Питер Кэри - Моя жизнь как фальшивка

• Название: Моя жизнь как фальшивка
• Автор: Питер Кэри
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-07875-4

… Эта история началась на задворках цивилизации вскоре после войны как безобидная шутка. Посредственный поэт Кристофер Чабб решил доказать застойному австралийскому обществу, что поэзия жива, – и создал Боба Маккоркла, веломеханика, интеллектуала и автора гениальных стихов, равных которым еще не знала мировая культура. Случился страшный скандал – редактор, опубликовавший их, отправился под суд за оскорбление морали и встретил таинственную и незаслуженно жестокую смерть. Но личина оказалась живучей: на суде человек, которого быть не должно, встал и заявил, что Боб Маккоркл – это он. Поэзия и впрямь ожила – чтобы мстить своему создателю.

И тем, кто пойдет по стопам нового Франкенштейна, даже в ночном кошмаре не может привидеться, насколько жестокой окажется эта месть. А читателю предстоят бессонные ночи и попытки распутать тенета самой изобретательной мистификации литературы XX века.

Роман дважды лауреата Букеровской премии Питера Кэри «Моя жизнь как фальшивка» – впервые на русском языке.

---

Она раскрыла книгу и показала мне корешок вырванного листа – вероятно, того самого «образца», который Чабб приносил в отель.

– Вы делаете бизнис со мной, – продолжала девушка. – Не с ним.

Уже легче. Я выдавила улыбку, хотя такие ужимки мне плохо даются. Наверное, я выглядела, словно какая-нибудь тетка де Кунинга [88].

– Я – редактор поэтического журнала, – сказала я.

– Да. – Темные глаза не мигали. – Но сперва я закрою дверь. Пожалуйста, тихо-ла. Пусть старик спит. А то он сердится.

Мы со Слейтером ждали в хаосе сломанных велосипедов, пока женщины опускали дверь и задвигали засов. Прежде чем я успела хотя бы шепотом воззвать к Слейтеру, они погасили длинную неоновую вывеску и повели нас вглубь мастерской. Я услышала хрипловатое дыхание и поняла, что Кристофер Чабб заснул на своей жесткой постели. Здесь даже воздух пропитался машинным маслом и бензином, однако на лестнице, по которой несколько часов назад пронеслась миссис Лим с мачете в руках, запахи начали меняться. В святилище пахло сосной и сандалом, и к ароматам примешивался другой, отрадный для меня, запах усадебной библиотеки, тысячи девственных томов, неразрезанных, плотно прижатых друг к другу страниц.

Мы со Слейтером остановились в этой чужеродной тьме, а женщины опустили за нами тяжелую крышку люка. Меня охватила паника, страх замкнутого пространства. Куда они спрятали мачете? Но вот свет включили, миссис Лим принесла два складных металлических стула и поставила их друг за другом, точно сиденья в автобусе.

– Садитесь.

Я уселась позади Слейтера, а Тина встала перед нами, прижимая к груди книгу. Чуть в стороне стояла миссис Лим – без оружия.

– Теперь у нас будет бизнис, – сказала девушка, и это прозвучало как угроза.

Слейтер обернулся ко мне и подмигнул, словно озорной школьник.

– Бизнис, – передразнил он.

Тина показала на уставленные книгами стеллажи.

– Это наша семья, – пояснила она.

Господи, мысленно взмолилась я. Только не это. Ненавижу идолопоклонство.

– Наш предок, – дополнила миссис Лим.

Только теперь я начала догадываться, насколько сложными будут переговоры. Мне тоже хотелось кому-нибудь подмигнуть, но Тина не спускала с меня глаз.

– У Боба Маккоркла украли родину, – сказала она. – Когда он приехал сюда, не знал слов, ничего не знал. Мы собрали для него все имена.

– Все имена, – повторил Слейтер. – Поразительно. Неужели вы действительно сделали это, Тина? Уму непостижимо.

Он забавлялся, пытаясь развеселить меня, но заодно и льстил обладательнице книги.

– Боб Маккоркл – дерево, – продолжала она. – Мы – корни. Стихи – цветы. Понимаете, что я говорю? Этот старик украл книгу, он сорвал цветок с дерева. Понимаете?

Я бы обошлась без метафор, но с большим интересом отметила, что, судя по ее словам, Чабб не участвовал в работе. Слейтер тоже не упустил это из виду.

– Значит, теперь стихи ваши? – уточнил он. – Вы можете продать их или оставить себе.

– Мы никогда не продадим книгу, – ощетинилась девушка. – Лучше умереть.

Я утратила дар речи, буквально. Как вести переговоры с упрямой и невежественной девчонкой?

– Конечно, – сказал Слейтер, – но вы же уступите право опубликовать слова из этой книги?

Вместо ответа она обернулась ко мне.

– Мемсахиб, вы принесли сюда свой журнал. «Современное обозрение», да? Когда миссис Лим отдала его мне, она сказала, что леди хочет иметь со мной бизнис. А потом вы начали бизнис со стариком. Может, думали купить дешевле? Чхе! Это не его книга, чтобы продавать!

– Сначала мне нужно прочесть стихи. Я не могу обсуждать их, пока не прочту.

– Боб Маккоркл – гений, так и знайте.

– Может, это мне решать?

– Нет, не вам, но вы скоро сможете прочесть. Миссис Лим и я видели ваш журнал. Но вот чего мы не знаем: сколько денег вы заплатите?

Я рассмеялась:

– Боюсь, Тина, что ни поэты, ни редакторы больших денег не зарабатывают.

– Хорошо. – Она усмехнулась с досадой. – Но Боб Маккоркл – гений, правда?

– Даже гении зарабатывают мало.

Она сердито покосилась на Джона Слейтера.

– А вот вы – богач.

– О нет, вовсе нет!

– Я видела отель. Вы купили костюм, шоколад, наряды для меня.

Наряды?

– Видишь ли, дорогая, я зарабатывал деньги романами. Боб презирал бы меня за это.

– За гения должны платить больше! – Она чуть не плакала.

– Тина, пожалуйста! – вмешалась я. – Не надо горячиться. Дайте мне сначала прочесть.

– Нет, не пожалуйста! Вы ничего не понимаете. Пожалуйста, мистер Слейтер, – попросила она, – пожалуйста, отвернитесь. Закройте глаза.

Слейтер повернулся ко мне. Лицо его стало серьезным, он даже слегка побледнел.

– Что она делает? – шепнул он.

Я думала, девушка просит отвернуться и не мешать ей плакать, но, к моему изумлению, тихо зашуршал хлопок, и девушка, ничего не объясняя и не извиняясь более, сорвала с себя блузу и юбку. Великолепное, идеальное тело, подумала было я, крепкое, но изящное, узкая талия, широкие бедра, никакой слабости. Но тут я увидела, что не лобок она мне предъявляет, а свою кожу – с глубокими грубыми шрамами, будто на коре каучукового дерева. Зрелище отнюдь не отталкивающее, но странное – настолько странное, что оно раз и навсегда запечатлелось в моем мозгу, и впоследствии я немало времени провела над книгами по тропической дерматологии, изучая омерзительные снимки потницы, стригущего лишая и аллергических заболеваний, которым славятся леса Малайского полуострова. Обычно эти недуги проявляются красными, сырыми, ужасными язвами, а у Тины кожа загрубела так, что местами напоминала мозоли на подошве. На внутренней стороне бедер вилось серое кружево, чужеродное и прекрасное, как будто фантастическая воля поэта наложила свой отпечаток не только на душу, но и на тело девушки.

Слейтер смотрел через мое плечо, и я сообразила, что он разглядывает ее отражение в окне.

– Прекрати, – сказала я.

Но Тина уже одевалась, продолжая говорить:

– Мы помогали ему делать стихи. Мы отдали все. Теперь мы должны получить деньги.

Разве я могла не растрогаться при виде ее кожи, не возмутиться тем, как ее покровитель использовал и терзал это тело?

– Дайте мне стихи, – попросила я. – Я должна решить сама.

– Вы не будете разочарованы.

– Пока не прочту, о деньгах говорить не стану.

Она все смотрела на меня – не сердито, но упрямо.

– Нате! – сказала она вдруг и сунула книгу мне в руки.

И вновь я почувствовала под ладонями пугающую растительную податливость переплета.

– Теперь можете читать! – сказала девушка.

– Теперь?

– Здесь. В этой комнате.

– Я не могу читать, когда на меня смотрят. Так и собаки не едят.

– Видите? – сказала Тина.

Когда я читаю, внимание мерцает и гаснет, и чтобы сосредоточиться, мне требуются не только тишина и уединение, но также ручка – она помогает мне приковать скользящий ум к очередной странице. А теперь, когда я надеялась прочесть главную в своей жизни книгу, Тина расхаживала рядом, поминутно отвлекая меня, в уши и волосы лезла мошка, я пробивалась сквозь извивы прихотливого, запутанного почерка и все это время боялась, что другого случая оценить рукопись у меня не будет. Все равно что читать, стоя на подоконнике над шумной нью-йоркской улицей: ветер воет, страницы шуршат.

Но даже в этих чудовищных условиях я не могла не увидеть, как этот текст раздвигает границы поэтики и вкуса. Кем бы ни был и кем бы ни сделался Боб Маккоркл, гений его очевиден. Он разорвал историю на клочья и вновь собрал ее кишками наружу – влажная, зеленая суть вещей просвечивала и блестела на швах.

То была кровавая битва, личины поэта неистовствовали, подобно многорукому герою индийского эпоса, он был то Богом, то Шутом. «Не знал ни слова он, двадцать четыре года миновало». Банально говорить, что поэт пытался сотворить собственный мир, но Маккоркл сделал именно это – с такой глубиной, с такой всеохватностью, что читателя отбрасывало в Вавилонскую библиотеку, как при чтении Паунда, в пучину истории, богословия, этимологии, в Хобсон-Джобсоновскую сокровищницу с ее «джамбу», «джумбу», «лак» и «кайф» [89]. Это было невероятно, намного более того, что я обещала Антриму. Ради такого стоило родиться на свет – ради единственного головокружительного взгляда на те высоты, где я услышала, как в ушах поет кровь.

С огромным сожалением я возвратила книгу ее стражам, которые потребовали от меня не только точной финансовой оценки этого труда, но и внимания. Теперь мне следовало их выслушать. Они хотели опровергнуть домыслы. Меня оторвали от великой книги и возвратили к кайя-кайя, в джунгли Перака. Снова благоразумие потребовало снять с ручки колпачок.

45

Мистер Лим, как известно, был убит пиратами. После рассказа Чабба я сочла, что зубчатые шрамы на щеке и шее миссис Лим появились тогда же, но в тот вечер на Джалан-Кэмпбелл я узнала истину.