Семен Бронин - История моей матери

• Название: История моей матери
• Автор: Семен Бронин
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Остальное - как пойдет,- сказал он вышколенному официанту, который мог бы победить на конкурсе немых сцен и живых фигур, если бы такие проводились.- Вы, я слышал, литературу любите? - спросил он Рене, ради которой и устроил эту встречу, повеселел, осклабился в дружелюбной улыбке.-Про вас легенды ходят - как вы экзамены сдавали.

- И до вас дошло? - не слишком любезно пошутила Рене, имея в виду его профессию. Он понял и не обиделся.

- Нет, Летиция рассказала. До полицейских сводок вы пока не дотягиваете. Давайте, пока нам закуски несут, экзамен небольшой устроим: вам - как вы знаете литературу, мне - как я ее помню. Летиция тут пас - не знает ее и знать не хочет. Если б в мое время училась, провалила бы все экзамены и никакой отец бы не помог: у нас тогда строго было. Она одного Бальзака с другим путает и не видит в этом ничего зазорного.- Глаза его по-прежнему пытливо изучали Рене, но теперь еще и окутывались воспоминаниями и влажно поблескивали: он, видно, любил возвращаться в прошлое.- У нас в вашем возрасте игра была: кто-нибудь начинал читать стихи, а другой должен был их подхватить и продолжить. Мы многое учили наизусть: считалось дурным тоном не знать хоть что-нибудь из каждого хорошего французского поэта - это было как пропуск в высшее общество. Попробуем? - и оглядел обеих, приглашая к состязанию.

Летиция благоразумно устранилась от него и замолкла. Рене боролась со стеснительностью, которую вызывал в ней не Морис, а роскошь ресторана,- она смотрела по сторонам, задумывалась и рассеивалась. Морис не стал дожидаться ее согласия.

- Я говорю первое четверостишие, Рене - второе, я третье, Рене четвертое. Так? Что возьмем для начала, для разминки? Что-нибудь из Ронсара? Что все знают?.. Ты что-то не слишком торопишься, приятель,- выговорил он поспешавшему мимо официанту, и тот изобразил на лице высшую степень услужливости и почтительности:

- Особенно стараемся. Паштет велели наново делать. А вино из старых запасов взять - туда дойти еще надо. Хозяин распорядился,- пояснил он многозначительно.

- Ладно.- Морис остался удовлетворен его объяснениями.- Займемся тогда духовной пищей. Память, говорят, натощак лучше,- и начал из Ронсара:

"Вам будет много лет. Уже седой и хрупкой,

Прядя под вечер шерсть и греясь у огня,

Вы вспомните, как я молил вас об уступке,

И скажете, вздохнув: Ронсар любил меня".

Для Рене это не представляло трудностей - она бойко и громко, так что половина зала вздрогнула от звуков ее упругого, гибкого, поднаторелого на уроках литературы голоса, прочла вторую половину пароля в высшее общество:

- "И кто бы ни был там, за прялкой или ступкой,

Служанка ль, сонная от хлопотного дня,

При имени моем в улыбке сморщит губки

И вас благословит, крестом вас осеня".

- Верно. Именно так она и сделает,- одобрил Морис и продолжал - видно, он любил эти стихи и выбрал их не из-за одной их широкой известности:

"Я буду мертв уже, и дух мой бестелесный

Над вами воспарит, а ваш из плоти тесной

Потянется к нему, из клетки в пустоту..." Ну, Рене!

Рене не отставала:

- "Вам станет жаль любви, что вы отвергли ныне,

Всему есть час и год, нет срока лишь гордыне,

Срывайте с роз красу, пока они в цвету".

- Ну вот! - Морис остался доволен.- Так и надо поступать. Правда, Летиция? - Он повернулся к дочери и каверзно улыбнулся.- Эта своего не упустит. Срывает эти самые цветы и даже о шипы не укалывается. Как это тебе удается? Мы тоже такими были, но потом, после таких роз, иной раз всю жизнь на пальцы себе дуешь. Тебе, Рене, нравятся эти стихи?

- Да так. Не очень.- Рене была настроена скептически и воинственно. За соседним столом, где осторожно прислушивались к их разговору, негромко засмеялись. Морис воззрился на нее в изумлении.

- Не понял... В первый раз слышу.- Он оглянулся на соседний столик в поисках поддержки, но не нашел ее. Там сидели два благоразумных пожилых толстяка, которые не торопились стать в споре на чью-либо сторону, а с любопытством ждали продолжения.- Почему? - оборотился Морис к Рене.

- Она не хочет с ним спать, а он грозит ей одинокой старостью. Типично мужской ход мысли.

За соседним столом рассмеялись в открытую. Летиция, не ожидавшая от подруги подобной дерзости, хмыкнула, но ничего не сказала: это был не ее вечер. Морис оторопел на миг, потом глянул на Рене с подобием уважения.

- У вас, нужно сказать, нестандартный ход мысли. Вы считаете, что есть мужские стихи и женские?

- Я не это сказала.

- А что же?

- Что он прибегает к недозволенным приемам. И вообще, слишком настаивает. Женщина должна сама решать в таких случаях.- Рене говорила так, будто у нее за плечами был богатый любовный опыт,- его у нее не было вовсе, но тем убедительнее звучали ее доводы.- Женщина должна быть свободна.

Это было лишнее. За соседним столом это известие было принято с меньшим энтузиазмом, чем первое: свободу женщин не следует провозглашать в ресторане, где большая часть посетителей - мужского пола.

- Ладно. Это вопрос особый.- Морису эта полемика тоже пришлась не по нраву.- Не будем отвлекаться от турнира. Ронсара все знают. Это не в счет. А вот что вы скажете про Реми Белло? Знаете такого?

- Знаю, конечно,- отвечала Рене с пренебрежительностью отличницы.- Что именно?

- "Апрель". Тут хоть спорить не о чем,- и Морис прочел на память:

- "Апрель - месяц сева

И зелени древа.

Апрель - пора надежды

Плода и ореха,

Нашедших прорехи

В новой одежде..." Давай!

- "Апрель - месяц плуга,- откликнулась Рене,

И сочного луга,

Фиалки с ромашкой,

Покрывших равнины,

Холмы и долины

Цветною рубашкой..."

Они дочитали в два голоса эти милые стихи, которые Рене знала до конца, чем несказанно удивила высокопоставленного чиновника, который глядел на нее с нескрываемым изумлением. Его сверстники в свое время благоразумно прерывали такое соревнование на середине стихотворения, поскольку обе стороны быстро начинали путаться, да и Морис перед посещением ресторана заглянул в книгу и только поэтому чувствовал себя так уверенно. Им между тем принесли закуски. Летиция взялась за паштет и креветки и сказала:

- Вы как хотите, а я есть буду!

Рене с непривычки и из-за отсутствия аппетита ела мало, дотрагивалась вилкой до содержимого блюд и препровождала в рот маленькие кусочки, плохо различая их вкус и не вполне отдавая себе отчет в том, что ест: чувства ее были напряжены и притуплены, ей было не до гурманства. Морис стал, по подсказке Летиции, разливать вино.

- Значит, ты и в самом деле стихи любишь,- уверился он.- Я уж боюсь продолжать. По нашим правилам выбор переходил от одного к другому по кругу. Ты мои стихи знаешь, а каково будет, когда ты меня экзаменовать начнешь. У меня память уже не та.

- Я вас экзаменовать не буду,- успокоила его Рене.- Я лучше к вам ключ подберу.

- Это как? - удивился он, а за соседним столом опять напряглись и прислушались.

- Вы мне стих подобрали - как вам показалось, подходящий, теперь я вам. Вы же не случайно мне Ронсара дали?

- Не совсем,- согласился он.- Надо жить, пока живется, и все делать в свое время - вот мораль. И тебе посылка.

- И у меня будет так же. Только в ваш адрес. И куда точнее вашего. Дю-Белле,- и Рене стала читать вслух:

- "Люблю свободу я, но словно раб служу,

Двора не выношу, но стал-таки придворным..."

- Господи! - простонал экспансивный Морис едва ли не с суеверным ужасом.- Откуда она знает, что это мое любимое!

- "Притворства не терплю, но кланяюсь покорно,

Нужна мне простота, о ней я лишь тужу! " Продолжайте, месье!

Морис глянул с обидой за "месье", но подчинился правилу:

- "Не жаден к деньгам я, но в скаредах хожу,

Советы не нужны, но мне их шлют упорно,

Мне дороги мечты, а мне их рушат вздорно,

Ищу везде добро - пороки нахожу!"- и махнул рукой, расстроенный, а Рене продолжала торжествующе, будто праздновала победу над ним или уличала его в противоречии с собой и в душевной непоследовательности:

- "Болезнен телом я, но езжу день за днем.

Родился я для Муз, а вышел эконом.

Расчетов не люблю, но все на них же строю..." - и Морис продолжал:

- "Где удовольствий ждешь, там скуку лишь найдешь.

Покоя нет в душе, нет счастья ни на грош.

Мой дорогой Морель, мне тяжело, не скрою!.. "

Кончив эту страстную исповедь и одновременно - саморазоблачение, он театрально развел руками и изобразил на лице раскаяние и признание в своем поражении, но один глаз его, тот, что был ближе к Рене, бодрствующий и подозрительный, продолжал все время следить за нею, и Рене, увидев это, ввернула ему:

- Но это у вас напускное. То, что вы поэзией увлекаетесь и жить без нее не можете. Это для простаков. На самом деле вы очень хорошо к своей профессии подходите.- Она уже пожалела, что пошла у него на поводу и сыграла ему на руку, и теперь наверстывала упущенное. Морис очнулся как от холодного душа и открыл второй глаз - тот, что недавно впал в раскаяние.