Томас Лер - 42

• Название: 42
• Автор: Томас Лер
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-699-20228-5

14 августа 2000 года в 12:47:42 на Земле остановилось время. Семьдесят человек, только что побывавшие на экскурсии в Европейском центре ядерных исследований, появляются из недр земли, куда упрятан детектор ДЕЛФИ, — и вокруг них замирает жизнь. Весь прочий мир погружается в ступор: в нем не существует времени, а также движения, звука, ощущений, дыхания — ничего, кроме музея вечно теплых человеческих восковых фигур и роскоши вселенского одиночества, в котором потерянно бродит горстка хронифицированных. Адриан Хаффнер, бывший журналист, пять лет скитается по застывшей Европе вместе с другими «игроками в мировой бисер», которые ищут спасения от времени в безвременье, и ведет летопись неслучившихся лет.

Томас Лер, ученик и преемник Набокова, Музиля и Малларме, написал один из самых значительных романов в современной европейской — и мировой — литературе. «42» — история постижения времени, научная сатира, роман о будущем, притча о просвещении и государственности и история кризиса среднего возраста в космическом масштабе.

---

— Это совет Хаями? — спрашиваю. — Ультрастабильное АТОМное харакири?

— Пулеголовый давно уже — пустоголовый. — Дайсукэ не волнует, что его соотечественник (как утверждают Анна с Борисом) на третьей конференции предсказал РЫВОК правильного размера, трехсекундное глиссандо. — Ему просто повезло, вот и все.

— И все-таки он сумел сосчитать до трех, — рассудительно говорит Анна.

Посмотрим. В любом случае Хаями, два эльфенка и два неведующих давно должны были прийти в Женеву. Почему Шпербер не появился на третьей конференции? Во время работы над 13-м номером, вспоминает Дайсу-кэ, он часто повторял, что Тийе умер от руки не «Спящей Красавицы», а Мёллера, чему мы все видели неприкрашенное подтверждение на мосту около замка. Шперберу требовалась безопасность.

— Может, и от «Группы 13»? — спрашивает Борис.

Дайсукэ не верит в существование людей, «затеявших уборку всего мира». Хотя казнь Торгау выполнена совсем не в стиле работ «Спящей Красавицы». А впрочем, кто из нас может похвастаться, что досконально знает, чем кто-то другой занимался последние два-три года безвременья.

Минуем Морж. Сен-Пре. Ночлег неподалеку от Ролле. Поход вчетвером напоминает наше женевское начало, хотя белые пятна на хронопланшетах спутников имеют подозрительный и небезопасный вид. Вместе с оружием я — о чем мог бы догадаться раньше — отделался и от страха, который в моей стадии лучше побыстрее сдать в гардероб (Пункт № 8, левый ангар). Хроно-сфера четырех, в которой мы почти непринужденно шагаем рядом или друг за другом без обрыва акустического контакта, волшебна и роскошна, и все чаще мы даже пренебрегаем ею, веря в легкость ее восстановления, и то и дело разбиваемся на пары. Только теперь я могу дольше и без помех общаться с Анной, идя в арьергарде и глядя в спины столь разных мужчин. Реванш за годы отсутствия оживленного поля зрения, которое теперь будто бросает на солнечно-ясное окружение рефлексные отблески света еще ярче и непривычно оживляет рыболовов и купальщиков, потных посетителей заправок и закусочных, едоков обеда и пляжных ленивцев, как если бы ты шел с ярким фонарем ночью по кабинету восковых фигур (которые сделаны столь же натуралистично, как Макмастер из Монтрё). Рюкзак Анны, по-моему, тоже полегчал на несколько штук пистолетов, ножей и мин. На ней губительно короткие шорты и модная футболка, причем ехидную дизайнерскую фантазию, видимо, вдохновили майки рабочих на стройке. Шагая рядом, я осознаю, что эрегированный гелий моей фантазии сильно накачал ее образ. Она тонка и жилиста, совсем не нежно-молочна в духе Мэрилин Монро. Несколько тысяч километров пешком, разумеется, повлияли на ее фигуру. Мы не играем в игры вроде «лучше бы мы не целовались», зато увлечены другой, по-моему, столь же бессмысленной и надуманной, пока ноги несут нас, возможно, навстречу уничтожению безвременья. Отнесемся же к этому как к завещанию: что могли бы мы сделать, а что — нет (с широким размахом зомби). Например, подарить человечеству новую, лучшую историю, подменив миллионы учебников на 150 языках. Обогатить всех бедняков, а не нескольких, лично знакомых нам. Спасти каждую потенциальную жертву аварии, устроив систематический обход всех тротуаров и барьеров безопасности, вместо того, чтобы помочь нескольким случайно встреченным велосипедистам и замершим в воздухе детям, отмеченным печатью автомобильной смерти (правда, для спасения некоторых нам недоставало хирургических навыков).

Для позитивной деятельности у нас вообще не много простора, считает Анна, даже в самом эгоистичнейшем смысле, чему свидетельство случай журналиста Феникса, которого я даже не должен пытаться вспомнить, ибо Шпербер изменил имя. История была опубликована в одиннадцатом «Бюллетене», открытое признание, демонстрирующее последствия перерождения. Феникс был захвачен идеей в момент возможного ново-течения времени оказаться мультимиллионером с грандиозной виллой, автопарком, личным самолетом, бассейном и прочими благами и подыскивал себе подходящие объекты и субъектов. Поначалу он думал о почти никому не известном Крезе с имениями по всему миру, который лишь редко или почти никогда не навещает свою европейскую резиденцию. Потом решил провернуть покупку какого-нибудь пустующего строения (и затем спокойно наполнить его брильянтами, золотом и деньгами). Но возможные разоблачения оказывались столь бесчисленны, доступная информация — за невозможностью открыть сейфы, включить компьютеры, посмотреть и подделать все необходимые договора и документы во всех надлежащих учреждениях — так ничтожна, что в конечном итоге успех обещал лишь феномен отражения реальности со всеми ее псевдоклонами, восковыми фигурами и человеческими копиями, которыми она не устает встречать, радовать и тревожить нас, с тех пор как мы вступили в эпоху безвременья. Ему требовалось перерождение путем субституции, то есть надо было устранить и заменить собой реально существующего двойника или как минимум человека, которого он смог бы имитировать настолько удачно, чтобы не только посторонние, но и дальние знакомые, которых он старался бы держать на расстоянии, не заподозрили бы подвоха. После трехлетних исследований в Германии, Франции, Италии и Швейцарии он нашел одинокого богача, по иронии судьбы неподалеку от Женевы, обладателя один-надцатикомнатной виллы на озере, у которого был тот же (скрытый Шпербером) родной язык, что и у Феникса, и которого Шпербер назвал просто О. Пять лет разницы в возрасте было нетрудно сымитировать, к тому же в биологически простейшем направлении. На вилле проживали: экономка и кухарка в одном лице (весьма практично), садовник и молодая секретарша, которым Феникс устроил общий сбор перед садовыми воротами, где стоял хозяйский — судя по расстоянию до ограды — черный лимузин. Теракт с невероятным количеством плас-тита планировался секунды через три после вспышки глобального бикфордова шнура реального времени (нам остается только гадать, хватило ли промежутка РЫВКА). Над самим О., для которого все несомненно посчитают уготовленной бомбу в машине, несчастным образом разорвавшую на куски его шофера и трех единственных работников, с которыми он общался, уже давно поросла трава, поскольку Феникс похоронил его в его же собственном саду, точнее, этим захоронением, два метра под землей, его и убив (то есть с неопределенным и, наверное, пока даже не наступившим моментом преступления). Поскольку он несколько недель спал в шезлонге над местом захоронения жертвы, хроносферно ухоженная поверхность газона над могилой опять приобрела нетронутый вид. Проблемы у Феникса начались в тот момент, когда ему взбрело в голову еще раз изучить внутренность препарированного лимузина на предмет подозрительных улик. Ему попалась на глаза сумочка секретарши, молодой девушки, которой не было еще и 25 лет, как раз входившей в сад, прежде чем Феникс усадил ее в машину. Сложенное пополам письмо шестинедельной давности в сумочке было написано, очевидно, нелюбимой, изгнанной, позабытой дочерью О., от которой нигде на вилле не осталось ни фотографии, ни записки, ни упоминания и которая оповещала секретаршу о своем (тайном) приезде и о снятой неподалеку квартире, заверяя, что в любую минуту, как только смертельно больной отец вспомнит о своем единственном ребенке, она тут же поспешит к нему. Феникс, по мнению которого закопанный О. имел не особенно больной и несчастный вид, по обратному адресу разыскал эту дочь в ее бернской квартире и пустил ей пулю в голову, оставив признание в содеянном от имени той же террористической группы, которая (в опущенном в почтовый ящик виллы письме) брала на себя ответственность и за смерть отца. После нового, более тщательного исследования квартиры, которое ему следовало бы предпринять до убийства женщины, он выяснил из документов, что ее мать, никогда не состоявшая в браке с О., живет в Америке, вне зоны влияния Феникса. Когда его мечты о не-идентифи-кации, то есть о не-разоблачении, пошли прахом, он догадался взломать одну закрытую дверь квартиры, за которой, как он раньше думал, находится вторая ванная. Но это оказалась гостевая комната с лежавшей на диване мамой из Америки. Она выжила, поскольку на ночном столике Феникс нашел два документа, шокировавшие даже его. Во-первых, это была вырезка из газеты с объявлением о смерти О. восемь дней тому назад. А во-вторых, письмо брата О., известного женевского адвоката с большой семьей, обещавшего своей неофициальной племяннице лично заняться делами ее покойного отца. Акт братского участия был, однако, убийственно нарушен Фениксом.

Насколько можно верить этой истории, неизвестно. Но в любом случае нельзя не согласиться, что она наглядно изобличает ограниченность нашей власти. Мы всего лишь дикари времени, релятивистские варвары. Все, что существует в ПОДЛОЖКЕ, может быть нами использовано, передвинуто, утилизовано, испоганено. Однако не в наших силах вмонтировать себя туда или сюда с некоторыми шансами на социальную устойчивость, в этот замок с винодельней, в тот отель с яхтами у причала, в эту ветхую квартирку в старом доме над вывеской «Парикмахерская». ПОДЛОЖКА знает прошлое, она вспомнит все, подобно камере Вильсона или незримой, необозримой, сложнейшей грибнице из дат и отложений вокруг каждого болванчика, которого мы намереваемся субституировать, вокруг каждого даже не особо ценного объекта. Лишь в детских фантазиях ПОДЛОЖКА представляется страной с молочными реками и кисельными берегами. Она — универмаг, который вскорости откроется, и его продавцы, кассирши, начальники отделов и сыщики вытащат нас из-под шелковых одеял. Невозможно даже самое наискромнейшее отрицание, наше самоустранение, не получится аккуратно вырезать по контуру фигуру, которой мы когда-то были и, возможно, больше не желаем быть (хотя книги, документы, одежду, фотографии, все лично-вещественные остатки, разумеется, могут испариться из квартиры). Почему меня столь горячо это интересует, хочет знать Анна, это ненужное, своевольное, напрасное самоуничтожение, которое никому и ничем не поможет. Меня привлекает идея экстремальности, а не практическое воплощение, спешу заверить я. И вообще, мы втроем скоро увидимся в редакции нашей газеты, с неоценимо быстро возросшими знаниями и жизненным опытом, которые ни за какие деньги не купишь. Анна только негодующе трясет головой, как благородная кобылка, отгоняющая горе-жеребца.