Карл Хайасен - О, счастливица!

• Название: О, счастливица!
• Автор: Карл Хайасен
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Иронический детектив
• Год: 2006

Одна решительная негритянка и два замызганных расиста выиграли в лотерею. Джолейн Фортуне намерена во что бы то ни стало спасти клочок леса. Бод и Пухл мечтают организовать ополчение. Расисты совершили большую ошибку, украв у Джолейн ее лотерейный билет. В компании специалиста по угрызениям совести репортера Тома Кроума Джолейн покажет расистам, как страшен «Черный прилив», примирится с хард-роком, прочитает лекцию о нравах канюков и отпустит на волю черепашек.

Паломники толпами едут в захолустье, дабы прикоснуться к чудесам: в Грейндже Мадонна плачет слезами, сдобренными пищевым красителем и парфюмом, на перекрестке женщина в подвенечном платье молится Иисусу – Дорожное Пятно, беглый газетный редактор валяется в канаве с черепашками, у которых в один прекрасный день на панцирях проявились лики апостолов, а по городу шастает человек с носками на руках – он бережет свои стигматы. Паломнический бизнес в Грейндже процветает.

Остросюжетная комедия Карла Хайасена «О, счастливица!» – фарс на достоверном материале. Вы и не представляете, какие чудеса творятся во Флориде.

---

– Нет, ваша честь.

– Надеюсь, – сказал Артур Баттенкилл. – Кстати, на следующей неделе будет объявлено о моей близкой отставке, по неуточненным причинам, связанным со здоровьем. Скажите мистеру Лагорту, чтобы не переживал.

Поверенный старался, чтобы голос его звучал действительно обеспокоенно.

– Мне очень жаль это слышать. Я не знал, что вы больны.

Судья едко рассмеялся:

– Ленни, а ты не слишком быстро соображаешь!

– Наверное, ваша честь.

Мэри Андреа Финли Кроум ни на секунду не пришло в голову, что газеты могут ошибаться и что ее муж до сих пор жив. Она покинула Миссулу на волне сочувствия Лоретты (или все-таки Лори?) и прочих новых знакомых из состава «Зверинца», а также с личным заверением режиссера, что роль Лоры Уингфилд будет ждать ее возвращения.

Которого, разумеется, не последует. Мэри Андреа полагала, что роль известной вдовы откроет перед ней новые двери – с точки зрения карьеры.

Долгий перелет во Флориду дал Мэри Андреа время подготовиться к предстоящей буре внимания. Зная, что интервьюеры будут ее расспрашивать, она пыталась воссоздать ситуацию, когда в последний раз видела Тома. Невероятно, но у нее не получалось. Возможно, в бруклинской квартире, возможно, на кухне после завтрака. Так обычно и происходило, когда он пробовал завести так называемый серьезный разговор об их браке. И возможно, она встала из-за стола и побрела в ванную выщипывать брови – ее обычная реакция на тему развода.

Все, что Мэри Андреа смогла вспомнить точно, – как однажды утром, четыре года назад, мужа в квартире не оказалось. Пф-ф.

Накануне она очень поздно вернулась домой с репетиции и уснула на диване. Она думала, что проснется, как просыпалась много дней подряд, от того, что Том хрустит своим сухим завтраком. Он был неравнодушен к «Грейп-Натс», имевшим консистенцию взорванного гранита.

Отчетливее всего Мэри Андреа запомнилась тишина в квартире тем утром. И конечно, короткая записка, которую (поскольку она была приклеена скотчем к коробке с хлопьями) воспринять всерьез было невозможно:

Если ты меня не бросишь, я найду того, кто бросит.

Только потом Мэри Андреа узнала, что Том выудил строчку из песни Уоррена Зевона [36] – возмутительная подробность, которая лишь укрепила ее решение остаться замужем.

Что же до последнего раза, когда она действительно видела мужа, – что он сказал ей, его настроение, во что он был одет, – ничего этого Мэри Андреа вспомнить не могла.

Зато она помнила, что делала в тот день, когда позвонил адвокат, этот говнюк Тёрнквист. Она читала «Дэйли Вэрайети» и повторяла свои упражнения по вокалу – октавы и все такое. Она помнила, как Тёрнквист сказал, что Том хочет дать ей еще один шанс сесть и обговорить детали, пока он не подал на развод. Она помнила, как выдавила смешок и ответила юристу, что он пал жертвой тщательно продуманного розыгрыша, который ее муж устраивает каждый годна их годовщину. И помнила, как повесила трубку, разрыдалась и сожрала три батончика «Дав».

По сравнению с прочими расставаниями, достойными освещения в прессе, это казалось слишком банальным, и Мэри Андреа не видела никакой выгоды начать публичное вдовство, заставив журналистов зевать. Поэтому, глядя из иллюминатора на выскобленные обрывы Скалистых гор, она выдумывала подходящую сцену расставания, которой смогла бы поделиться с журналистами. Это случилось, скажем, полгода назад. Том неожиданно приехал к ней, скажем, в Лэнсинг, где она добилась небольшой роли в гастрольной постановке «Бульвара Сансет». Он опоздал, вошел незаметно, сел на галерке и удивил ее розовыми розами за кулисами после спектакля. Он сказал, что скучал по ней и пересмотрел свои мысли о разводе. Они даже планировали встретиться за ужином, скажем, в следующем месяце, когда расписание позволит ей вернуться на восток с постановкой «Ягнят».

Звучит неплохо, подумала Мэри Андреа. И кто возразит, что этого не было? Или не могло бы быть, если бы Том не умер?

Когда стюард принес ей освежающую диетическую колу, Мэри Андреа подумала: заплакать не проблема. Когда появятся камеры, у меня будут галлоны слез. Черт, да я могу расплакаться прямо сейчас.

Потому что это действительно ужасно грустно – бессмысленная смерть молодого, умеренно одаренного и, по существу, добросердечного человека.

И что с того, что она не проводила бессонных ночей в тоске по нему? Вообще-то она не знала его настолько хорошо, чтобы скучать. Это тоже было несколько печально. Выдумывать близкие отношения и заботу, которые могли существовать на самом деле, – род близости, который способны породить только годы разлуки.

Мэри Андреа Финли Кроум покопалась в сумочке и наконец нашла четки, обнаруженные в католическом благотворительном магазине в Миссуле. Она стиснет их в левой руке, выходя из самолета в Орландо, и полузадушенным голосом скажет, что это подарок Тома.

Которым они могли бы стать, если бы беднягу не убили.

Двадцать

Джолейн Фортунс выпрямилась так резко, что закачалась лодка.

– Господи, какой ужасный сон!

Кроум приложил палец к губам. Он заглушил мотор, в темноте они дрейфовали к острову.

– Представь, – сказала она. – Мы на воздушном шаре, том, желтом, как в прошлый раз, – и ты вдруг требуешь у меня половину лотерейных денег.

– Всего половину?

– После того, как мы заполучили украденный билет. Ни с того ни с сего ты требуешь дележа пятьдесят на пятьдесят!

– Спасибо тебе, агент Моффит, где бы ты ни был, – сказал Кроум.

– Что?

– Он и вбил тебе эту идею.

– Нет, Том. На самом деле он сказал, что ты не показался ему обычным сребролюбивым подонком.

– Стоп. Я уже краснею.

Ночь была ветреной, по небу скользили легкие облака. С севера надвигался холодный фронт. В прорехах между облаками появлялись и исчезали звезды. Джолейн и Кроум приближались к острову по широкой дуге. Обрамленный деревьями берег казался черным и безжизненным – грабителей нигде не было видно, они скрылись выше по протоке с подветренной стороны. Кроум предположил, что группе еще рано выставлять часовых – наверное, мужчины слишком заняты разгрузкой.

– Уверен, что они не заметили, как мы за ними следим? – спросила Джолейн.

– Я ни в чем не уверен.

Она подумала: нас таких двое.

Том явно держался поближе к ней, дробовику и прочему. Она не могла не удивляться почему – загадка, которой она избегала с самого первого дня. Зачем он это делает? Что ему с того? Кроум не сказал ничего конкретного, что пробудило бы эти сомнения в Джолейн, – то был лишь отголосок целой жизни разочарований в мужчинах, которым она доверяла.

Ялик подплыл ближе к мангровым деревьям, и она услышала, как Том сказал: «Держись». Потом лодка накренилась, Джолейн увидела, что он уже за бортом, вброд пробирается к берегу. В одном кулаке он держал носовой швартов, бесшумно подтягивая «Китобоя» по мелководью к полосе деревьев.

Джолейн села прямо.

– Будь осторожнее, – прошептала она.

– Вода чудесная.

– Москиты?

Кроум понизил голос:

– Не так уж и страшно.

Сейчас бриз, подумала Джолейн. Москиты предпочитают жаркие тихие ночи, Будь сейчас август, они бы нас сожрали.

– Видишь, куда бы пришвартоваться? – спросила она. – А если вон там?

– Я туда и направляюсь.

Пролив был ненамного шире самого ялика. Кроум посоветовал Джолейн лечь и прикрыть лицо, пока он будет протаскивать их сквозь сплетенье мангровых зарослей. Ветви скребли голые руки, в волосах запутался клочок осенней паутины. Джолейн крайне беспокоил скрежет корней по корпусу лодки, но Тома, похоже, это не волновало. Он выволок ялик на берег и помог ей выбраться.

Через пятнадцать минут они распаковали и привели в порядок вещи. При свете карманного фонаря вытерли «ремингтон» и зарядили два патрона. Джолейн в первый раз после заката разглядела лицо Тома, и от этого ей стало легче.

– Может, костер? – спросила она.

– Не сейчас. – Он прислонил ружье к дереву и выключил фонарь. – Давай просто посидим и послушаем.

Вибрирующая тишина успокаивала – ничего, кроме гудения насекомых и плеска волн у берега. Умиротворение напомнило Джолейн вечер в Симмонсовом лесу, когда они с Томом остановились посмотреть на оленя.

Только в этот раз он сжимал ее руку. Он был напряжен.

– Хорошее ты место нашел, – сказала она. – Мы здесь будем в безопасности.

– Я все время слышу шум.

– Это просто ветер в деревьях.

– Не знаю.

– Это ветер, Том. – Сразу видно, что он нечасто бывал на природе. – Давай разведем костер.

– Они учуют дым.

– Не учуют, если сами разожгли огонь, – успокоила она. – А я готова спорить на пять баксов, что так и есть. Спорим, у этой прелестной официанточки задница мерзнет в эдаких шортах.

Том наломал выброшенных на берег веток, а Джолейн выкопала в песке ямку. Вместо трута они использовали пригоршни хрустящих высохших водорослей, окаймлявших берег. Пламя занялось быстро. Джолейн встала поближе, наслаждаясь теплом, согревавшим голые руки. Том отстегнул вылинявший синий брезентовый навес с ялика и расстелил его на земле. Джолейн тактично предложила ему передвинуться на ту сторону, откуда дул ветер, чтобы дым не попадал в глаза.