Яков Харон - Злые песни Гийома дю Вентре : Прозаический комментарий к поэтической биографии.

• Название: Злые песни Гийома дю Вентре : Прозаический комментарий к поэтической биографии.
• Автор: Яков Харон
• Издательство: «Книга»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989
• ISBN: 5-212-00226-5

Пишу и сам себе не верю. Неужели сбылось? Неужели правда мне оказана честь вывести и представить вам, читатель, этого бретера и гуляку, друга моей юности, дравшегося в Варфоломеевскую ночь на стороне избиваемых гугенотов, еретика и атеиста, осужденного по 58-й с несколькими пунктами, гасконца, потому что им был д'Артаньян, и друга Генриха Наваррца, потому что мы все читали «Королеву Марго», великого и никому не известного зека Гийома дю Вентре?

Сорок лет назад я впервые запомнил его строки. Мне было тогда восемь лет, и он, похожий на другого моего кумира, Сирано де Бержерака, участвовал в наших мальчишеских ристалищах. «Свой фетр снимая грациозно, на землю плащ спускаю я» соседствовало в моем рыцарском лексиконе со строками: «Пустить вам кварту крови квартой шпаги поклялся тот, кто вами оскорблен». Но, в отличие от Сирано, который жил только в моем воображении да в старой серовато-чернильной книжке Ростана, Гийом (это я уже тогда знал) существовал в реальности — в городе Абан за Уральским хребтом. У меня было даже доказательство его присутствия на земле — часы, подаренные мне, часы, на золотом корпусе которых стояли мои инициалы АКС, сплетенные в причудливый вензель.

Нет, нет, читатель, это не бред воспаленного воображения—это наша жизнь, умеющая сплести из нитей чистой, неприкрашенной правды ковер-самолет, или шапку-невидимку, или судьбу Гийома дю Вентре.

Извольте, оставим романтическую часть этой истории, возьмем ее вполне реальные очертания, которые можно подтвердить документами из личного дела, досье, переписки или метрикой, ратентом, справкой о реабилитации.

Жил-был человек по фамилии Харон, хромировал бабки и преподавал во ВГИКе, дирижировал оркестром и валил двуручной пилой кедры, изобретал многоканальную систему звукозаписи и карусельный станок по непрерывной разливке чугуна, присутствовал на премьере «Броненосца „Потемкин"» в Берлине и при убийстве царевича Димитрия в Угличе, бил ломом лунки под взрывчатку и учил сына произносить букву «р» непременно в слове «синхрофазотрон». Был поэтом и педантом, вольнодумцем и ортодоксом, болел всеми болезнями своего времени и имел к ним пожизненный иммунитет. Был похож на птицу и вообще, и в смысле «мы вольные птицы; пора, брат, пора». И умер в благополучной Москве от лагерного туберкулезного удушья, перехватившего вздох легких.

Вам уже стало понятнее, читатель? Значит, мы на верном пути.

---

Персей Пегаса снаряжал в дорогу,

И фавн-чертенок раздувал меха,

А фавн-поэт, любимец Аполлона,

В такт молота по наковальне звона

Ковал катрены своего стиха…

74 ВМЕСТО ПРИЧАСТИЯ

Когда червям на праздничный обед

Добычей лакомой достанусь я —

О, как вздохнет обрадованный свет —

Мои враги, завистники, друзья!

В ход пустят пальцы, когти и клыки:

С кем спал, где крал, каким богам служил.

Испакостят их злые языки

Все, чем поэт дышал, страдал и жил.

Лягнет любая сволочь. Всякий шут

На прах мой выльет ругани ушат.

Пожалуй, лишь ростовщики вздохнут:

Из мертвого не выжмешь ни гроша!

Я вам мешаю? Смерть моя — к добру?

Так я — назло! — возьму и не умру.

75 УРОК ФЕХТОВАНИЯ

По счету «раз!» готовь рапиру в бой.

На «два» — нога вперед, клинки скрестились.

Парируй: «три!» — рука над головой.

Держись прямей, не забывай о стиле!

Пти-Жан когда-то увлекался квартой,

Вот так: удар, скольженье, взмах, укол.

Ого! Видать, и ты боец азартный!

Отлично, мальчик,— значит, будет толк.

Теперь смотри — так дрался Поль Родар:

Шаг в сторону, отвод, прямой удар!

Но сей прием всегда держи в секрете…

Еще одно: коль хочешь бить, как лев,

Придать руке уверенность и гнев —

Представь, что твой противник — Генрих Третий.

76 ПО СТОПАМ ЭНДИМИОНА [51]

Застыло утро в нежном забытьи…

Склонившись над водою, с удивленьем

Ты любовалась двойником своим —

Кокетливым, лучистым отраженьем.

Какое колдовство таит вода!

То — младшая сестра твоя, наяда!

Твое лицо пытаясь увидать,

Я бросил в воду камень из засады.

Пошли круги, и замутилась гладь.

Скорее — вплавь, в погоню за прекрасной!

Стыдливые мольбы твои напрасны —

О нежная, моей должна ты стать!

…Кой черт! Я — перед мраморной Дианой.

Довольно! Больше пить с утра не стану.

77 АГРАРНЫЕ РЕФОРМЫ

С врагами справится любой дурак —

От благодетелей избавь нас, Боже! —

Гласит пословица. И впрямь, похоже,

Что добрый — бедному опасный враг.

Купив ослу зеленые очки,

Мякиной Жак кормил его досыта,

Осел чуть не вылизывал корыто.

Жак ликовал: любуйтесь, мужички!

На сене Жак немало сэкономил:

Осел привык к опилкам и соломе.

Но через месяц почему-то сдох.

…Горя любовью к ближнему, сеньоры

Ввели оброки, отменив поборы.

Ликуй, крестьянин!.. но ищи подвох.

78 СТРАННАЯ ЛЮБОВЬ

Ты встречи ждешь, как в первый раз, волнуясь,

Мгновенья, как перчатки, теребя,

Предчувствуя: холодным поцелуем —

Как в первый раз — я оскорблю тебя.

Лобзание коснется жадных губ

Небрежно-ироническою тенью.

Один лишь яд, тревожный яд сомненья

В восторженность твою я влить могу…

Чего ж ты ждешь? Ужель, чтоб я растаял

В огне любви, как в тигле тает сталь?

Скорей застынет влага золотая

И раздробит души твоей хрусталь…

Что ж за магнит друг к другу нас влечет?

С чем нас сравнить? Шампанское — и лед?

79 ОТЦУ СЕМЕЙСТВА

С тех пор, как ты оставил эскадрон,

Я не писал еще тебе, приятель.

И если б не стеченье обстоятельств,

Еще сто лет не брался б за перо.

Но видишь ли… Не знаю, как начать я…

Ты помнишь Непорочное зачатье?

Так вот: такой евангельский курьез

И нас постиг. Мы тронуты до слез!

Прими, Агриппа, наши поздравленья:

Ты стал отцом по Божьему веленью,

И я — твой кум (к чему я не пригож!).

Ты думаешь — смеюсь? Помилуй, что ты!

У нашей маркитантки, у Шарлотты,

Родился сын… Он на тебя похож.

80 ВЪЕЗД ГЕНРИХА IV В ПАРИЖ

Со всех церквей колокола гремят.

Победный легион изображая,

Идут солдаты по двенадцать в ряд:

Наш доблестный король в Париж въезжает!

Как дешев нынче стал триумф такой:

«Король — католик! Отворяй ворота!»

Черт с ними, с сотней тысяч гугенотов.

Расставшихся в сраженьях с головой!..

Соборы. Башни. Скаты острых крыш…

«Ты что, опять извлек перо, повеса?»

– Да, государь: я воспеваю… мессу!

…Цветы, Девчонки… Здравствуй, мой Париж!

А из толпы кричат: «Пошла потеха!

Соседи, прячьте жен — Анри приехал!»

ГЛАВА 4

Недавно я ужасно расстроился. Мне это обычно не свойственно, никакой единичный факт, пусть даже драматический или трагедийный, неспособен, кажется, всерьез и надолго вывести меня из относительного равновесия. Близкие мои про себя приписывают это, вероятно, толстокожей бесчувственности, а вслух именуют завидной выдержкой. Я понимаю подобную характеристику так: моя невозмутимость приемлется окружающими при некоем априорном условии, что где-то там внутри у меня все же что-то такое шевелится, реагирует и сочувствует. Они ошибаются и напрасно надеются, я, пожалуй, действительно обладаю врожденным или, скорее, благоприобретенным иммунитетом, отнюдь меня не красящим, но от меня и не зависящим.

Однако на сей раз столкнулся я не с единичным фактом, а с какой-то полосой или серией, будто нарочно их кто-то подбирал и подсовывал мне — не без тайного умысла. Едва отмахнувшись от одного пренеприятного открытия, я тут же напарывался на второе, а там и на третье, пока наконец количество не перешло в качество и не испортило мне, как сказано, настроение. Будто забрали у ребенка любимую игрушку и разломали ее, а другой такой на свете нет. Ну, у меня-то забрали не игрушку, а идею или некий комплекс идей, образующих весьма существенную грань мировоззрения,— и превратили этот комплекс в игрушку, в нонсенс, в ничто.

Началось все, если быть честным, уже давно — где-то на стадии моего (чисто любительского, обывательского) знакомства с понятием бесконечно малой величины и квантовой теории света. Говоря и коротко, и упрощенно, меня неприятно поразило, что минимальная доза света — квант — обладает гигантскими параметрами по сравнению с целой кучей достоверных элементарных частиц, не говоря уже о частицах гипотетических — еще не обнаруженных, но более чем вероятных. Эта диспропорция исключает «освещение» элементарной частицы: квант света попросту прихлопывает ее своей громадой, и мы ее никогда — понимаете, никогда! — не «увидим» в житейском смысле слова. Ну разве не обидно?

В какой-то мере утешило меня, что знакомство с микромиром может все же продолжаться дальше и вглубь — пусть не путем прямого визуального наблюдения, так путем добычи отраженных, косвенных признаков и доказательств. И все равно — обидно!

Потом — совсем в другой области — меня ожидал новый удар под вздох. На старости лет я вынужден был признать, что мы в конечном счете не можем членораздельно определить сущность музыкального произведения, если от стасовских восторженных воплей перейти на деловую прозу. У польского теоретика Романа Ингардена, например, в его «Исследованиях по эстетике» есть стройное, неопровержимое изложение вот какого парадокса: оставаясь на материалистической платформе мировосприятия, невозможно классифицировать вальс Шопена или симфонию Брукнера как нечто объективно существующее на свете. Ведь мы, материалисты, признаем существоваиие чего бы то ни было, если это что-то относится к одному из четырех возможных и объективно доказуемых явлений реальности. Вот эта четверка: предмет, процесс, событие, интенциальное представление. Вальс Шопена — самый вальс, а не его запись (нотная или механическая),— конечно, никакой не предмет, ибо предметы вещны. Он и не процесс, хотя любое его исполнение (или копирование) будет несомненным процессом. Он и не событие, хотя стадию его сочинения, зарождения в мозгу композитора и можно отнести к разряду событийного; но когда Шопен его впервые исполнил (или записал), вальс вышел из событийной стадии и стал чем-то другим; но чем же? Остается допустить, что он стал интенциальным представлением — то есть относится к области тех объективно существующих мировых законов (в широком диапазоне от формулы дважды два — четыре до еще не познанных нами, но несомненно наличествующих формул теории общего поля и т. д.), которыми шаг за шагом овладевает человеческое знание. Но тогда получается, что никакой «новой» музыки сочинить нельзя, да и вообще вся только мыслимая музыка «уже существует» где-то во вселенских просторах, и мы ее только выуживаем оттуда кусок за куском, подобно тому как ученые шаг за шагом добывают все новые крупицы и глыбы научного знания.