Николай Кузьмин - Генерал Корнилов

• Название: Генерал Корнилов
• Автор: Николай Кузьмин
• Издательство: Воениздат
• Жанр: История
• Год: 2001
• ISBN: 5-203-01798-0

На имени генерала Лавра Георгиевича Корнилова, возглавившего так называемый корниловский мятеж осенью 1917 года, десятилетиями лежала печать реакционера и мракобеса. В предлагаемой книге автор анализирует происшедшее и убедительно показывает, что затея с мятежом явилась чудовищной провокацией международных сил, ненавидевших Россию, ее мощь и православное вероисповедание.

Царский генерал Корнилов, истинный сын своей Родины, скорее фигура трагическая, ибо вовремя не сумел распознать скрытую подоплеку намерений мировой закулисы.

---

Столичные газеты яростно набросились на «горячий» материал. Смаковалась, обсасывалась каждая подробность обнаруженного заговора. Журналисты осаждали следователей, заставляли их проговариваться. Дело о немецком золоте, об ударе в спину революции принимало грандиозный масштаб.

Газетные сенсации целиком зависят от искусства репортеров. В этом отношении впереди всех оказались «Биржевые ведомости». Это на ее страницах (прежде, чем в других изданиях) появилась знаменитая статья о немецком золоте и загадочном вагоне. Это тайны, о которых так голосисто орали на улицах мальчишки с кипами газет.

Что и говорить, «Биржевка» ахнула по большевикам снарядом самого, пожалуй, крупного калибра. Вывернула самое тайное, самое постыдное, самое гибельное. Германский генеральный штаб, вагон и, само собою, всемогущее победительное золото: деньги, деньги, деньги. Без денег никакая революция просто немыслима. Однако, едва на арене появляются деньги, возникает ощутимая угроза неминуемых разоблачений: ведь их требуется передавать из рук дающих в руки берущие, причем делать это необходимо тайно, совершенно незаметно. Вот тут-то и случаются проколы. Прокололись и большевики. «Биржевка» назвала целую цепочку, по которой деньги из Берлина попадали в Петроград, в особняк Кшесинской: Парвус, Ганецкий, Платтен, Радек, Зиновьев, Козловский, Суменсон. (Лишний раз подтвердилось, что сыскное дело в России по традиции стояло на недосягаемой высоте.)

О неудаче с арестом Ленина уже говорилось: кем-то предупрежденный, он успел выскочить из дому буквально за несколько минут до ночного налета агентов. Все же кое-какая «дичь» в руки полиции попала. В частности, были той же ночью арестованы Козловский и г-жа Суменсон. Запираться они не стали и на первом же допросе принялись выкладывать всю подноготную. В одном из петроградских банков на счету Козловского лежало 20 миллионов рублей. Он их еще не трогал. Г-жа Суменсон, наоборот, тревожила свой банковский счет беспрестанно. За шесть месяцев нынешнего года она истратила уже 750 тысяч рублей.

Газетные разоблачения день ото дня ширились и углублялись. Мелькнула фамилия Иосифа Уншлихта: он якобы из рук в руки принял деньги от небезызвестного Парвуса. А еще месяц назад русская контрразведка засекла того же Парвуса на связи с самим Лениным. Правда, Ленин действовал не сам, а через своего приближенного Ю. Ларина (будущего тестя Бухарина).

Бросалась в глаза вкрадчивая осторожность Ленина в политических процессах – сказывался опыт дипломированного юриста.Прямых улик для обвинения он не оставил ни одной. И все же полицейские агенты были поставлены на ноги. Вместе с Лениным исчез и его многолетний подручный Апфельбаум (он же Радомыс-льский, Зиновьев). Опасались, что они успели улизнуть в Финляндию.

Газеты в обвинениях не церемонились. В те дни слово «большевик» стало синонимом слова «негодяй».

Прочитывая ежедневные газеты, Борис Викторович Савинков вздымал брови. Признаться, кое в чем он был осведомлен куда как основательней. В свое время «Боевая организация» не жалела сил и средств на добывание секретных сведений. Да и дорожки с большевиками время от времени пересекались. Кому, например, не было известно, что Карл Радек (он же Суменсон), карлик с отвратительной физиономией орангутанга, завербован разведкой Австро-Венгрии еще в 1904 году. Стаж, таким образом, уже весьма приличный… Полиция Германии довольно близко знакома с Саррой Равич, одной из жен Зиновьева. Ее арестовали (кажется, в Гамбурге) в 1907 году, когда она разменивала в магазине ассигнацию в 500 рублей. У кассира имелись номера банкнот, похищенных налетчиками во время дерзкого и кровавого «экса» в Тифлисе (орудовала хорошо вооруженная шайка во главе с Камо и Джугашвили)… А взять «швейцарскую цепочку»! До Платтена у большевиков орудовал некий Роберт Гримм, швейцарский социал-демократ, тоже хорошо известный русской военной контрразведке (арестовывался в свое время в Петрограде и был выслан). Когда перед Лениным встал вопрос о возвращении в Россию, вместо Гримма появился Платтен…

Опыт столкновений с провокаторами давал Савинкову основания полагать, что даже в «ленинском» вагоне (вместе с Лениным и Зиновьевым) прибыло в Россию несколько большевиков с двойным дном. Кое в кого он мог с уверенностью ткнуть пальцем: Чернов, Натансон, Камков, Диккер, Зайонц, Шеншелевич, Це-вин. Не сомневался он в секретной миссии и Анжелики Барабано-вой, ибо она приходилась женой Роберту Гримму, оставшемуся в Швейцарии. А что говорить о Нахамкесе (Стеклове), если он в Петроград отправился прямо из немецкой тюрьмы? Или о Христиане Раковском, «командированном» в революцию из тюрьмы румынской?

В одной из газет мелькнуло коротенькое сообщение, что «ленинский» вагон, следуя через Германию, остановился на берлинском вокзале. По предварительной договоренности пассажирам секретного вагона не разрешалось даже к окнам подходить. Однако Карлу Радеку разрешили не только выглянуть в окошко, но и выйти из вагона – якобы за газетами в киоск. Пока он рассчитывался за газеты, к нему подошел какой-то человек, и они торопливо, немногословно переговорили. О чем бы? Интересно…Газетная шумиха о «немецком золоте» на какое-то время затмила интерес к работе комиссии, расследующей преступления самодержавного режима. Царскую семью спрятали в Сибирь, за Урал, царские министры томились в казематах Петропавловской крепости и дрожали за свою судьбу. Комиссия заседала в Зимнем дворце. На незначительной канцелярской должности в ней подвизался Александр Блок. Тем необыкновенно бурным летом поэт ежедневно раздумчиво и медленно брел к себе домой на Пряжку и часто останавливался, запрокинув к небу бледное лицо. Улицы были пусты, безмолвствовали спящие деревья, тонкий сумрак поздней ночи как бы смазывал контуры дворцов. Стояли много раз воспетые белые ночи – природа не подчинялась революциям и войнам.

Что привело великого поэта к черновой писарской работе в этой полицейской следственной комиссии?

Прикосновение к тайне!

Такого катаклизма, что свалился на Россию, мир еще не знал. И члены комиссии первыми из всех получили доступ к самому секретному, самому сокровенному, что подточило и свалило, разбив вдребезги, вековечную махину русского самодержавия.

Неумелые оправдания царских министров выглядели жалко и беспомощно. Иное дело – генералы из охранки. За Комиссией числились Белецкий, Джунковский и Курлов. Эти держались замкнуто и с достоинством. Во всем их поведении сквозило великое служебное недоумение. С какой стати они вдруг угодили под караул? Место их совсем не здесь, и они держали себя так, словно и теперь исполняли свои нелегкие обязанности и терпеливо выжидали, когда наконец их делом, их судьбой займутся те, кто судит не с наскоку, не поверхностно, не по-школярски, – одним словом, те, кто посвящен.

В этом различии отчаявшихся, перепуганных министров и сохраняющих достоинство генералов поэтом прозревались смутные догадки, некий ключ к постижению всего происходящего на его глазах.

Кто знает, не эти ли обжигающие чувства продиктовали ему самые пронзительные строки из «Двенадцати», первого гимна пробудившейся народной ненависти, принявшей в истреблении бар и господ воистину разинский размах!

Капитан Нежинцев мучительно переживал недавний разлад с командующим армией. В характере генерала сказывался человек кондовой русской культуры, не позволявший сваливать свои беды на кого-то постороннего. Тем более что виновниками выставлялись какие-то жалкие жестянщики и жилеточники, копошившиеся, словно муравьи, в своих грязных и смрадных местечках в черте российской оседлости. Проходя в свое время службу в Вар-шавском военном округе, Корнилов достаточно нагляделся на убогий быт этого беднейшего людского скопища… Смешно сравнивать: эти вонючие и беспросветные муравейники и блеск великой империи во всем ее многовековом великолепии и славе. Воистину Слон и Моська… даже меньше Моськи – комар. А между тем…

Ну как им всем внушить, втолковать, открыть глаза? Слепые поводыри слепых, не в количестве дело, а, если хотите, в качестве! Разве ложка дегтя не портит бочку меда? Не числом они воюют, а умением. Истинно по-суворовски! И как ошибочно, как пагубно смотреть на них с военной точки зрения (как это делают Корнилов и другие генералы): сколько же, в конце концов, у них дивизий, корпусов и армий?

Другая тактика совсем, иные методы войны!

Полюбив Корнилова, уверовав в его стальную волю (особенно в невыносимо тяжкие дни Тарнопольского прорыва), капитан Нежинцев болезненно представлял, как одинок сейчас командующий. Загадочное и неожиданное исчезновение Завойко, человека, к которому тот привык и привязался, оставило генерала в безысходном окружении чужих и зачастую чуждых. Завойко… Бедный генерал! При таком-то уме и вдруг такая близорукость! Куда подевалось главное качество офицера Генерального штаба с немалым опытом загранработы – умение анализировать? Убито воловьей фронтовой работой?