Александр Барков - Денис Давыдов

• Название: Денис Давыдов
• Автор: Александр Барков
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-88010-150-9

Поэт-гусар Денис Давыдов (1784–1839) уже при жизни стал легендой и русской армии, и русской поэзии. Адъютант Багратиона в военных походах 1807–1810 гг., командир Ахтырского гусарского полка в апреле-августе 1812 г., Денис Давыдов излагает Багратиону и Кутузову план боевых партизанских действий. Так начинается народная партизанская война, прославившая имя Дениса Давыдова. В эти годы из рук в руки передавались его стихотворные сатиры и пелись разудалые гусарские песни. С 1815 г. Денис Давыдов член «Арзамаса». Сам Пушкин считал его своим учителем в поэзии. Многолетняя дружба связывала его с Жуковским, Вяземским, Баратынским.

«Не умрет твой стих могучий,

Достопамятно-живой,

Упоительный, кипучий,

И воинственно-летучий,

И разгульно удалой»,

– писал о Давыдове Николай Языков. В историческом романе Александра Баркова воссозданы события ратной и поэтической судьбы Дениса Давыдова.

---

Примерно такой спустя годы увидел столицу великий, озаренный и восхищенный Пушкин и описал ее в одном из своих шутливых стихотворений – барскую столицу, удивительно падкую до всяческих перемен:

Разнообразной и живой Москва пленяет красотой,
Старинной роскошью, пирами,
Невестами, колоколами,
Забавной, легкой суетой,
Невинной прозой и стихами.
Ты там на шумных вечерах
Увидишь важное безделье,
Жеманство в тонких кружевах,
И глупость в золотых очках,
И тяжкой знатности веселье,
И скуку, с картами в руках.

В Москве Денис продолжал занятия французским языком, танцами и рисованием с гувернерами из иностранцев. Среди залетных столичных учителей нередко обнаруживались случайные, а то и вовсе непригодные для занятий серьезными науками люди – бывшие лакеи, кучера, промотавшиеся картежные игроки и даже мелкие жулики. Недаром французский посол вынужден был чистосердечно признаться, что в Россию приезжало множество негодных французов, развратных женщин, искателей приключений, лакеев, которые ловким обращением и умением изъясняться скрывали свое звание и невежество. Любопытно и забавно было видеть, каких странных людей назначали учителями и наставниками детей в иных домах в столице и особенно внутри России. С горькой иронией помянет Давыдов впоследствии о плодах подобного воспитания в автобиографии: «Но как тогда учили! Натирали ребят наружным блеском, готовя их для удовольствий, а не для пользы общества: учили лепетать по-французски, танцевать, рисовать и музыке, тому же учился и Давыдов до тринадцатилетнего возраста».

В столице Денис познакомился и подружился с воспитанниками Благородного пансиона братьями Андреем и Александром Тургеневыми. Пансион был основан при Московском университете в 1779 году писателем Михаилом Матвеевичем Херасковым, как закрытое учебное заведение. Курс обучения продолжался в нем шесть лет. После успешного окончания пансиона многие его воспитанники поступали в университет.

Братья Тургеневы писали и печатали стихи в журналах, в том числе и в изданиях под редакцией Николая Михайловича Карамзина. Имя писателя Карамзина, будущего автора знаменитой «Истории государства Российского», в ту пору уже было известно в Москве.

Тургеневы указали Денису дорогу в первый русский альманах «Аониды», где сотрудничали видные писатели: Державин, Херасков, Капнист, Дмитриев, и ввели его в литературное общество, имевшее свой устав и библиотеку. При этом обществе издавался альманах «Утренняя заря». В нем публиковались стихи, рассказы и критические рецензии наиболее одаренных студентов университета и воспитанников пансиона.

На одном из вечеров «Дружеского литературного общества» (так именовали юные дарования свое собрание), Денис встретился с семнадцатилетним поэтом Василием Жуковским.

Стихи Жуковского пользовались успехом в столице. Знатоки и ценители словесности прочили ему славу одного из первых поэтов России.

Кипучая литературная Москва произвела сильное впечатление на юношу. Он стал взахлеб читать книги, журналы, увлекся изящной словесностью и даже сам вздумал сочинять стихи. Но занятие сие оказалось не из легких: сколько Денис ни бился, сколько ни грыз перьев и ни рвал листов бумаги, но так и не смог придать своим быстротечным мыслям и словам строгую форму.

Тогда он решил взяться за переводы.

Вот образец одного из первых стихотворных опытов Давыдова – переложения французской пасторали на русский лад:

Пастушка Лиза, потеряв
Вчера свою овечку,
Грустила и эху говорила
Свою печаль, что эхо повторило:
«О, милая овечка!
Когда я думала, что ты меня
Завсегда будешь любить,
Увы, по сердцу моему судя,
Я не думала, что другу можно изменить!»

Хотя поэтические пробы пера Дениса оказались слабы и подражательны, впоследствии он приобрел широкую известность, как поэт-партизан, воспевавший в своих стихах и песнях походную жизнь, доблестные воинские подвиги и крепкую гусарскую дружбу. Недаром Пушкин, горячо любивший Давыдова, считавший его «отцом и командиром», «певцом и героем», посвятил ему такие пламенные строки:

Певец-гусар, ты пел биваки,
Раздолье ухарских пиров,
И грозную потеху драки,
И завитки своих усов...

Я слушаю тебя – и сердцем молодею,
Мне сладок жар твоих речей,
Поверь, я снова пламенею
Воспоминаньем прежних дней...

Однако ничто не вечно под луной: через год над безмятежной и хлебосольной московской жизнью Давыдовых внезапно грянул гром средь ясного неба. По негласному указанию царя Павла I была учреждена строгая внеочередная ревизия Полтавскому легкоконному полку. Причем, как выяснилось позднее, ревизоры действовали весьма пристрастно, они обнаружили крупную недостачу казенных денег – сто тысяч рублей. Василий Денисович, будучи уже в чине бригадира, вынужден был подать в отставку. Для погашения долга ему пришлось заложить и распродать почти все свои родовые имения.

Уволившись из армии, отец Дениса купил поблизости от Москвы, в двенадцати верстах к западу от Можайска, небольшое село Бородино, где на холме высился крепкий, пятистенный, пахнущий хвоей и смолой барский дом.

Когда студеной зимой растапливали печи и из труб показывался легкий дымок, дом оживал среди пушистых, искрящихся снегов. А если налетал с полей стылый гулевой ветер, то заметенный по самые окна сугробами, притихший барский дом пускал в небо из труб кудрявые дымы и, как бы отчалив от вечной пристани, плыл встречь ветру, точно белый пароход по широкой заснеженной реке...

Среди полей, лугов и холмов, которые пересекали речки и ручьи, в живописном, окруженном семеновским леском Бородине Денису жилось привольно и счастливо. Здесь он впервые страстно увлекся ружейной охотой: со стаей гончих рыскал по полям и болотам, порская – поощряя собак искать следы зверя, подбадривая их голосом: «Ах, давай!», «Ах, буди, буди!», хлопая арапником, он преследовал зайцев.

Однажды пастух Емельян, завидев издали барчука, лихо скачущего на донском коне, громко хлопнул кнутом и поманил его к себе:

– Здравия желаем, Денис Васильевич!

– День добрый! Есть ли новости?

– Неужто не слыхали, Денис Васильевич?

– Что?

– А то, что в нашей округе волки объявились.

– И давно?

– Сосед мой, Пашка Лукичев, сказывал: на прошлой неделе с десяток овец порезали...

– Откуда ж они пожаловали?

– Да, видать, с можайских лесов прибегли.

– Значит, говоришь, волки? – удивился Денис. Меж тем большие глаза его сверкнули дерзостью и отвагой. – А логово где?

– Знамо дело, – степенно ответил пастух и закурил цигарку. – Логово у них с давних пор в Гурьевом овраге. Давеча моя Аграфена туда по грибы ходила да серого супостата ненароком у сосны повстречала. Заголосила – и тикать. Чуть не померла со страху!

– В Гурьевом овраге, говоришь?.. – Денис спрыгнул с лошади, призадумался: «А что, если предпринять облаву да и разыскать логово?!»

Вскорости он зашел в избу к бывалому волчатнику, пасечнику Тимохе, поведал ему о волках и подбил его на охоту.

Тимоха посоветовал Денису взять с собой стаю гончих, а также прихватить крестьян и ребятишек. Ибо и для кричан-облавщиков дело найдется. Рассказал ему об облавных охотах, обратил его внимание к осторожности, предостерег от беспорядочной и дальней стрельбы.

Еще с вечера в день осенней охоты в доме Давыдовых на «мужицкой половине», где размещалась молодецкая компания – пасечник Тимоха, крестьяне и их ребятишки, – царило оживление.

Бывалый волчатник Тимоха разбудил Дениса и его брата Евдокима потемну. Все собрались у крыльца. При зыбком свете свечей начали спешно снаряжаться на охоту.

Тимоха долго натягивал задубелые сапоги. Денис разыскивал куда-то запропастившийся в последний момент дробовик. Он перетянулся ременным поясом, подвесил к нему острый охотничий нож. Тут же, на ходу, они пили из крынок молоко и закусывали ржаным хлебом с сыром.

Снарядившись, честная охотничья компания сбежала с крыльца и, вооружившись палками и вилами, направилась к заросшему лещиной, ольхой и малинником оврагу.

День за днем убывал август. Погода стояла отменная. Ясно и зябко было кругом, лист не шелохнет. Солнце еще не исходило. От реки медленно поднимался и стлался по земле густой туман. В воздухе витали еле уловимые запахи мяты и потаенной свежести.

У Тимохи на плече висело ружье. Денис с дробовиком брел чуть поодаль.

Облавщики шли лугами, а затем поднялись на пригорок, откуда начинался лес. Невдалеке темнел Гурьев овраг.

Рыжий, поджарый, с рваным ухом гончак Соловей, принюхавшись к траве, попетлял по кустам, взял след волка и дал знать голосом охотникам.

– Улю-лю-лю, о-го-го! Бери его! – подзадорил кобеля Тимоха и затрубил в рог.