Сергей Скрипник - Смерть в рассрочку

• Название: Смерть в рассрочку
• Автор: Сергей Скрипник
• Издательство: Крылов
• Жанр: О войне
• Год: 2004
• ISBN: 5-94371-535-5

Конец бессмысленной войны в Афганистане. Дедовщина и коррупция в армии. Высокие военные чины заняты наркобизнесом. Идет жестокая грызня между КГБ и ГРУ.

Но есть они — «красные дьяволы», элита спецназа, — появления которых смертельно боятся афганские моджахеды.

Профессионализм и неподкупность, верность долгу и армейской дружбе, патриотизм кажутся анахронизмами на фоне тотального разложения общества. Нужны ли они в современной России? Главный герой ищет свой ответ на этот вопрос...

---

В дивизии за глаза его стали называть «больным замполитом», потом для краткости просто «больным». История с рапортом дошла до штаба армии. И тоже вызвала немало веселья. Полковник понимал, что его внеочередной отпуск, о котором он не просил, но который был ему предложен, вызван именно этой получившей широкую огласку историей, затеянной хамом комбатом. Конечно, в Афганистан его уже не пошлют, значит, не видать больше и трофеев, которые он при всякой оказии отправлял семье. И куда его теперь направят, на какую должность, — вопрос! Вдруг какому-нибудь чистоплюю — нечасто, но в Политуправлении Министерства обороны попадались и такие — взбредет в голову уволить его из кадров. Надо было срочно приводить в действие все свои связи. Тут было о чем подумать. Наверное, потому у него и вызывал невольное раздражение этот беззаботный здоровяк с дипломатическим статусом.

К креслу Игоря пошатываясь подошел пьяный сержант десантник с початой бутылкой какой-то мутной мерзости и эмалированной кружкой в руках.

— Выпьем за ВДВ, браток, — требовательно предложил он.

— С удовольствием бы, сержант, — с улыбкой ответил Игорь. — Но у меня язва.

— Ну да!? — удивился десантник. — А смотришься так, будто у тебя два желудка и оба здоровые.

— Ты ведь наверняка две склянки уже оприходовал, — кивнул на бутылку Кондратюк. — А смотришься так, будто еще и не начинал.

Сержант расхохотался, довольный.

— Ну, ты даешь, брат! Ладно, лечи свою язву, язви ее в душу, — отсмеявшись, скаламбурил он и двинулся к своей компании.

Игорь слышал, как он с удовольствием пересказывал приятелям его шутку о степени своего опьянения.

Потом возобновились рассказы о боевых эпизодах, байки о серьезных и курьезных случайностях, о странных афганских женщинах. Обо всем этом Кондратюк знал, во всяком случае, не меньше подвыпивших рассказчиков. Он перестал слушать и переключился на размышления.

Начал, конечно, с женщин.

Он вспомнил прочитанные по совету молодой жены очерки Ларисы Рейснер об Афганистане, куда она ездила с первым советским посольством, и эпизод последнего дня празднования рамазана.

В этот день женщины собираются в саду императора Бабура, основателя империи Великих Моголов. Здесь раз в году они снимают паранджу. За порядком следят девяти-десятилетние мальчики-солдаты с винтовками — воспитанники военной школы. Они во всем подражают взрослым, и со зверским презрением к женщине, которое пронизывает все их воспитание от младых ногтей, бьют их прикладами по шеям, животам, по груди. И в течение четырех часов этих издевательств — ни одной попытки защитить себя. Взрослые, сильные женщины, которым ничего не стоило бы отшлепать любого из «защитников» общественной безопасности, позволяли себя гнать, как скот, как должное принимали побои и синяки.

Всадник ли, автомобилист собьет женщину в грязь или в пыль, прохожий отнесет ее в сторону и оставит. Живую или мертвую — все равно. Это только женщина.

И ведь с тех пор за семьдесят лет ничего не изменилось. Игорь Кондратюк имел немало возможностей убедиться в этом. Женщины все так же ничего не знают о человеческом достоинстве. А если знают, то на какой-то свой странный мусульманский лад. Может быть, в их понимании достоинство женщины как раз и состоит в безгласном животном смирении и небывало беззаветном стоицизме? Но это стоицизм коровы, покорно идущей под нож мясника. Нет, это было непонятно, как и их совершенно нелепое понятие о возможности и запрете полового общения.

Если верить сказкам «Тысячи и одной ночи» — этому, по мнению историков, живому отображению нравов общественной и семейной жизни Востока, — мусульманские женщины никогда не были пуританками и ханжами. Афганские женщины, безгласные, забитые, как скот в хлеву, загнанные в гаремы, правда, с вполне приемлемыми условиями существования, которых мужчины считают низшими, нечистыми существами из-за менструации, почти не людьми, яростно оберегают свою так называемую женскую честь.

Похоже, за столетия их психика не претерпела никаких эволюционных сдвигов, размышлял Кондратюк. О психологии, которая вырабатывается в процессе меняющихся общественных отношений, и говорить нечего. Здесь ничего не меняется, значит, психология остается на уровне дарованной природой психики. Мораль, выработанную для своего удобства мужчинами, они принимают как свою. А ведь если сузить это понятие до сексуальных отношений, физиологически женщине больше пристало иметь мужской гарем, чем наоборот. Но, как любит говорить в затруднительных ситуациях старший лейтенант Марьясин, так уж исторически сложилось…

Бывало, советские воины насиловали афганок, пытаясь таким путем избавить их от предрассудков феодализма. Но это было возможно, только если женщина находилась в бессознательном состоянии, и всегда с риском для жизни. Придя в сознание, она хваталась за любое подвернувшееся под руку оружие.

Знакомый командир роты рассказывал Игорю, как потерял двух отличных солдат, изнасиловавших молодую афганку, не удосужившись предварительно оглушить ее. Метнувшись в дом за пистолетом, она застрелила обоих, потом своим серповидным ножом в ярости вырезала у каждого мошонку вместе с членом. Были и такие, что защищали не только женскую честь, но и свою феодально-отсталую страну с ее ужасающей нищетой, невежеством, предрассудками.

Однажды в перерыве между заданиями Игорь составил компанию командиру взвода, назначенного в патрулирование участка автотрассы. Когда на своих БТРах взвод приближался к небольшому кишлаку, в котором заведомо не могло быть душманов, командир на всякий случай выслал двух солдат на в разведку. Парни остановились возле одного из домов. Из окна высунулась симпатичная девушка лет семнадцати, осмотрелась по сторонам, но никого из чужих, кроме двух советских солдат, не увидела. Неподалеку возле дувала о чем-то беседовали старики. В отдалении бегали наперегонки дети. Девушка исчезла, но почти сразу появилась снова с автоматом, прямо из окна срезала обоих солдат одной очередью и спокойно вернулась к своей стряпне.

О чем она думала, на что рассчитывала? Знала ведь, что солдат будут искать, и переложить вину на моджахедов не удастся — последние два дня они не появлялись в кишлаке, не было их и сейчас.

И все-таки, когда ее привели и поставили перед лейтенантом, она что-то быстро лопотала, пытаясь оправдаться. Будто можно было оправдаться, если перед командиром лежали еще не остывшие обнаруженные в мусоре стреляные гильзы, а в руках он держал ее автомат с открытым казенником, из которого пахло порохом. Оружие нашли в ее комнате под горой лежавших на постели подушек. Из дальних комнат дома солдаты вывели ее отца, мать, двух сестренок и брата — детям было от шести до девяти лет. Родители бросились к офицеру. Мать плакала и с мольбой тянула к нему руки. Отец что-то быстро говорил и размахивал руками, видимо, показывая, откуда пришли и куда ушли убийцы, и будто не видел бьющие в глаза страшные улики. Его до идиотизма наивная ложь только ожесточила солдат, на лицах которых и без того читались ненависть и непреклонная решимость рассчитаться за мертвых товарищей. «Неужели действительно надеется обмануть?» — с изумлением подумал стоявший в стороне Кондратюк. Побледневший от ярости молодой лейтенант, который недавно в разговоре с Игорем восторгался мужественной борьбой испанских герильяс с войсками Наполеона, резко повернулся к подчиненным и резко махнул рукой:

— К… матери! Всех!

Разом ударили полтора десятка автоматов, разрезая очередями живую человеческую плоть. Пушки БТРов довершили дело, сравняв с землей дом вместе с пристройками. Игорю едва удалось уговорить лейтенанта и его осатаневших подчиненных от безжалостной расправы над всем кишлаком. Им руководила не гуманность — он сам был взбешен подлым и глупым убийством солдат, — он исходил из здравого смысла. Живые расскажут другим, что со стороны советских солдат это была справедливая месть — что такое месть, уж они-то понимали, — а не злобное истребление мирных афганцев. Уничтожение всех не принесет ничего, кроме вреда, убеждал он. Некому будет поведать жителям соседних кишлаков, как все в действительности происходило. А в народе распространится еще одна байка о безжалостных советских оккупантах.

…Игорь снова прислушался к громким разговорам отпускников. Сидевшие поближе к нему ребята не без хвастовства болтали об участии в боевых операциях, беззастенчиво бахвалились отнюдь не военными трофеями, которые потом продавали штабным офицерам. Смеялись над каким-то богатым афганцем, который спрятал мешочки с гашишем под платьями у своих жен, считая это самым надежным тайником, а потом плевался и визжал, видя свое состояние исчезающим в карманах русских солдат и слыша вопли сбившихся в угол раздетых догола жен. Его успокоили ударом рукоятки пистолета по голове. Жен на радостях от богатой добычи трогать не стали.