Джеймс Мориер - Похождения Хаджи–Бабы из Исфагана

• Название: Похождения Хаджи–Бабы из Исфагана
• Автор: Джеймс Мориер
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1989
• ISBN: 5-280-00630-0

У «Похождений Хаджи-Бабы из Исфагана» удивительная судьба. Этот авантюрный роман о головокружительной дипломатической карьере плута и пройдохи брадобрея Хаджи-Бабы был написан в 1824 г. Джеймсом Мориером, потомственным английским дипломатом и знатоком Востока.

---

Мой приятель, дервиш, сейчас смекнул, что он сыщик. Твёрдый на все плутовские извороты, он, не запинаясь, взялся отвечать ему за всех путешественников и уверил его, что караван идёт не из Тегерана, а в Тегеран, за исключением двух дервишей и его приятеля, которые прибыли сюда из Константинополя и следуют в Китай. Чтоб сбить поимщика с толку, он присовокупил, что на закате солнца встретил именно такого, как он ищет, человека, блуждающего в противоположной стороне пустыни, и показание своё подкрепил многими обстоятельствами, сходствующими с моим приключением. Насакчи, не сомневаясь в истине слов дервиша, поскакал по указанному ему направлению.

Чуть только он исчез из виду, дервиш пришёл ко мне и сказал:

– Хаджи! тебе надобно спасаться отсюда. Этот пустодом, утомясь тщетным поиском в пустыне, вероятно, воротится сюда и непременно тебя откроет. Мне пришла прекрасная мысль. Ступай в Кум и ищи убежища в ограде гробницы Фатимы.[95] Оттуда и сам шах не смеет взять тебя силою. Всё, что может он сделать, это воспретить жителям доставлять тебе пищу, под опасением смертной казни. Но это, вероятно, не случится. Конец концов, что он за собака, чтоб столько дорожить одною женщиною? У него их пропасть, а с другой стороны, не так-то скоро человек умирает, как мы, персы, думаем. Аллах милостив!

– Но чем же я буду там кормиться? – возразил я.

– Это предоставь мне, – сказал мой приятель. – Я настигну тебя завтра в Куме, и, иншаллах! мы заведём там отменный кейф. Я сам один раз принуждён был сделать то же по самому ничтожному случаю. Одной из шахских жён доставлял я, за деньги, бездельный приём яду, для истребления соперницы, и за то велено было ловить меня повсюду. Я успел, однако ж, спастись в святилище Шах-Абдул-Азимово, вблизи Тегерана. Минут через пять прискакал насакчи, чтоб схватить меня; но не осмелился нарушить неприкосновенности святилища. Никогда в жизни не проводил я времени лучше и приятнее. Я там ничего не делал; богомольцы, посещавшие гробницу святого, приносили мне обильные подаяния, а женщины, которые в большом числе приходят туда из Тегерана молиться, для забавы кормили меня сластями и лакомствами. Нечего долго думать: ступай, любезнейший, в Кум.

– На мой глаз! – отвечал я. – Вы мой доброжелатель, и я никогда не забуду нашей дружбы. Звезда моего счастия, может статься, опять повернёт вверх; тогда всю свою бороду я положу в ваши руки. Вы не теперь знаете Хаджи-Бабу: я не из тех, которые доблести свои показывают на ладони, а недостатки прячут под мышку. Я ваш богомолец.

– Итак, отправляйся поскорее в путь. Аллах с тобою! – примолвил он. – Берегись только гулей и джиннов, проходя ночью сквозь Селитряную степь. Прощай, аллах твой покровитель!

Когда начало светать, с радостью увидел я вдали вызолоченный купол кумской мечети. Вступая в черту города, я приметил всадника, быстро поспешающего за мною, и бегом устремился к гробнице благословенной Фатимы. Как только я перелез через толстую цепь, протянутую в главных воротах святилища, гнавшийся за мною всадник в расстоянии не более пятисот шагов закричал на меня:

– Стой! стой! Не пускайте его!

– Да будет восхвалён аллах! О Мухаммед! О Али! – воскликнул я с своей стороны и, упав на колена, поцеловал порог гробницы. Вслед за этим сотворил я тёплую молитву, с тем душевным восторгом, который легко поймут люди, ускользнувшие величайшим чудом от угрожавшей им гибели.

Между тем сыщик предстал передо мною: это был тот же самый насакчи, которого видели мы вчера. Он приветствовал меня весьма холодно и сказал, что имеет поручение взять меня, где бы я ни находился, и доставить в присутствие шаха, на что у него есть высочайший указ.

– Челом прикладываюсь к высочайшему указу! – отвечал я. – Но вы знаете, насакчи, что эта ограда неприкосновенна, и я хочу воспользоваться предоставленными ей преимуществами и правом всякого правоверного искать в ней защиты от властей. Притом же здесь покоится прах любимой святой Царя царей, который святилище её уважает более всех прочих.

– Что же теперь делать, Хаджи? – возразил руфиян в недоумении. – Этого в указе не написано; если же я вас не представлю, то, вместо ваших, шах велит обрезать мои уши.

– Иншаллах! – примолвил я.

– Как иншаллах? – вскричал он. – Неужели я приехал сюда за тем, чтоб ты меня произвёл в ослы? Я не человек, если не возьму тебя отсюда. – При этих словах он бросился на меня; я оттолкнул его жестоко. Наступила жаркая борьба: мы возились и кричали, пока муллы, принадлежащие к заведению, не сбежались к нам из своих келий, чтоб узнать о причине шуму.

– Он хочет нарушить права святилища! – закричал я, указывая на сыщика. – Я ищу здесь убежища, а он смеет говорить о взятии меня отсюда, из-под полы покровительства благословенной Фатимы (мир с нею!). Вы, хранители аллахова закона, скажите сами, возможно ли это?

– Что это за известие? – вскричали они в один голос, принимая мою сторону. – Этого, слава аллаху, ещё не бывало в Персии! Если осмелитесь взять кого-нибудь из святилища, то, кроме мщения могущественной нашей святой, навлечёте на себя гнев целого сословия улемов. По милости пророка, мы ещё в состоянии растерзать вас в куски, будь вам покровителем не то что Царь царей, а сам царь демонов.

Насакчи испугался и не знал, что отвечать муллам. Усмирив свою наглость, он пытался поддеть меня с другой точки и стал торговаться о подарке, в уважение которого мог бы оставить меня в покое, не обременяя совести упрёком в добровольном и напрасном послаблении.

Я не оспоривал права его на кусок грязи за принятый труд искать меня повсюду, тем более, что, будучи на его месте, я и сам не отвязался бы даром от моего противника, но дал ему чувствовать, что не могу удовлетворить его требованию, потому что бежал из Тегерана нечаянно и ничего не унёс с собою.

Он предложил мне подарить ему, по крайней мере, вещи, оставшиеся после меня в столипе. Я и на то не согласился и просил его идти благополучно туда, откуда приехал. Впоследствии я узнал, что этот мошенник благовремение прибрал было себе всё моё имущество, состоявшее из платья, сундуков, постели, конской сбруи, ковра, кальяна, и проч., будучи сам доносчиком на меня шаху, которому подробно описал моё отчаяние во время умерщвления несчастной курдянки и предполагаемые сношения мои с нею в доме мирзы Ахмака. Он имел в предмете, погубив меня, занять моё место.

Видя, что фирман его не может иметь никакого действия, пока я ни шагом не высунусь из ограды привилегированной гробницы, он рассудил за благо возвратиться в Тегеран, но, до отъезду, вручил кумскому градоначальнику данное ему предписание о поимке меня как государственного преступника. Он возложил на него обязанность иметь строгий надзор за моими поступками и, как только перешагну я через порог святилища, схватить меня и доставить в столицу.

Глава IV Пребывание в кумском святилище. Повесть о жареной голове

Вскоре после отъезду сыщика услышал я голос приятеля моего, дервиша, который вступая в город, извещал жителей о своём прибытии громкими восклицаниями имени аллаха и девяноста девяти таинственных свойств его[96]. Он не замедлил явиться ко мне и, при радостной встрече, объявил желание провесть со мною несколько недель в память старинной дружбы в Мешхеде. Мы поселились вдвоём в одной из келий, расположенных кругом обширного четвероугольного здания, среди которого возвышается великолепная гробница Фатимы. По счастию, я унёс с собою из Тегерана свои наличные деньги: запас мой простирался до двадцати туманов золотом и десятка серебряных монет, на которые мы тотчас купили себе циновку для покрытия полу, кружку для воды и другие предметы первой потребности.

Когда таким образом устраивались мы в нашей келье, дервиш обратил моё внимание на статью, о которой я вовсе не думал:

– Хаджи! я знаю, что ты человек умный и не слишком заботишься о пяти молитвах, умовении семи членов и тридцатитрёхдневном посте рамазана, так же, как и я. Но здесь надобно переменить образ жизни. Кум – такой город, где ни о чём не рассуждают, кроме как о рае, аде, догматах веры и о том, кто будет спасён, а кто нет. Здесь всяк или потомок пророка, или мулла; лица у всех длинные, бледные, кислые, и они служат вывескою умерщвления плоти; весёлые же и румяные щёки почитаются принадлежностью людей, обречённых на сожжение в аду. Словом, это столица нашего отечественного изуверия и ханжества. Видишь, что, вступая в неё, я сам принял вовсе другую наружность. Советую и тебе сделать то же.

– Человек! – воскликнул я, – это что за речи? Я мусульманин, но человек светский: где мне думать об умерщвлении плоти? Да и что от этого пользы?

– Польза та, что, по крайней мере, не умрёшь голодною смертью и не побьют тебя каменьем, – отвечал он. – У наших улемов нет середины: тут следует или быть отчаянным поборником правоверия, или сказаться неверным. Пусть только заметят, что ты сомневаешься хоть в одном обстоятельстве магометанского учения, или не почитаешь Корана несозданным, животворящим чудом, или же принадлежишь к числу суфиев, то есть вольнодумцев, то, клянусь смертью отца и матери твоих, они тебя уничтожат, разорвут в куски, в полной уверенности, что за то получат небесную награду. Тебе, может быть, известно, что здесь живёт знаменитый мирза Абдул-Касем, первый муджтехид в Персии, который, если бы захотел, одним своим словом распространил бы в целом народе такое учение, какого ни ты, ни я и во сне не видали. Многие полагают, что он в состоянии отрешить шаха от престола и что высочайшие фирманы для него то же, что обёрточная бумага. Но, на самом деле, он добрый малый, и, за исключением страсти побивать каменьем суфиев и кормить грязью пас, странствующих дервишей, я не знаю другого за ним пороку.