Илья Носырев - Карта мира

• Название: Карта мира
• Автор: Илья Носырев
• Издательство: ФОРУМ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2006
• ISBN: 5-91134-018-6

Что за время на дворе? Законы физики отменены, вместо них на Земле действуют законы волшебства. Только заглянув в календарь, можно понять: век на дворе-то уже тридцатый… Мужичье жжет ведьм, засиживающихся до поздней ночи в Интернете. Поэты сравнивают свои душевные терзания с ошибками на жестком диске. Эстет-маркиз, большой поклонник де Сада, по ночам превращается в анатомически отвратительное чудовище и опустошает собственную деревню. Ожившие мертвецы ведут классовую борьбу, а правительство призывает относиться к нежити по возможности политкорректно!

Рыцарь Рональд и монах Иегуда, прозванный Слепцом за дар теплового зрения, должны продраться сквозь фэнтезийный абсурд, который на поверку оказывается… абсурдом современной жизни. «Нам не понять этих людей: они мыслили ограниченными категориями своего жестокого XXI века», — вздыхает монах.

«Алиса в стране чудес», написанная историком, — страшная… и страшно комичная.

---

— То есть мертвецов и вовсе нельзя истребить? — Рональд даже задохнулся.

— Обычным оружием — нет. Даже если сжечь мертвеца дотла, в полнолуние он вернется. Некоторые мертвецы, обычно начальники над остальными, возвращались и не в полнолуние, но таких случаев на памяти наших друзей-кентавров было два-три. Это были всегда — еще и при жизни — особые люди, а после смерти они являлись посланцами, чтобы передать какую-нибудь важную весть. Но это исключение. Нам надо искать тропу мертвецов — ту дорогу, по которой они, как муравьи, чувствуя запах друг друга, идут из своего каменного города.

— Стой! — крикнул Рональд, и Гантенбайн резко затормозил передними лапами, едва не сбросив на землю седока. Конь Иегуды промчался на несколько шагов дальше, затем тоже остановился. Оба слезли и впились глазами в то, что лежало у их ног.

Это была женщина, молодая темноволосая крестьянка. Лицо ее было бледно, словно иней покрыл его белилами из гримерной. Одежда же несчастной вымокла от крови и казалась от этого картонной.

Иегуда пощупал пульс:

— Уже не спасти.

— Похоже на то, что на нее напал дикий зверь, — предположил Рональд.

— Да, зверь — зверь без когтей и клыков. На всем теле ни одного резаного ранения, разве что царапины от веток. Ее душили — причем не руками. Если и животное могло это сделать, так только огромная змея. Я видел таких в Африке — но здесь ничего подобного не водится.

— Здесь что угодно может водиться.

— Вот именно, — согласился Слепец. — Что угодно.

Он поднял несчастную и перебросил ее тело через луку седла.

— Отвезем ее в замок или в деревню? — спросил Рональд.

— Похороним подальше, в лесу. И никому ничего не скажем.

— Что ты имеешь в виду? — поразился Рональд.

— Нужно поддерживать хрупкий мир. Если ее убили маркизовы слуги, мы, конечно, должны сделать это достоянием гласности; но, сдается мне, много у кого из народных вождей могло возникнуть искушение подбросить предлог для продолжения войны.

— Что значит «похороним»? — Рональд усилием воли заставлял себя мыслить в рамках местных категорий. — Разве она не воскреснет и не вылезет из-под земли?

— В таком виде — не воскреснет, — покачал головой Иегуда. — Я подробно расспрашивал териантропов о мертвецах: они говорят, что оживают только те, чье тело не было сильно изуродовано смертью. Ее душа отправится в Муравейник и только там обретет новое тело. Но у нас есть шанс встретить ее в деревне и подробно обо всем расспросить.

Зеленые лапы елей, прохладный воздух, мягко хрустящие под ногами иголки — мир слишком красив, чтобы в нем ежедневно происходили столь мрачные вещи. Они вырыли яму лопаткой, которую извлек из-под своего поистине волшебного плаща Иегуда, опустили туда труп и быстренько забросали комьями земли — а потом аккуратно положили на могилу заранее срезанный дерн. Они работали споро, словно всю жизнь занимались гробокопательством, и это Рональда неприятно удивило.

— Покойся в мире! — грустно сказал Иегуда. — Хороним тебя без креста и молитвы — но когда-нибудь ты получишь и то, и другое.

Они вскочили на коней и продолжили свой путь как ни в чем не бывало.

— Кто мог сделать такое? Зачем?

— Странный вопрос: мы оказались в месте, о котором практически ничего не знаем. Сотворить с ней такое грешное дело мог кто угодно: маркизовы слуги, какой-нибудь зверь, им созданный, мертвецы, даже кто-нибудь из крестьян поизвращенней…

— Маркиз… — попробовал слово на вкус Рональд, затем почти старчески пожевал челюстью. — А что ты думаешь по поводу той истории, что мне рассказали крестьяне о юности маркиза и его черных делах? Нет ли связи между появлением Муравейника и опытами маркиза: ведь он поистине могущественный волшебник — или ученый, не знаю, каким словом его и назвать…

— Дьявол приходит тогда, когда люди к нему готовы, — сказал Иегуда. — Это Господь приходит и к праведникам, и к грешникам — тогда, когда сочтет нужным, а дьявол приходит только по желанию самих людей — и никогда к тем людям, которые его не приглашали. Я чувствую нечестие в замке; оно угнездилось давно и прочно. Маркиз мог и не вытворять всех тех мерзостей, что приписывают ему крестьяне. Да, он жестокий феодал, может быть, самую малость более жестокий, чем все прочие. Да, он искусный ученый и мог применять против крестьян новейшие методы науки — не в этом дело. Важно то, что такие, как он, могут существовать в наше время — и не только существовать, но и по малейшей своей прихоти губить целые деревни, стремиться к убийству сотен людей, чтобы избавиться от головной боли, ронять престиж дворянства, представая перед крестьянами и чудовищами-язычниками в сомнительных ролях… На ровном месте ничего и никогда не происходит: мы, первое и второе сословия, стали шутами в глазах сословия третьего, злыми и жестокими клоунами — и сама природа содрогнулась от играемой нами комедии и извергла из преисподней тварей, чтобы погубить нас всех… Все мы — злодеи-дворяне, отбирающие последнее у своих крестьян, чтобы блеснуть на балу у короля в новом туалете, монахи вроде меня, затворившиеся в своих кельях и размышляющие о проблемах, не имеющих никакого отношения к жизни, сами крестьяне, не видящие ни света, ни дороги к Богу, — все мы были готовы к появлению этих тварей, мы их не то, чтобы ждали — мы были не очень-то против их визита…

Замок вырастал перед ними громадами башен. Стражи, узнав неповторимый бег коня Рональда, стали спускать мост.

У входа в замок их ждал маркиз.

— Скорее, скорее, мыть руки и за стол! — воскликнул он. — Где это вас носило?

— Поспешим, — сказал Иегуда, направляясь к поставленному во дворе умывальнику. Бракксгаузентрупп скрылся в главной башне, где располагалась уже знакомая им пиршественная зала.

— Не может быть, чтобы там был маркиз! — с горячностью прошептал Рональд, намыливая руки. — Не мог он так быстро вернуться в замок. Мы скакали быстрее ветра — и даже на… даже на непредвиденные обстоятельства потратили минут десять, не больше.

— Ну я же видел, — настаивал на своем Иегуда. Рональд только плечами пожал, внутренне торжествуя.

Однако когда они вошли в пиршественный зал, ставшая уже привычной тошнота вернулась. Маркиз был в белом платье — иначе это одеяние трудно было назвать даже при всем желании — с красным вышитым сердечком на животе, точно на том месте, где Рональд приложился губами к бархатному чреву танцовщицы. Иегуда вытаращил глаза.

— Друг мой, что же вы все на мой живот смотрите? — нахмурил брови маркиз, впрочем, не без кокетства; Иегуда резко перевел взгляд на ручку двери. «А ведь Иегуда сердечка видеть не должен», — тут же подумал Рональд, и от сердца отлегло. Вместо стыда явилось любопытство — что же монах нашел в животе маркиза?

Гости расселись по местам и склонились над блюдами, приготовившись хрюкать.

— Тема сегодняшней беседы — любовь, — капризно заявил маркиз. — Итак, что, по-вашему, любовь, с чем ее едят и с какой стороны к ней надо подходить?

Лукас, успевший, хоть и с опозданием, прискакать к ужину, разлепил толстые губы и важно начал:

— О, это сложно… сложно почувствовать, сложно пережить… Любить — это сложно…

— С такой формой задницы, как у вас, жить, любить и чувствовать, действительно сложно, — признал маркиз. Лукас покраснел, надул губы и сел, пытаясь сохранить значительный вид.

— Я хотел сказать, что женщины, эти дивные создания, нектар и амброзия нашего времени… — тут барону, по обыкновению, не хватило слов, и он умолк.

— Женщины, несомненно, циничны и злы в душе своей, — поспешно вставил Иегуда.

— Женщины, несомненно, добры и прекрасны в лучших своих проявлениях, — возразил Рональд.

— Добро, зло — все это для женщины не этические категории, а бижутерия, украшения, арабески, — досадливо махнув рукой, сказал маркиз. — Сегодня она думает, что добро удивительно подойдет к ее новым сапожкам — ну и наденет добро; завтра ей покажется, что зло дивно гармонирует с черным цветом ее платья — ну и напялит на себя зло…

Он с горечью опустил глаза.

— Однако я имел в виду вовсе не любовь к женщине, — сказал он. — Вернее, не только любовь к женщине — любовь к своей семье, своим друзьям, любовь к людям, наконец. Видите эти раны? — и маркиз закатал рукав своей батистовой рубашки, показав следы от кандалов. — Их нанесла мне Любовь. Меня отправили грести на галерах только потому, что я искал способа сделать людей немного счастливее.

— Расскажите поподробнее, — попросил Рональд.

— Все очень просто: когда мне было чуть меньше, чем вам, я приехал в замок своего отца из столицы, где учился в университете. У меня была полная голова светлых мыслей: хотелось принести пользу своей стране, осчастливить страждущих. Я владел высоким искусством: я превзошел все науки и постиг тайны чисел. Реальность покорялась моим рукам, словно глина — скульптору. И я хотел научить своему божественному ремеслу местных крестьян. Я поступил в сельские учителя и вместо рекомендуемого Министерством просвещения занудства — всяким там арифметике, чистописанию и античной литературе — стал обучать крестьян чародейству. Мне хотелось, чтобы они стали свободнее, перестали зависеть от непогоды и превратностей судьбы. Я учил их превращаться в животных и насыщаться теми богатствами, что дарует нам лес; летать по воздуху и творить живых существ по своему усмотрению. Но на что они употребили свой дар? На то, чтобы обращаться в волков и пугать своих же односельчан; на то, чтобы воровать младенцев, влетая в дома сквозь окна и трубы: на то, чтобы создавать отвратительных монстров… Он налил себе вина и выпил залпом.