Феликс Кулаков - Как я охранял Третьяковку

• Название: Как я охранял Третьяковку
• Автор: Феликс Кулаков
• Издательство: ИПЦ «Маска»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91146-111-9

"Эта книга о том, как я работал в Службе безопасности Государственной Третьяковской Галереи. В тексте фигурирую как Фил. Забавно и примечательно, что нигде кроме как в Третьяковке меня не звали "Фил". Настоятельно прошу иметь в виду, что эта книжка не про третьяковскую галерею. То есть, не совсем. Третьяковка здесь только место действия и декорация".

---

– Кремер?! Купил мой диван?! – вскричал Горобец. – А за сколько?

Мне это не понравилось: «Мой диван»! Экий ты, думаю, прыткий…

– Триста грина, Вован, – назвал я нереальную для него сумму денег. Лошадиные торги и мебельные аукционы устраивать тут было ни к чему.

– Триста?! – в крайнем отчаянье простонал Горобец.

Стало быть, я угадал – цена неподъемна.

– Ну так, диван-то под две штуки зелени тянет, Володенька!

– А как же я?

Я ласково улыбнулся ему:

– Вов, Кремер мне сказал, что с тобой он уладит вопрос. Да и вообще, он сказал, что это не вопрос.

Но Горобец меня уже не слушал.

– Значит, диван ему? Чтобы эту… Вот же… – прошептал он хриплым шепотом.

«Так он, пёс презлым заплатил мне за предобрейшее!».

– Да ладно тебе, Вов, – утешал его я. – Дело молодое. Ему ведь и вправду диван нужнее. Сам понимаешь!

Горобец быстро ушел, хлопнув дверью. И что-то у меня стало неспокойно сразу на душе. Буквально минуты через три, смотрю, бежит встревоженный Олег Баранкин, и на ходу кричит мне:

– Фил, срочно за мной в дежурку!

– Что случилось-то, Олег? – спрашиваю упавшим голосом.

Олег махнул рукой:

– Горобец Кремера чайником пиздит!

«Хуясе!» – думаю. – «Чудесненько…».

– Я догоню вас, ничего! – крикнул я ему вслед, и побыстрее вышел вон из Галереи.

Пусть сначала страсти улягутся, и пострадавших вывезут на каретах «Скорой помощи». Зачем мне сейчас все эти разбирательства и нервные переживания? Пойду-ка лучше прогуляюсь по Лаврушинскому.

Ну положим, чайником никто никого не пиздил. И вообще, масштабы инцидента были сильно преувеличены. А дело было так. Сидит Кремер в дежурке, смиренно пьет свой послеобеденный кофе. Мысли его бесконечно далеки и от Третьяковки и вообще от всей этой суеты с диванами. И вспоминаются ему, должно быть, ковыльные степи, жаркое солнце и песня старого чабана-казаха, черные терриконы угольных шахт и зарево огней металлургического комбината, огромные яблоки алма-атинского сорта «апорт» и Немецкий драматический театр в городе Темиртау. Ах, как славно давали там «Сказки Гофмана» и «Юность Эрнста Тельмана»! Как дивно хороша была Сонечка Штерн в роли революционерки Розы Люксембург!

Вдруг влетает взбешенный, лохматый, как дикобраз Горобец, и с порога начинает на него орать:

– Падла, а еще друг называется! Откажись от дивана, фашист, не то худо будет! На табуретке будешь свое страшилище драть!

Кремер, чья нервная система и без того уже подточена событиями последнего времени, особо не вдаваясь в суть претензий, принимает вызов. И с открытым забралом устремляется в контратаку:

– Да пошел ты на хуй! Какой еще диван?! Совсем допился, урод долбанный!

Тут Горби действительно хватает чайник. У чайника от резкого рывка непроизвольно открывается крышка и из него выплескивается где-то примерно со стакан кипятка. И надо же такому случиться, в аккурат на сотрудника Лариосика, так некстати подвернувшегося под руку.

Экзальтированный Лариосик с воплями «А-а-а, сварили, суки!» бегает по дежурке и в панике пытается стащить с себя обжигающие, прилипшие к ногам брюки. Кремер и Горобец, исполненные ярости, сшибаются посередине комнаты, но не успевают причинить друг другу почти никакого вреда – опомнившийся Гарик Романов расшвыривает их в разные стороны. Короче, тарарам и блины!

Взорам подоспевших на подмогу коллег, открылся неопубликованный вариант Бородинской панорамы: бледный Кремер, запрыгнувший на стул, напротив него трясущийся от гнева Горобец с чайником в руках, между ними решительный Гарик. Эмоциональным центром всей композиции является подвывающий Лариосик со спущенными штанами. Двумя пальцами он придерживает цветастые трусы, которые тоже пострадали в катаклизме, и даже успели уже немного полинять… На ляжечки Лариосика, право слово, неловко смотреть – они имеют какой-то нездоровый малиновый румянец.

Эпилогом концерта было восклицание сотрудника Сальникова: «Поздравляю, пидарок, допрыгался! Дайте-ка, и я ему еще вдарю!». Лелик Сальников маленько поотстал, и грешным делом решил, мол, Лариосика за его многочисленные подлости нарочно пытались сварить вкрутую, прямо не вынимая из одежды.

В это самое время в дежурку, как назло, заходит куратор «Куранта» Зайкова. Взгляд Зайковой быстро скользит по Горби, по Кремеру, по Гарику, застывшему в позе «Не пущу!», по дымящимся штанам Лариосика и вероятно первая мысль, которая ее посетила была: «Лучшего повода для очередной задержки зарплаты, чем гомосексуальная оргия и отвратительная драка придумать трудно, почти невозможно!».

Подводя итоги, можно сказать, что никто так толком и не пострадал, кроме Лариосика. Но его особо не было жалко – Лариосик пользовался заслуженной репутацией лентяя и пиздобола. Я, как ни странно, тоже не пострадал. Поставил Горби с Кремером в качестве моральной компенсации по бутылке портвейна – на этом дело и кончилось. Вспоминая эту историю, мы еще долго весело смеялись. Все, кроме опять же обваренного Лариосика. Впрочем, вскоре его все равно сократили.

Да, стоит, наверное, добавить, что кожаного дивана у меня никогда не было. И сейчас нет. И вряд ли будет когда-нибудь.

21. Возвращение Леоныча

Леоныч, он же Леонов Александр Георгиевич поставил свою подпись под рекрутским контрактом менее чем за год до конца времен. То есть, где-то в сентябре 98-го.

Никакой Мефистофель не хохотал ужасным хохотом при этом событии, и молнии не сверкали зловеще в грозовых небесах. Леоныча не охмуряли коварные королевские вербовщики рассказами о далеких странах и несметных сокровищах испанских галеонов. Его не соблазняли продажной любовью прекрасные мулатки в портах Карибского архипелага. И даже профсоюзные проныры не сулили ему стабильной заработной платы, служебного роста и уверенного взгляда в завтрашний день. Он с самого начала знал, на что идет, и никаких иллюзий питать не мог.

Дело в том, что Леоныч еще раньше меня успел послужить в третьяковской охранке. Правда, я его тогда не застал, он уволился буквально за неделю до моего прихода. Устроился Леоныч тогда на другую, близкую по профилю работу – начальником рекламного отдела некоего банка. Ну а что, нормально. И странного в этом ничего нет. Пройдя суровую школу «Куранта», человек мог совладать уже с любыми испытаниями, которые приготовила ему жизнь.

Внешности Леоныч был красочной. Это признаю даже я, а я хвалить за зря не буду. Довольно высок, светловолос. Кажется, даже голубоглаз. По его собственному определению «мощнорук» и «брутален». Но тип совсем не арийский, а с такими достаточно явно уловимыми бурят-монгольскими мотивами. При мне из пустого баловства ударом кулака развалил в щепки хороший казенный стул. Стригся коротко (а то и вовсе брил голову наголо), и время от времени отпускал бородки разнообразной формы. Выражение лица имел, однако, чрезвычайно добродушное. Особенно когда надевал очки в тонкой титановой оправе.

Ходил Леоныч как в пионерских песнях ходят моряки, сошедшие с сухогруза на берег: вразвалочку и слегка косолапя. Одевался своеобразно, сочетая несочетаемое. Как сейчас бы сказали, в стиле «фьюжн». Штаны-пиджаки описывать нет особой нужды, скажу только, что непременно присутствовали широкие подтяжки «зига-зага» – как добрая память о скинхедовской юности. Так и не избавился от манеры стягивать их в неформальной обстановке. Когда наглухо, под горло застегивал свое серое длинное пальто и корчил определенную рожу, моментально становился похожим на дядю Фестера из «Семейки Адамс». Московское осеннее говно Леоныч месил в американских армейских ботинках, уверяя, будто бы ему их с фельд-егерем прислал «белый брат Джим» – американский идейный скин, ветеран операции «Буря в пустыне». Впрочем, взглядов Леоныч был вполне либеральных и терпимых. Хотя, интересный факт: по вероисповеданию числился католиком.

Впервые о Леонове я услыхал еще тогда, когда даже и не предполагал, что судьба преподнесет мне такой оригинальный сюрприз в виде «Куранта».

Было такое дело, Кулагин решил попробовать себя в организации собачьих боев. Позвонил он мне как-то поздно вечером, и без особых предисловий потребовал немедленно выставить в ринг моего бультерьера Жорика. С противником, говорит, заминки не будет, противник уже есть – страффордширское животное его третьяковского коллеги. Мол, он, Кулагин согласен оказать нам с Жоржем немалую честь и стать нашим секундантом. И вообще, настолько верит в мою собаку и высшую справедливость, что даже готов ставить на Жорика немалый заклад.

– Мы, ореховские себя покажем! – не к месту нажимал Кулагин на патриотическую педаль. – Неужто дадим попятного, Фил, коли речь идет о чести Семьи?!

Меня нисколько не воодушевила эта идея. Скорее, напротив.

Я ему говорю:

– Ты что, старина, белены обожрамши? Какие бои? Какой еще на хрен стаффорд? Какого еще коллеги?