Даниель Фагунва - Лес тысячи духов

• Название: Лес тысячи духов
• Автор: Даниель Фагунва
• Издательство: Terra Fantastica
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1993

Эта книга – настоящий подарок для любого читателя – от незатейливого любителя сказок до самого искушенного компаративиста. Поток приключений, глубоких мыслей – и приемы гротеска. Переплетение мифов и современности создает неповторимый фантастический и вместе с тем комический эффект. Дэниэл Олорунфеми Фагунва (1910 – 1963) писал на языке йоруба. Помещенная здесь сказочная повесть воссоздана на английском при участии и соавторстве крупнейшего писателя Африки Воле Шойинка.

---

А мне, разумеется, не удалось сомкнуть глаз до самого утра – я думал о своей горестной судьбе, и время от времени меня душили рыдания, так что я громко всхлипывал, оплакивая свою тяжкую долю. Утром Чешуйник опять покормил меня сырым ямсом и потом целый день ездил на мне по лесу, а вечером, привязав меня, как и накануне, к дереву, снова дал мне сырого ямса и убрался в нору.

Вам, терпеливые слушатели мои, приходит, наверно, в голову, что я почти не боролся за свою свободу, и вы, конечно, правы. Но дело осложнялось тем, что Чешуйник отобрал у меня ружье и хранил его в норе, а мне даже заглянуть туда ни разу не удалось: по возвращении из поездок меня всегда ждала цепь. Я пытался прибегнуть к заклинаниям и неизменно убеждался, что они бессильны; я призывал на помощь магию огеде, но Чешуйник оставался бодрым и подвижным.

Время тянулось мучительно медленно, и только через два дня удалось мне наконец осознать свою ошибку. Я полагался на магию, а у Господа нашего помощи не просил, забыв, что он творец и хозяин всего сущего на земле. И вот, когда настал третий день моей тяжкой неволи, я воззвал к Великому Творцу.

– Господь неба и земли, – с мольбою воскликнул я, – Владыка жизни и Хранитель смерти, сжалься надо мной! Избавь меня от моего мучителя, не допусти, чтоб он съел меня и превратил мой череп в чашу для вина! Спаси от лютой смерти и не посылай меня на небо, ибо мне многое надо завершить здесь, на земле! Пусть служители Шанго служат Шанго – в конце концов они вознесут молитвы Тебе! Пусть ряженые поклоняются устроителю маскарада – в конце концов она склонятся перед Тобой! Пусть курятся ритуальным дымом жертвенники Ойи – в конце концов священная жертва будет принесена Тебе! Для мусульман Ты – Анаби, для христиан – Спаситель, приди же мне на помощь, о Великий Властелин, ибо у меня не хватает сил для борьбы за освобождение из неволи!

Так взмолился я и предал судьбу свою в руки Господа. А наутро, когда Чешуйник вынес мне из норы сырого ямсу, бог надоумил меня обратиться к нему с коварным вопросом.

– Не разгневайся, о хозяин, – сказал я, – и ответь мне, почему ты никогда не жаришь ямс перед трапезой?

Чешуйник недоуменно воззрился на меня с разинутым от изумления ртом и ответил, что даже не слышал о жареном ямсе. Он поинтересовался, не умею ли я по случайности жарить яме, и, услышав, что умею, повелел мне показать ему, как это делается. Сняв с меня цепь, он впервые за три дня не взгромоздился мне на спину, и я быстро собрал немного сухих веток для костра, разжег огонь, зажарил несколько ломтиков ямса и дал отведать их Чешуйнику. Они так ему понравились, что он едва не проглотил за трапезой собственный язык, а поев, принялся с интересом расспрашивать меня о разных разностях.

Отвечая на его вопросы, я как бы ненароком упомянул про ружье, и он спросил меня, зачем оно мне нужно. Я сказал, что для удовольствия и утоления жажды, ибо если, мол, засунуть ружейный ствол в рот и нажать на особый крючочек, то из ствола польется удивительная вода, хлебнув которой можно потом не пить семь дней подряд. Едва Чешуйник. услышал про удивительную воду, он торопливо унырнул в нору, потом поспешно вылез из нее, волоча ружье, сунул ствол в рот и попросил меня нажать на «крючочек». Я не заставил себя упрашивать, и Чешуйник разделил судьбу шакала-ротозея, про которого рассказывается в древнем предании: «Как шакал к праотцам попал? Разинул пасть, скорпион туда – шасть, и отправился к праотцам шакал». Только у Чешуйника еще и череп разнесло, так что праотцы его, наверно, даже не узнали.

Радоваться мне, впрочем, было рано, ибо я решительно не знал, где нахожусь. Однако и горевать попусту мне несвойственно, поэтому, отправив Чешуйника к праотцам, я первым делом исследовал его пещеру, в которой были собраны, как оказалось, несметные богатства – сеги, или коралловые бусы, драгоценные кушаки, дорогие ткани вроде бархата и вытканных на севере однотонных шелков, искусно изготовленные шапки и цельнозолотые короны с бисерными подвесками, дабы скрывать лицо короля от простых смертных во время торжественных церемоний. А клубней ямса хранилось у Чешуйника несчитано, и они весьма аппетитно похрустывали, когда я обжарил их на костре и наелся до полнейшего удовольствия. Подкрепив трапезой силы, я собрал самые драгоценные запасы из кладовой Чешуйника и отправился на розыски дороги к дому. Куда бы я, однако, ни сворачивал, пальмовые заросли теснились вокруг все гуще, и вскоре у.меня закружилась голова, ибо я начал бродить по лесу кругами, окончательно и бесповоротно заплутавшись.

Превосходно зная, что главное в пути – не падать духом, я упорно продолжал поиски дороги, и настойчивость моя была «вознаграждена: уловив приглушенный расстоянием гул барабанов, я пошел туда, откуда он слышался, и вскоре моему взгляду открылся город, где по всем признакам жили гомиды. Приблизившись, я обнаружил, что горожане-гомиды точь-в-точь похожи на людей, а их нарядная и дорогая одежда напоминает радужное оперенье райских птиц. В тот день Наследный Принц устроил пышное празднество, и весь народ собрался на Базарной площади; туда же доставили королевский трон, и король милостиво наблюдал за своими подданными, которые плясали вокруг Наследного Принца, гарцевавшего в центре их круга на белом коне. Поначалу увлеченные плясками горожане не замечали меня, но от внимательного взгляда короля мое появление не укрылось, и он повелел кому-то из своих слуг доставить меня к его трону. Когда я подошел и понял, что передо мною король, я распростерся на земле ничком, посыпал голову пылью и возгласил подобающее случаю приветствие.

Выслушав меня, король приказал мне подняться и промолвил: – Многие племена гомидов ненавидят людей. Они пугают их днем и преследуют, чтобы устрашить, по ночам; они с презрением глумятся над ними и поносят их обычаи; однако я отношусь к сынам человеческим уважительно и по-дружески, ибо мне давно уже известна их мудрая добродетель. Оставь же возле моего трона свои походные принадлежности, чело век, и прими участие в нашем празднестве.

Меня очень обрадовала столь милостивая встреча, и, присев неподалеку от знатных зрителей, я прислушался к музыке барабанов. Музыка эта была, как вскоре стало мне ясно, не слишком искусной, и я попросил у короля позволения сыграть на одном из праздничных барабанов. Король подозвал предводителя музыкантов и, когда тот передал мне свой ганган, повелел остальным барабанщикам отдохнуть, чтобы я мог явить собравшимся мое искусство.

А надобно сказать вам, дорогие друзья, что в детстве, если отец мой отправлялся на охоту без меня, я сопровождал в путешествиях нашего родича, который был профессиональным барабанщиком. Получив от предводителя барабан, я принялся выбивать танцевальную дробь, и гомиды пустились в пляс, поглядывая на меня с радостным уважением. А плясать местные гомиды умели превосходно – их пляски напоминали вешние вспархивания легкокрылых бабочек. Все звонче, раскатистей звучал мой барабан, и вскоре не выдержал сам король: он сошел с трона и тоже пустился в пляс. Я самозабвенно расплескивал над Базарной площадью барабанные трели, и они, словно певучие морские волны, захлестывали неистовых плясунов. Празднество длилось до вечера, а когда гомиды наконец утомились, Король призвал меня в свой дворец и на славу угостил. После трапезы он подарил мне просторный дом со слугами и прислужницами, наказав мне жить в их городе на правах гомида по рождению; а когда я захочу повидать родных, меня проводят особо выделенные для этого случая спутники, словно я знатный гомид, решивший посетить отдаленные края – с тем чтобы вернуться потом ко двору своего исконного властелина. Предложение короля показалось мне чрезвычайно лестным, и я без возражений принял его милостивый дар.

Долго прожил я у полюбившихся мне гомидов, и привольно текла моя бестревожная жизнь. Король относился ко мне с великой любовью, будто я его единственный сын, и всякий день радовал меня новыми милостями. Столь же любовно относились ко мне и его подданные, поставившие себе за правило исполнять любую мою просьбу. Я, разумеется, отвечал им искренней благодарностью, стараясь по мере сил не только выполнять, но и предвосхищать их желания; а если король куда-нибудь посылал меня, я летел, торопясь угодить ему, словно на крыльях. В общем, не будет преувеличением сказать, что жили мы душа в душу, по-родственному любя друг друга, как дети одной матери». Но даже среди родных братьев неизменно выделяются особенно дружные; и если у человека несколько любимых жен, то одну из них он обыкновенно любит сильнее остальных. Так случилось и со мной: жил в этом городе один гомид, с которым меня связывала особенно задушевная дружба; а у других горожан он всегда вызывал и глубочайшее уважение. И вот однажды пришел ко мне мой друг, огорченный свыше всякой меры, и печально сказал:

«Я должен сообщить тебе, Акара-огун, совершенно невероятную, но горестно достоверную новость – жители города замышляют убить короля и уже условились обо всем с его любимой женой. Они дали ей отравленный орех колы, и если король съест по ее просьбе этот орех, то скоропостижно умрет. Горожане давно вынашивают свой недостойный план, а вчера приняли окончательное решение совершить грех убийства, и мой долг повелевает мне посвятить тебя в их преступные замыслы».