Софрон Данилов - Красавица Амга

• Название: Красавица Амга
• Автор: Софрон Данилов
• Издательство: Современник
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988

Историко-революционный роман об установлении Советской власти в Якутии. Описывается борьба против отряда генерала Пепеляева в 1922-23 гг.

---

По двору, постукивая друг о дружку торбасами, прохаживался молодой солдат.

— Тепло там? — Он показал на искры из трубы юрты.

— Пока холодно. Отужинает начальство, я тебя позову.

— Ладно, буду ждать.

«Томмот честный! Он честный!»

Опять надвинув на самые глаза чёрный платок и низко опустив голову, Кыча быстро прошла к себе за перегородку. Мать накрывала на стол, а Кыча быстро переворошила содержимое нескольких ящиков — спиртного не оказалось. У отца должно было быть припасено немало спирта, на это он особенно запаслив. Но куда он мог его припрятать? Знает наверняка Суонда, но пока у него добьёшься ответа, чёрная ворона успеет побелеть. Наверно, в подвале, в амбаре…

— Это кто такой лежит? — только сейчас узрев Суонду, лежащего на кровати возле дверей, спросил Топорков.

— Кажется, хамначчит, — ответил Томмот.

— Подними его. Пусть накормит лошадей.

Томмот едва добудился спящего Суонду и объяснил, что от него требуют. Тот потёр кулаками глаза и, позёвывая, стал одеваться.

— Без спирта это мясо в горло не протолкнёшь! — Топорков бросил вилку на стол.

Томмот подошёл к перегородке.

— Спирта…

— Нет! Нет у нас! — не дала ему договорить Ааныс. — Где я возьму, когда у нас нет. И в какую прорву столько лезет…

— Томмот… — шёпотом позвала Кыча.

Томмот оглянулся и не поверил глазам своим: по-детски приподняв руки, словно желая кинуться ему на шею, Кыча потянулась к нему.

— Требуют спирта! — гаркнул он на девушку. — Спирта, понятно?! Будет, нет?..

— Я… Я поищу в амбаре!

— Говорят, что нет. — Томмот вернулся к столу. — Сейчас поищут в амбаре.

— Иди, сам поищи хорошенько! Чёрта они сами там найдут!

Озадаченная поведением дочери — давеча набросилась на парня с кулаками да с ружьём, даже топор подняла, теперь же побежала услуживать, — Ааныс поглядела им вслед.

На дворе приплясывал от мороза молодой солдат.

— Чего я мёрзну тут? — пожаловался он Томмоту. — В такую погоду кого сюда нелёгкая принесёт?

— Ничего не знаю, так приказал полковник, — ответил Томмот, пропустив Кычу вперёд.

— Сволочи! Сами отсиживаются в тепле, спирт хлещут…

В амбаре, оскальзываясь на мёрзлых ступеньках, он следом за Кычей спустился в подвал.

Едва достиг он дна подвала и твёрдо встал, щёку ему обожгло горячее дыхание Кычи.

— Том-мо-от! Человек, который обещал тебе «Голос якута», шлёт привет!

— Что-о?

— У кого ты хотел одолжить журнал «Голос якута»? Так он тебе…

— Кыча!

— О, Томмот!..

Они замерли в объятии. Сколько раз в мечтах своих Томмот представлял себе этот миг, но никогда бы и в голову не пришло такое: в холодном амбаре, на дне ледника!

— Кыча, не плачь. Не плачь, тебе говорят! Что он велел передать?

— Напоите их допьяна, говорит. Остальное будет видно. И чтобы ты к нему не подходил. Совсем!

— Будет видно? Да опьянев, они его просто застрелят!

— Я ему сказала так же. А он говорит — выбора нет.

— Да, это верно. Ты к нему пойдёшь?

— Он сказал, чтобы без надобности не шла.

— Есть такая надобность! Передай вот это. — Томмот вынул из внутреннего кармана пистолет и нож. — Спрятала? Спеши. А где же спирт?..

— Не знаю. Догадываюсь, что тут…

Томмот зажёг спичку. В одном из углов под кучей бурого снега он увидел какие-то сумы, ящики, мешки. Он поспешно разбросал этот хлам. Внизу оказался большой ящик с висячим замком. Томмот ударом ноги расколол крышку, отломал доску и просунул руку в дыру: бутылки!

— На, держи! Четыре бутылки. Заверни в тряпицу. На стол подавать не сразу, пока не потребуют, пока не заругаются. Солдату в юрте отнеси побольше да разведи покрепче. А когда уснут, постового со двора в дом позови. Только надо бы дать знать Ходулову, что снаружи поста нет.

— Хорошо!

— Давай побыстрей. Вылезай сперва ты.

— О, Томмот, прости меня…

— Ладно, ладно! Быстрей вылезай!

…Навстречу им кинулся обеспокоенный Мальцев.

— Ну, как?

— Есть! Есть!

— Быстрей сюда!

— Тра-ля-ля… — попытался напевать Мальцев, мотая отяжелевшей головой. — Не помню ни одной самой паршивой песни. Ни единого слова…. Эх, жизнь проклятая. А ведь у меня был неплохой тенор! Остался мой золотой голос в снегах Сибири, господин полковник…

— Все мы прежде были божьими птахами… Тенор!

— Я был тенором! Не верите?

— Будьте вы хоть тенором, хоть сифилитиком… К чёрту лирику вашу!

Томмот развёл и принёс на стол полбутылки спирта, и вскоре оба захмелели настолько, что каждый, уже не ожидая другого, сам стал наливать себе. Топорков всё больше становился молчалив и угрюм, только ворочал глазами да икал. Зато у Мальцева язык развязался. Он принялся длинно рассказывать, как, пребывая в Сибири в составе армии адмирала Колчака, принял участие в расстреле восставших рабочих Куломзина. Видя, что полковник его не слушает, он повернулся к Томмоту:

— Вот там был бой! Сражение, не то что здесь. Разве это бой? — Мальцев качающейся рукой показал куда-то вбок. — Да и вся эта наша компания, «дружина», «братья» — это просто хулиганство! Историческое хулиганство! Э, да ты разве поймёшь? Лучше сходи, тащи ещё…

— Есть у них спирт, да не хотят давать. Боятся отца-старика. Попросите сами.

Мальцев пошёл было на левую половину, но остановился перед камельком. Его сильно качало.

— Спирт! Ну?

— Суох… Нету… — возразила Ааныс.

— Как это «суох»? — Мальцев вытащил пистолет. — Ну, как, «баар»?

— Баар… баар… совсем конец… — испугалась Ааныс.

— Бери! — кивнул он Томмоту.

Тот принял у хозяйки ещё бутылку, разбавил спирт в банке и поставил на стол.

— Моло… — Не договорив, Топорков икнул и выронил на стол недожёванный кусок мяса. Удивлённо поглядев на кусок, он смахнул его рукавом со стола, выпил услужливо подвинутый Томмотом стакан и поднял на Томмота мрачные глаза. — Молодец!

— Для них царь и бог — вот! — Мальцев хлопнул рукой по кобуре. — Язык пули понятен всем!

— Я не про вас. Вы известная сволочь. Я хвалю вот его, — и опять Топорков уставился на Томмота тяжёлым взглядом. — Чычахов, я желаю наградить тебя. Мою награду ты не забудешь вовек!

— Спасибо, брат полковник!

Помянув о награде, тот переменился: трезвые, мрачные, холодные глаза смотрели на Томмота мстительно и подозревающе. Казался пьяным, оказался трезв… Томмоту стало не по себе.

— Благодарить будешь потом! Знаешь, чем я хочу тебя наградить? Высокую честь расстрелять этого чекиста я предоставлю тебе, бывшему чекисту. Завтра, при народе, ты его… — Топорков щёлкнул пальцами…

В груди у Томмота похолодело.

— Брат полковник, раньше я ни разу…

— Не расстреливал людей?

Томмот опустил голову и промолчал.

— Не расстреливал? Тем лучше. Это будет твой первый.

— Слушаюсь, брат полковник.

— Вот за это стоит выпить, подполковник! — Топорков стукнул Мальцева стаканом в поникший лоб. — Выше голову! За первое причащение брата Чычахова! А теперь, брат Чычахов, сходи и проверь, как стерегут солдаты твою завтрашнюю мишень. Проверь и коней! Заодно солдатам отнеси поесть.

— Слушаюсь, брат полковник.

За перегородкой он взял у Кычи пистолет, нож, положил их во внутренний карман, подойдя к столу, прихватил для солдат мяса, лепёшки, бутылку и вышел в темь.

Наружный постовой, не стерпя мороза, вошёл в юрту и застал арестованного у огня.

— Он тут у огня, а я дрожу на морозе, как собака! — заорал солдат как ужаленный. — А ну, прочь!

— Чего злобствуешь! — упрекнул его пожилой. — Мало, что ли, места? Пусть греется. И он небось человек.

— Тебе, Епифанов, я вижу, красных жалко? Узнал бы об этом полковник… Да и зачем ему греться, завтра ему крышка!..

Завернувшись в свою ветхую дошку, Ойуров присел на кормушку, сбитую из молодых неошкуренных листвяшек. Кутался он в дошку больше по привычке, зная, что ему это не принесёт облегчения, всё тело у него одеревенело настолько, что даже боли он не чувствовал, хотя знал, что болело и в груди, и в животе — везде, где прошлись кулаки его истязателя. Рёбра как бы сдвинулись с места и перемешались. Набил, видать, руку! Айу-айа…

«Завтра всё равно ему — крышка».

Неужели на этом и оборвётся жизнь твоя, Трофим Ойуров, единственный сын Басылая Балыксыта, прозванного Рыбаком за то, что всю жизнь питался только озёрным гольяном да малявкой.

Много лет прошло с того весеннего утра, когда он, мальчуган лет шести-семи, в испуге проснулся от крика, который, как ему показалось, потряс стены маленькой избушки? И увидел он, притаясь под старым заячьим одеялом: посреди избушки стоял первый бай их наслега Аабылан и шумно мочился прямо на земляной пол, разражаясь бранью — он требовал, чтобы хозяин избушки подтёр за ним… Много лет прошло с того памятного утра, но Ойуров всё помнит ясно, как будто это произошло вчера.