Илья Голенищев-Кутузов - Данте

• Название: Данте
• Автор: Илья Голенищев-Кутузов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1967

Книга посвящена Данте Алигиери (Dante Alighieri), знаменитому итальянскому поэту XIII в.

---

Заметим, что злой шип (спина — Мала — спина) — игра слов, такая же как у Данте в стихах о Каменной Даме. Чино просит маркиза переплавить в золото жестокий камень, ибо он может заставить и мрамор лить слезы. Заметим опять те же метафоры, что и у Данте: скалы, камни. Данте ответил своему другу от имени Мороэлло Маласпина:

Достойны вы сокровища любого —
Столь чисто голос ваш всегда звучал,
Но кто в проводники неверность взял,
Сокровища не сыщет никакого.

Мороэлло так же изранен шипом, но нашел, наконец, волшебный минерал, который помог ему излечить его рану. Обращаясь к неверному Чино, часто менявшему своих возлюбленных, Данте от имени маркиза говорит, что он перестал бы сомневаться в искренности Чино, если бы увидел на его глазах правдивые слезы. Чино в сонете признается Данте, что в своем изгнании он действительно всюду искал утешения у прекрасных дам:

Одной любимой предан я всецело,
Но в красоте других — и многих — дам
Приходится искать мне утешенья.

Данте отвечал одним из лучших своих сонетов:

Я полагал, что мы навек отдали
Любовной теме дань, что минул срок —
И на приколе судну быть не впрок,
Когда зовут его морские дали.
Но, Чино, мне не раз передавали,
Что ловитесь вы на любой крючок,
И я соблазна избежать не смог,
И вновь перо персты устало сжали…[17]

В душе у автора любовных сонетов и стихов о прекрасной Даме, у поэта, отвергнувшего поучения моралистов, ставшего снова куртуазным лириком, наступил перелом. В последнем ответном сонете Чино Данте говорит, что следовало бы оставить лирические излияния: «Я полагал, что мы навек отдали любовной теме дань…» Быть может, в конце своего пребывания в замках гостеприимных маркизов Данте написал покаянные стихи, отрицая морализующую и аллегорическую поэзию первого периода изгнания. Он стал искать путей назад, к тому образу, который сиял в его юношеских снах. Тогда он написал сонет, открывающий новый период в его творчестве:

Звучат по свету ваши голоса,
Стихи мои, с тех пор, как я о даме
Стал, заблуждаясь, петь, начав словами:
«Вы, движущие третьи небеса».
Преодолев пустыни и леса,
Идите к ней, скажите со слезами
Известной вам: «Мы ваши, мы лишь с вами,
Иных не узрит госпожи краса».
С ней не останьтесь, там Амора нет.
Идите дальше в скорбном одеянье,
Как ваши сестры — после стольких лет.
Достойной дамы вы найдите след.
Скажите ей в смущенном покаянье:
«Мы служим вам, у сих склоняясь мет».

Отказавшись и от морально-аллегорического строя стихов и от куртуазной лирики, лучшим образцом которой в этот период времени являются стихи к Мадонне Пьетре, Данте стал искать иного способа выражения, который был бы синтезом всего его поэтического опыта. Видения «Божественной Комедии» не родились в определенный год, или месяц, или день, — они появлялись, исчезали и снова всплывали еще в ранней молодости Данте.

Легенды древности, трагические истории его дней, которые Данте слышал в течение многих лет, получили воплощение тогда, когда после долгих раздумий над природой итальянского языка и проблемами художественного мастерства он нашел новый, необычно звучащий и вместе с тем глубоко связанный с традицией итало-провансальской поэзии троезвучный стих — терцину, навсегда связанную с его именем. «Божественная Комедия» началась тогда, когда Данте прошептал про себя, потом произнес громко для самого себя и слил с двумя последующими стихами:

Земную жизнь пройдя до половины…

Данте увидел трех зверей, преграждающих ему путь, услышал голос Вергилия, обещающий ему заступничество небесных дам. Для того чтобы эти образы возникли, необходима была встреча Данте с Вергилием на высях античной и средневековой поэзии, необходимо было также, чтобы образ Беатриче снова засиял все тот же, и преображенный, в сердце того, кто от нее отрекся. Мы не уверены в том, что Данте начал с мудрствования: волчица значит это, лев — то, пантера — и это и то, а Вергилий символизирует разум и мировую монархию. Сперва были образ, метафора, звучание терцин, поэтическое видение необычайной силы, вызвавшее в душе поэта удивление, восхищение, ужас, а затем уже сам Данте разгадывал те загадки, которые он загадал.

Данте понял, что перед этими наступающими образами бессильны его рассуждения в «Пире», что уже не нужны домыслы трактата «О народном красноречии». По всей вероятности, в это время Данте изменил конец «Новой Жизни» и добавил «чудесное видение». Так началось восхождение Данте к земному раю, где он снова увидел прославленную Беатриче, прежнюю и преображенную, воссиявшую на всех планах бытия.

Среди белого мрамора луниджанских гор, близ Каррары, находится пещера, в которой по античному преданию жил этрусский прорицатель, чародей и звездочет, гаруспик Арун.

Он жил в пещере мраморной и взоры
Свободно и в ночные небеса
И на морские устремлял просторы.

Данте бродил по Аппуанским Альпам, по мраморным уступам Каррары и, как этрусский гаруспик, глядел на бесконечное море. Порою горы превращались в видения адских террас, уступов и пропастей. Он проникал в будущее своих героев и сам слышал предсказания о том, что с ним случится, из уст им же созданных теней.

Все творчество Данте прежних лет было лишь подготовкой к делу его жизни, к поэме, в которой отразились и небо и земля.

Глава пятнадцатая Генрих VII в Италии

23 октября 1310 года вновь избранный король священной Римской империи Генрих VII перевалил через Альпы и вышел в Италию у города Суза. Он должен был короноваться в Милане королевской короной Италии, а в Риме — императорской короной. Генриха VII сопровождала его жена — Маргарита Брабантская и много владетельных князей, прелатов и рыцарей из германского государства, особенно из рейнской земли и северо-западной части империи. Генрих и его жена говорили между собой и со своим ближайшим окружением по-французски, так как получили французское воспитание. Конечно, император владел так же свободно и немецким языком. После долгих колебаний и ухищрений папа Климент V дал Генриху благословение на императорскую корону и обещал короновать его в Риме, если не лично, то при посредстве своего легата.

В начале своего появления в «саду империи», как именовали в то время Италию, Генрих не обнажал меча. Он протягивал лилию мира, обещал праведный суд и милосердие и объявил, что не делает различий между гвельфами и гибеллинами. Казалось, вот пришел, наконец, тот идеальный государь, которого создал в своем воображении Данте. Узнав о прибытии Генриха VII, десятки тысяч людей, скитавшихся по стране и лишенных крова, воспылали надеждой. С мольбой простирали они руки к императору, ожидая, что он вернет их в родные города, откуда они были изгнаны. Генрих с радостью пошел навстречу уповавшим на его помощь, но можно с уверенностью сказать, что бывший люксембургский граф не отдавал себе вполне отчета в тех трудностях, которые ожидали его в Италии. Одна возможность возвращения изгнанников по воле императора создавала Генриху VII врагов среди правителей городов-республик, которые вовсе не желали принять в стены своих городов ими изгнанных и вернуть им расхищенное добро. Несостоятельность политики всеобщего примирения и объединения враждующих партий стала ясной уже в Милане, куда в начале следующего года прибыл новый монарх.

В Милане Генрих оставался четыре месяца. В это время капитаном города был Гвидо делла Торре, один из типичнейших тиранов XIV века. Приезд короля его совершенно не устраивал, к тому же он был по убеждениям гвельф. Какое ему было дело до этого короля, полунемца, полуфранцуза, и зачем он пришел вмешиваться в итальянские дела? Делла Торре был слишком умен, чтобы сразу открыто восстать против Генриха, обладавшего хотя и небольшой, но прекрасно вооруженной и испытанной в боях армией. С Генрихом прибыл заклятый враг капитана, гибеллин Маттео Висконти, претендент на миланскую сеньорию. Делла Торре с распростертыми объятиями принял Висконти, но за спиною Генриха начал типичную итальянскую интригу.

Незадолго до дня торжества вдруг оказалось, что железная корона лангобардов, украшенная золотом и драгоценными камнями, исчезла из собора соседнего городка Монци, где она по традиции хранилась. Были срочно заказаны новые короны для Генриха и его супруги искусному сьенскому ювелиру Ландо.