Тим Северин - Побратимы меча

• Название: Побратимы меча
• Автор: Тим Северин
• Издательство: Эксмо: Мидгард
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-17882-1: 5-699-17888-0

Этих людей боялись.

Этих людей проклинали.

Этими людьми восхищались.

В поисках славы они покидали свои студеные земли и отправлялись бороздить моря и покорять новые территории. И всюду, куда бы ни приходили, они воздвигали алтари в честь своих богов — рыжебородого Тора и одноглазого хитреца Одина. Эти люди вошли в историю и остались в ней навсегда — под гордым именем викингов…

Скитания Торгильса, сына Лейва, продолжаются. И каждый его шаг, каждый поступок оказываются звеньями незримой цепи, сплетенной искусным мастером, который повелевает судьбами северян, — многоликим Одином.

---

Я посмотрел на Греттира. Он был бледен и слегка дрожал. С тех пор как мы с ним одновременно видели огонь, исходивший из могилы старого Кара на мысу, нас ни разу не посещало совместное ясновидение. Но на этот раз оно было смутным и неопределенным.

— Что это такое? — спросил я у Греттира.

Мой вопрос не требовал объяснений.

— Я не знаю, — ответил он хриплым голосом. — Что-то здесь не так.

Дурень Глам нарушил нашу сосредоточенность. Вдруг он принялся прыгать и скакать на краю утеса, где его было видно из лодки Крючка. Он выкрикивал хулы и насмешки, и дошел до того, что повернувшись к морю спиной, спустил штаны и показал Крючку зад.

— Прекрати! — рявкнул Греттир.

Он ударил Глэма с такой силой, что бродяга повалился навзничь. Глам встал на ноги, натянул штаны и заковылял прочь, упрямо что-то бормоча. Греттир повернулся лицом к Крючку. Тот перестал грести, но удерживал ялик на безопасном расстоянии от берега.

— Проваливай! — рявкнул Греттир. — Тебе нечего сказать такого, что мне хотелось бы услышать.

— Я уеду, когда мне захочется! — крикнул в ответ Крючок. — Я хочу сказать тебе, что я о тебе думаю. Ты трус и преступник. Ты тронутый на голову, убийца, и чем скорее тебя прикончат, тем лучше будет для всех достойных людей.

— Проваливай! — вновь прокричал Греттир во всю мочь своих легких. — Ступай и возись со своим хутором, несчастный одноглазый. Это ты повинен в этой смерти. Парень никогда не полез бы сюда, когда бы ты не подстрекал его. Теперь он мертв, а твоя хитрость не удалась, так что ты остался в дураках.

Пока продолжался обмен оскорблениями, у меня от боли стала раскалываться голова. Греттира, по-видимому, это не затронуло. Гнев на Крючка, наверное, отвлек его. А во мне нарастала тревога. Обещавший стать погожим день вдруг набряк угрозой. Небо затянуло облаками. Меня пошатывало, и я сел на землю, чтобы избавиться от дурноты. Громкая перепалка между ругающимися отзывалась от скал, но тут я услышал что-то еще: нарастающий плеск крыльев и нарастающий гомон птичьих криков. Я глянул на север. Множество морских птиц потянулось в небо. Сначала скользили вниз к морю, а потом начинали быстро бить крыльями, чтобы набрать высоту и там сбиться в стаю. Они походили на пчел, когда те начинают роиться. Основная стая спиралью вздымалась вверх, и все больше и больше птиц присоединялось к ней, тоже взмывая вверх. Вскоре стая так разрослась, что ей пришлось разделиться на вереницы и пряди. Тысячи тысяч — их было слишком много, ни сосчитать, ни хотя бы представить их число было невозможно. Множество птица все еще оставалось на уступах, но большая часть уже пришла в движение. Стайка за стайкой, выводок за выводком огромные массы крылатых созданий, кружа, поднимались все выше и выше, как грозовое облако, пока птичья туча не начала распадаться, разлетаться над морем, поначалу как будто во всех направлениях. Но затем я понял, что есть одно направление, которого избегали все птицы: ни одна из них не вернулась на Дрангей. Птицы покидали остров.

Я с трудом выпрямился и, шатаясь, подошел к Греттиру. Голова и все мышцы у меня болели. Мне было очень страшно.

— Птицы, — сказал я, — они улетают.

— Конечно, улетают, — раздраженно бросил Греттир через плечо. — Каждый год они улетают примерно в это же время. Вырастили потомство, вот и улетают, а весной вернутся.

Он пошарил в траве, нашел округлый камень, размером с каравай хлеба, вырвав его из травы, поднял над головой обеими руками и бросил, целясь в лодку Крючка. Крючок воображал, что он вне досягаемости, но не учел, что Греттир Силач с детства удивлял всех тем, как далеко он может забросить камень. Камень взлетел, описав такую долгую дугу, какой я и представить себе не мог — и угодил в цель. Камень угодил прямо в лодчонку. Чуть не в самого Крючка. Тот, стоя в середине, работал веслами. Камень же с глухим стуком обрушился на груду черных тряпок на кормовой банке. Он обрушился, и я увидел, как куча вздрогнула, дернулась, и сквозь гомон улетающих птиц до меня отчетливо донесся чудовищный вопль боли. И тут я вспомнил, где испытал подобный же озноб, такое же ощущение злобы, и где слышал столь же злобный крик. То было, когда мы с Трандом бились с датчанами в морской заводи, и мне явилось видение Торгерд Хольгабруд, кровопийцы и ведьмы.

Крючок припустился прочь, а я стоял, пошатываясь.

— У тебя лихорадка, — сказал Греттир и обнял меня, не давая упасть. — Слушай, Иллуги, дай мне руку, отнесем Торгильса домой.

И они отнесли меня в землянку и удобно устроили на овечьих шкурах, лежащих на земляном полу. Сил у меня хватило только чтобы спросить:

— Кто это был в лодке с Крючком? Почему они не показались?

Греттир нахмурился.

— Не знаю, — сказал он, — но кто бы то ни был, кому-то долго придется лечить свой ушиб или сломанную кость, и этот день он не скоро забудет.

Может быть, перелетные птицы слетели потому, что почуяли близкую перемену погоды, а может быть — так полагаю я — их согнало с гнездовий зло, которое посетило нас в тот день. Так или иначе, для нас это был последний летний день. К вечеру пошел дождь и сильно похолодало. Две недели мы не видели солнца, и первые осенние бури налетели на остров — не по времени рано. Уступы скал совсем опустели, оставшихся птиц можно было пересчитать по пальцам, и на Дрангее вновь воцарилось угрюмое однообразие, прежде должного времени, — почти сразу после осеннего равноденствия.

Я лежал хворый, ослабевший от лихорадки, но даже с одра болезни видел, что Греттир пребывает в состоянии подавленном более чем обычно. В лице его было больше уныния, может статься, от мысли об еще одной долгой зиме, которую предстоит провести в сырости, тесноте и одиночестве Дрангея. Он стал уходить из землянки с первым светом и нередко не появлялся до сумерек. Иллуги сказал мне, что брат его все это время сидит в одиночестве, глядя в сторону земли, сам ничего не говорит и не откликается на разговоры. Иной раз Греттир спускает лестницы и, когда позволяет отлив, ходит вкруг острова, в ярости топча отмель, всегда один. Именно после одной из таких прогулок он вернулся таким, каким я его никогда не видел: он был испуган.

— Что тебя тревожит? — спросил я.

— Там, на отмели, меня посетило такое же чувство, какое мы оба испытали, когда сюда приплыл Крючок, когда я метнул камень. Поначалу оно было еле заметно, но я шел вокруг острова, и оно становилось сильнее. Но, как ни странно, мне повезло. На дальней стороне острова я наткнулся на добрый кусок плавника. Видно, его принесло с восточной стороны фьорда. Отличное толстое бревно, целый ствол с корнями и всем прочим — так и просится в огонь. Я наклонился, чтобы оттащить его от воды подальше, и вдруг мне стало худо — я даже подумал, не подцепил ли я твою лихорадку. Но вдруг мне пришло в голову, что это мое состояние может быть как-то связано именно с этим местом на отмели — оно ведь как раз напротив хутора головореза Крючка, — или, вполне возможно, с самим этим бревном. Не знаю. Как бы то ни было, я решил, что приступ дурноты — это знак. И вместо того, чтобы вытащить бревно, я столкнул его в море. Глаза бы мои его больше не видели.

А на другой же день Глам явился к землянке, и лицо его сияло довольством.

— Я сделал доброе дело, — сказал он. — Вам такого и не снилось, хотя все вы считаете, что от меня мало проку.

— Какое такое дело, Глам? — спросил Греттир с кислым видом.

Мы уже устали от непрестанных непристойностей Глама — больше всего ему нравилось размеренно пускать ветры, что вовсе не освежало спертый воздух в землянке, и он обижался, когда его выгоняли даже и в непогожую ночь, пусть ищет ночлег, где хочет. Вот он и устроил себе неприютное лежбище в углублении рядом с лестницей, там, где я впервые наткнулся на него. Он притворялся, что сторожит нас, хотя в такую непогоду вряд ли можно было ждать нападения.

— Я нашел отличное бревнышко, — объявил Глам. — Пришлось с ним повозиться. Его прибило к отмели под самой лестницей, а я таки взял веревку и сам затащил его наверх. Хватит дров на три, а то и на четыре ночи.

День выдался погожим, страшная непогода ненадолго отступила, и Греттир чуть не на руках вынес меня из вонючей землянки посидеть на свежем воздухе, поглядеть на водянистый солнечный свет.

Глам продолжал:

— Лучше бы разрубить бревно прямо сейчас. Пока нет дождя.

Греттир взял секиру. Это было прекрасное, тяжелое орудие, единственная у нас секира, слишком нужная в нашем хозяйстве, чтобы доверить ее Гламу — он мог потерять ее или повредить лезвие. Греттир пошел туда, куда Глам приволок бревно. Я же лежал на земле, и самого бревна за травой видеть не мог. Но я слышал, как Греттир сказал:

— Странное дело. То самое бревно, которое я бросил в воду вчера. Видно, течение принесло его на противоположную отмель.

— Да чего там, отличное бревнышко, откуда бы оно ни приплыло. Выдержанное, крепкое, — сказал Глам, — а сколько мне пришлось потрудиться, чтобы выволочь его сюда. Уж на этот раз оно не пропадет.