Николай Задонский - Смутная пора

• Название: Смутная пора
• Автор: Николай Задонский
• Издательство: Центрально-Черноземное книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1983

«… Собирая материалы о булавинцах, Николай Алексеевич нашел много других новых, нигде не публиковавшихся ранее документов той же поры. В его руках оказались источники, освещающие положение на Украине в конце XVII и начале XVIII века и предательскую политику гетмана Мазепы. В то время как после поражения русских войск под Нарвой и вторжения шведских войск в Польшу царь Петр принимает все меры для укрепления рубежей Российского государства, на Украине тонкий интриган и ловкий заговорщик Мазепа ведет тайные переговоры с неприятелем, вынашивает замысел разорвать братский союз Украины с Россией.

Обогатив свои немалые познания об этой эпохе новыми историческими данными, писатель в своем воображении все чаще и настойчивее обращается к славным деяниям молодого царя Петра Первого, к фигуре иезуита Мазепы, к его роману с юной дочерью Кочубея…»

---

«До чертей напивался, до попов впервые», – мелькнула у батька догадка.

– Доброго здоровья, пан Палий, – сказал Грица, робко выглядывая из-за спин старши?ны.

Батько протер глаза:

– Эге ж, да ведь это как будто поп Грица, собачий сын…

– Я, точно, пан Палий, – подтвердил поп.

– А за яким чертом? Иль мало я тебя в Фастове порол за грабительство? Иль опять батогов захотел, сатана косматая?

– Покайтесь, пан Палий, – скромно перебил батька поп Грица. – Вспомните, як меня к панам посылали…

– Що? – заревел батько. – Я тебя… пса вонючего… к панам посылал? Ах ты, свиной хвост! А ну держите его…

И быть бы попу битому, да удержал батька пан гетман.

– Негоже, Семен Филиппович, рукам волю давать, когда тебя в больших делах обличают… Языком ответствуй…

– Вины за собой никакой не ведаю, – с удивлением посмотрев на гетмана, отвечал Палий. – А поп Грица – известный плут и вор, жалею, что я его в Фастове не повесил…

– А вспомните, пан Палий, какие похвальные речи про изменника гетмана Любомирского сказывали? – опять перебил Грица. – Вспомните, как говорили народу, что в Польше нет знатнее и сильнее тех панов, что государь наш православный ненадежен и вас только Любомирский уберечь может… Покайтесь, пан Палий. Вспомните и покайтесь!

– Убью! – бешено рванулся батько к попу, но дюжие сердюки крепко схватили его за руки.

Поп сразу куда-то скрылся. Перед батькой стоял есаул Чечель.

– По указу государя я беру вас под караул, пан Палий…

– По указу? Меня? – задыхаясь и недоумевая, прохрипел Палий и широко раскрытыми глазами обвел смущенно молчавших гетмана и старши?ну. – А-а-а!.. – догадался наконец батько. – Продали, продали, вражьи дети! Заманили, як зверюшку в ловушку. Будьте вы прокляты, иуды! А ты… ты… пан Мазепа… помни… Вернется Палий – страшен будет. Помни!

Батька увели, старши?на разошлась.

«Пьяницу того, дурака и вора Палия, – доносил Мазепа в Москву, – уже отослал я за крепким караулом в Батурин…»[23]

Петр, веря гетману и присланным уликам, выслал Палия в Сибирь.

Через два дня неведомые люди удавили в овраге попа Грицу…

А через месяц верный Орлик доносил гетману, что в народе идет глухой ропот против расправы с Палием.

Гетман только рукой махнул:

– Москва сильна. Сибирь далека. Народ глуп. Пошумят – забудут…

Но народ не забыл.

– Мазепа за то сгубил Палия, що народ звал его казацким батьком, – говорили казаки.

– Батько Палий за нас страждет, батько Палий еще вернется, – шептались селяне…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

Стояла глухая полночь, но Батуринский замок гетмана еще светился яркими огнями.

Пир был в разгаре.

Трубачи на хорах, обливаясь потом, только что закончили длинный менуэт, когда к ним подбежал распоряжавшийся танцами длинновязый шляхтич и что-то шепнул на ухо капельмейстеру.

Тот поднял руку. Веселые, волнующие звуки мазурки ворвались в притихший на минуту зал.

Из главных дверей, под руку с молоденькой черноволосой красивой девушкой вышел гетман Иван Степанович, в бархатном зеленом кунтуше, с орденской лентой через плечо. Он приветливо улыбнулся гостям, легко пристукнул каблуками и, позванивая серебряными шпорами, плавно повел свою даму.

– Бог мой, как он еще молод и хорош, – по-польски шепнула соседке пожилая нарядная пани. – Я понимаю его успех у дам…

– Он совсем не похож на этих диких москалей и казаков, – не сводя глаз с гетмана, ответила соседка.

– Что же вы хотите! Пан Мазепа прожил немало лет у нас в Польше… Но кто с ним в паре?

– О, говорят, это новое безумие гетмана, – сказала вторая пани и оглянулась. – Однако здесь ее родные, нас могут услышать… Поищем другой уголок…

Позади них, в креслах, сидели две женщины. Одной перешло далеко за сорок, но время еще не успело стереть с ее лица следов былой красоты, а несколько высоко поднятые брови, смелые серые глаза и тонкие, презрительно поджатые губы выдавали характер гордый и властный. Она была в аксамитовом, расшитом золотом наряде. Жемчужное, низко спускавшееся монисто и крупные бриллианты в браслетах показывали ее принадлежность к сановному казацкому панству.

Рядом с ней сидела, играя веером, одетая в черное шелковое платье хорошенькая блондинка, около которой стоял краснощекий, с русыми вьющимися волосами, статный молодой человек в простом на вид, но дорогом и модном немецком платье. Это был племянник гетмана Андрий Войнаровский, только что приехавший из-за границы, где он получил высшее образование.

– Я три года не был здесь и не узнаю многого, – говорил Андрий дамам. – Все здесь так пахнет польским духом, что порой кажется, будто ты не в замке украинского гетмана, а на балу варшавского магната…

– Нет, – перебила его старшая дама, – нет, пусть гетман обижается, а я сюда больше не покажусь. Я свое на чужое менять не буду. Я казачкой родилась, ею и помереть хочу…

– Ой, мамо! Не все же польское плохо и не все наше хорошо, – возразила блондинка, бросив кокетливый взгляд на Андрия.

– Ну, ну, защищай, – насмешливо произнесла дама. – У тебя муж поляк был, тебе надо. А у меня и дед и отец панами зарублены. Я ихних песен не пою.

– Да, – задумчиво сказал молодой человек, – я понимаю вас… Я поляк по рождению, но вырос на Украине и, как вы, люблю нашу отчизну…

– О тебе речи нет. Тебя я с малых лет знаю…

В это время Мазепа с девушкой, приблизившись к разговаривающим, делал красивое угловое па и, заметив недовольное выражение лица старшей дамы, улыбаясь, слегка кивнул ей головой:

– Иль тебе, кума, не весело?

– Шестьдесят, батюшка, шестьдесят, хоть не прыгай, – резко и насмешливо оборвала гетмана кума.

Мазепа сделал вид, будто не слышал ответа, но щеки девушки вспыхнули ярким румянцем, она бросила сердитый взгляд на даму.

– За него обиделась, – усмехнувшись, сказала та Андрию, не сводившему восхищенных глаз с партнерши гетмана.

– Как она выросла! Как хороша! – тихо промолвил он.

– Хороша-то хороша, – вздохнула дама, – да очень уж не нравится мне дружба ее с крестным непутевым…

– Дядя разве непутевый? – улыбаясь, спросил молодой человек.

– Сам видишь. Ему бы со стариками сидеть, а он, словно козел, прости господи, с девчонкой скачет… Ох, глаза бы мои не видели, глаза бы не видели…

Дама, говорившая это, была Любовь Федоровна Кочубей, или Кочубеиха, как звали ее в народе, – жена генерального судьи, старого приятеля гетмана. Блондинка – ее недавно овдовевшая дочь Анна, бывшая замужем за племянником гетмана Обидовским. Красивая девушка, что танцевала с Мазепой, – младшая дочь Кочубеихи, Мотря.

… Между тем танцы кончились, и все общество потянулось в столовую – большую комнату, обставленную изящной мебелью работы венецианских мастеров.

Здесь на трех длинных столах был приготовлен ужин.

Мазепа любил и сам хорошо покушать и гостей угостить на славу.

Чего только не было на столах у гетмана! Зернистая икра и огромные осетры, привезенные с Волги, виноград и фрукты из Италии, печенье от варшавских кондитеров, вина из лучших заграничных погребов…

Под стать этому разнообразию кушаний было и общество, разместившееся за столами. Тут сидела родовитая казацкая старши?на – полковники и сотники, богатые украинские помещики, русские офицеры и чиновники, сербский епископ и немецкий негоциант. Но большинство гостей составляли поляки и выходцы из Польши.

Сам гетман сидел в особом, позолоченном, покрытом красным бархатом резном кресле. По правую его руку помещался лысый, с птичьим лицом генеральный обозный Иван Ломиковский, поляк по происхождению, не скрывавший своих польских симпатий; по левую – генеральный судья Василий Леонтьевич Кочубей, радевший за московскую партию. В эту партию, стоявшую за крепкий союз с Москвою, входили кроме Кочубея бывший полковник полтавский Искра, полковник стародубский Скоропадский и другие.

Кочубей был немного моложе Мазепы, но в его облике не было той молодящей живости, что у гетмана. Круглое, добродушное, чуть припухлое лицо, узкие зеленоватые пустые глаза, подстриженные под скобку волосы и спущенная на лоб челка делали его похожим на простого селянина, и, если б не богатый кармазиновый казацкий кунтуш, никто не сказал бы, что этот человек. – богатейший помещик, первое после гетмана лицо на Украине.

– Здоровье его пресветлого величества великого государя Петра Алексеевича! – высоко поднял первую чару Мазепа.

– Ура! Слава! Виват! Хай живе! – нестройно и разноголосо ответили гости.

– Я бы охотней выпил за короля, – тихо, по-польски, шепнул Ломиковский соседу – молодому князю Вишневецкому, – но что же делать, приходится ждать…

– А как долго такое положение может продолжаться? – спросил князь.

– Зависит от шведской фортуны…

На другом конце стола Андрий Войнаровский тихо разговаривал с Мотрей Кочубей, по счастливой случайности сидевшей с ним рядом.