Илья Голенищев-Кутузов - Данте

• Название: Данте
• Автор: Илья Голенищев-Кутузов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1967

Книга посвящена Данте Алигиери (Dante Alighieri), знаменитому итальянскому поэту XIII в.

---

Судя по вступительному трактату, написанному как предисловие, можно было бы ждать, что для просвещения не знающих латинского языка людей разных сословий Данте напишет по-итальянски что-либо напоминающее энциклопедию своего учителя Брунетто Латини. Однако Данте пошел иными путями. Он стал комментировать свои далеко не легкие и не общедоступные канцоны. Таким образом, во втором, третьем и четвертом трактатах появились темы: Мадонна Философия, строение космоса, благородство, всемирная монархия и единое государство. Намечена также тема «Поэтика и риторика», столь важная для понимания творческих путей великого поэта.

Мы уже говорили в конце шестой главы о противоречиях в «Новой Жизни» между образом Беатриче и образом «сострадательной Дамы». В «Пире» Данте стремится доказать, что именно сострадательная Дама и была истинным проявлением Мадонны Философии и «достойнейшей дочерью повелителя вселенной». Это навело многих современных дантологов на мысль о том, что триумф Беатриче в конце «Новой Жизни» был написан и присоединен к основному тексту тогда, когда Данте оставил свои трактаты и вернулся к Беатриче в «Божественной Комедии».

Второй трактат начинается первой канцоной:

Вы, движущие третьи небеса,
Их разумея…

Эти строки произносит в восьмой песне «Рая» король Венгрии Карл Мартелл, с которым Данте познакомился во Флоренции. Поскольку неаполитанский принц умер в 1295 году, мы с уверенностью можем сказать, что Данте написал канцону до изгнания. Она, несомненно, посвящена сострадательной Даме, ставшей благодаря нежданной для нас метаморфозе Мадонной Философией. Равным образом еще к флорентийскому периоду следует отнести и вторую канцону «Пира». Нам известно (снова из «Божественной Комедии»), что музыкальное сопровождение к ней сочинил друг Данте, композитор и певец Казелла, умерший так же рано, как и Карл Мартелл. Подтверждает нашу датировку и то, что в обеих канцонах, особенно же во второй, чувствуется влияние сладостного нового стиля и выражения удивительно схожи с фразеологией «Новой Жизни».

Торжественно звучит начальная строфа первой канцоны:

Вы, движущие третьи небеса,
Их разумея, мне внемлите тайно.
Я слышу — в сердце голос прозвучал,
Столь новый для других, необычайно.
Покорна вам небесная краса.
Я вашу власть и волю ощущал;
Ваш свет мне в сердце силу излучал.
Не скрою горести и упованья.
Высокий слух прошу я приклонить.
Чтоб мог испытанное вам открыть.
Души услышьте скорбные рыданья.
Вот в спор вступает дух астральный с ней
В сияньи ваших радостных огней.

В заключительном обращении к самой канцоне, написанном в духе провансальских трубадуров, Данте говорит о сложности своей философской поэтики:

Канцона, будут редки, мнится мне,
Те, кто твоим ученьем насладятся,—
Столь труден, столь возвышен твой язык.
Но коль тебе придется повстречаться
С тем, кто твоим стремленьям чужд вполне,
Утешься, — пусть он в тайну не проник.
Скажи ему. являя новый лик,
Покорный гармоническому строю:
«О, полюбуйся хоть моей красою!»

Последний стих призывает читателя, если он не уразумеет глубокого содержания канцоны, воспринять ее интуитивно, оценить ее мастерство и силу ее экспрессии.

Данте говорит о том, что поэзия его охватывает несколько планов. Нужно принять во внимание, что на исходе средних веков писатели думали сложно и многосмысленно и прибегали к многопланному толкованию своих и чужих текстов. По-своему они были реалисты, так как прежде всего требовали, чтобы событие, о котором повествовалось, происходило в действительности; затем уже оно могло толковаться как содержащее некую моральную истину и в аллегорическом смысле; наконец, следовало «анагогическое» понимание, по которому данное событие было не только тем, чем оно казалось сначала, но говорило об истине, скрытой под покровом обычных слов. Это высшее символическое толкование связывалось с восхождением души и тайнами небес. В средние века оно предназначалось первоначально только для объяснения текстов священного писания; его применение к светской поэзии и светской литературе было дерзким новшеством. Только у Данте такое символическое понимание поэзии становится обычным. Не следует, конечно думать, что к каждому событию реальной жизни применялось многосмысленное толкование; к нему прибегали, если речь шла о явлениях важных и торжественных. Предоставим слово Данте-теоретику, разъясняющему своим читателям принятую и разработанную им систему многосмыслия: «Надо знать, что писания могут быть поняты и должны толковаться с величайшим напряжением в четырех смыслах. Первый называется буквальным (и это тот смысл, который не простирается дальше буквального значения вымышленных слов); таковы басни поэтов. Второй называется аллегорическим; он таится под покровом этих басен и является истиной, скрытой под прекрасной ложью; так, когда Овидий говорит, что Орфей своей кифарой укрощал зверей и заставлял деревья и камни к нему приближаться, это означает, что мудрый человек мог бы орудием своего голоса укрощать и усмирять жестокие сердца и мог бы подчинять своей воле тех, кто не участвует в жизни науки и искусства; те же, кто не обладает разумной жизнью, подобны камням».

Когда Данте утверждает, что писания должны толковаться по четырем смыслам, он подразумевает прежде всего священное писание, то есть библию. В средневековых школах риторики ученики заучивали латинские стихи, которые помогали запоминать толкование по четырем смыслам:

Littera gesta docet, quid credes allegoria
Moralis, quid agas; quo tendas, fnfgogia.

(Буквальный смысл учит о происшедшем; о том, во что ты веруешь, учит аллегория; мораль наставляет, как следует поступать, а твои стремления открывает анагогия.) Но мы увидим, что Данте постепенно распространяет многосмысленное толкование и на светскую поэзию: «А иной раз я при случае коснусь и других смыслов, в зависимости от требования времени и места». Данте непоследователен: он не говорит определенно, что оставляет риторическую аллегорию и переходит к толкованию своих собственных (а не священных библейских текстов) до четырем смыслам. Он даже настаивает на том, что прежде всего будет говорить о буквальном смысле, а затем об аллегорическом, иногда же прибегать и к другим, то есть к моральному и апагогическому. Он несколько раз подчеркивает важность первого реального (буквального) смысла, от которого и следует исходить. Нельзя не видеть, что этот метод противоречит обычаям средневековых философов и богословов-схоластиков и нарушает запрет Фомы Аквинского. Однако на страницах «Пира» еще чувствуется некоторая неуверенность автора, особенно по сравнению с более определенным высказыванием в письме к Кан Гранде.

В этом письме сначала разъясняются два главных смысла: буквальный (реальный, события на первом, историческом плане) и второй, аллегорический или моральный, иллюстрируемые примером из библии:

«Когда вышел Израиль из Египта, дом Иакова — из народа иноплеменного, Иуда сделался святынею Его, Израиль владением Его». Таким образом, если мы посмотрим лишь в букву, мы увидим, что речь идет об исходе сынов Израилевых из Египта во времена Моисея; тогда как, обратив внимание на аллегорию, мы увидим, что речь идет о спасении, дарованном нам Христом; моральный смысл откроет нам переход души от плача и от тягости греха к блаженному состоянию; анагогиче-ский — переход святой души от рабства нынешнего разврата к свободе вечной славы. И хотя эти таинственные смыслы называются по-разному, обо всех в целом о них можно говорить как об аллегорических, ибо они не имеют ничего общего со смыслом буквальным или историческим. Действительно, слово «аллегория» происходит от греческого «allogos» по-латыни означает «другой», или «отличный».

Из этого Данте делает следующее заключение: сначала следует рассмотреть предмет данного произведения, а потом уже его аллегорическое значение. Данте особенно настаивает на том, что буквальный смысл всегда должен предшествовать остальным, так как «в нем заключены и все другие и без него было бы невозможно и неразумно добиваться понимания иных смыслов, в особенности аллегорического». Отталкиваясь от требования Аристотеля (в первой книге «Физики»), «чтобы познание наше выдвигалось по порядку, от того, что мы знаем лучше, к тому, что мы знаем менее хорошо», Данте приходит к выводу, что следует идти постепенно, то есть от буквального смысла к менее понятным смыслам аллегорическим. Тем самым автор «Пира» заставляет нас с оправданным недоверием относиться к его же утверждениям о том, что Мадонна Философия в своих трансформациях вполне отрешилась от образа сострадательной Дамы. Как же быть тогда с первым, буквальным смыслом?