка ворот бледно-розовых смыта метельною лилией, в воздухе взвеянной.

Нет никакого окна; нет колонн; безоконный брандмауэр пришел; и глумится своей вышиной.

И вывызгивает, и высвистывает.

И —

– сиреневый выступ стены,

серебрея, бледнеет: свевается —

– в оры и в дёры пустых рукавов.

И сквозной синусоидой серые, синие

линии —

– вьются и крутятся —

– в месте далеких домовых

квадратов.

И – «дзан»!

Лишь —

– орел золотой над кремлевскою башней да каменный шлем бледной статуи —

– в небе —

– намечены: еле!

Чугунная, семиэтажная лестница торчем поставлена в небо: без стен; чернокрылый каркун машет крыльями; и – треугольником врезался угол трезвонящей крыши с обрывистым жолобом.

Странно моргает метель теневыми, домовыми окнами; и овнорогая морда бросается в бурю —

– с оливково-темного фриза —

– на —

– шапку мехастую с синей подушечкой

и на усы оголтелого кучера, —

– странно летящие: в воздухе!

Саночек – нет; коней – нет.

Людей – нет.

Белоснежный, гигантский клубок, зараспутничал от гор-босверта, рукав занеся над давимою крышей; вороны летели сквозь белую руку его; и прохожий согнулся под ней в три погибели, голову пряча под руки.

И – ррр: —

– батареями грохнуло в рожу распутинцу!

И сквозь летящую бороду, рот разорвавшую, желтым и жестким закатом окалилась даль.

Передергивясь над забором, качаются призраки розово-рыжими космами; снег, как стекло, дребезжит, разбиваяся свистом, как взвизги разбитых дивизий под Минском и Пинском.

И красною гривою врезалось в серо-лиловые линии поля и в сине-пунцовые линии леса – под ясною тучею, над —

– странно безглавой —

– Россией!

И трупы повылезли

Ночь.

Под вагонным окном генерал Булдуков ткнул в бумаги навислину носа, мотаяся черною лентой пенсне и седыми разгрызинами перетрепанных бак; пенсне – падало; и – не писало перо.

Тихо тикали часики; жаром и паром душило; и в желтую лысину блеск электрической лампочки бил.

Генерал Булдуков, перо бросив, похлопывая по серебряным пуговицам, – разогнулся; и, вставши, процокал кровавым лампасом, имея малиновым фоном вагонный ковер; шаг не слышался; выставив свой эполет, оглядел эксель-бант и поправил орла, серебрящегося на груди, генерал в Сослепецкого, ставшего – руки по швам, подрожал неживыми глазными мешками:

– Садитесь, пожалуйста!

И на окно подышавши, к глазочку приставился; мимо окошка свистели сквозные; воздух за воздухом раскидывал в воздух рукав без руки; на путях, точно звездочки, – стрелки; стреляла игла семафора вдали.

Генерал сел с прикряхтом, клокастою бакою – в дым:

– Тэк-с!

И пальцами по серебру портсигара побрякал:

– Так вы на своем еще? Что-с? Все же Киерку – ищут.

Дрожали мешки под глазами:

– Как вы говорите, его псевдоним вам известен? – на палец пенсне насадил.

– Точно так!

– Вы же, – влил с передрогом в стакан из бутылки бургундского, – не соглашаетесь, – тыкнул стаканом, – его псевдоним огласить? Ну… За ваше-с, – он выпил.