Симона Вилар - Чужак

• Название: Чужак
• Автор: Симона Вилар
• Жанр: Фэнтези

Новгородский князь Олег засылает в стольный Киев шпиона, варяга Торира, наказав ему «мутить там воду», порочить местных князей, распространяя слух о мудрости и превосходстве новгородских. Помощниками его становятся волхвы Перуна. Но о задании Торира известно спасенной им девушке Карине... Любовь и ненависть, противостояние двух сильных натур, предательство, измены, разлуки — все это присутствует в романе на фоне колоритной эпохи воссоединения Киева и Новгорода, времени «откуда есть и пошла земля Русская».

---

Они поехали по следу, оставленному людьми Дира. Торир уже не так и торопился в Копысь, велев заехать поглубже в лес. В небольшой ложбинке за корягами они развели костер. Торир нарубил еловых веток, кинул сверху попону. Карина набрала в котелок снега, поставила на огонь. Потом села на расстеленную попону. Увы, не была она мастерицей стряпать, варяг это уже понял. Поэтому сам насыпал крупу в закипевшую воду, нарезал тонкими ломтиками вяленое мясо. Пока он молчал, молчала и Карина. В лесу уже совсем стемнело, когда Торир попросил молодую женщину рассказать о Судиславе из Копыси.

Карина хорошо знала посадника. В округе называли Судислава князем, но у радимичей князьями считались лишь те, кто дружины водил. Немало таких князьков под выборным главой Боригором имели свои дружины, но только Боригора величали главой-глав, князем радимичей. Родим захватил его место силой, и на ближайшей сходке князей и воев[46] предстоит еще подтвердить это. Но на этой сходке Судислава не будет, так как он не князь по сути, а правит самым богатым городом радимичей — Копысью торговой. Вот и разбогател на торговле и пошлинах настолько, что князья-воеводы при нем нищими кажутся. Однако, видать, не тому князья племенные град доверили, раз пошел он на сговор с Диром Кровавым. Ведь для Дира взять под свою руку Копысь — значит расширить сюда власть Киева. Судиславу все равно, кому служить — полянам или своим князьям. У него сейчас одно на уме: скоро Днепр вскроется, не воевать, торговать время придет.

Утром Торир разбудил ее чуть свет. В пути почти не разговаривал, все о своем думал. Чужой такой, далекий. Карина за ним на край света пошла бы, да только не возьмет…

Как обычно бывает при подъезде к большому граду, вокруг лежали заселенные земли, все чаще стали попадаться селища. Да не разоренные — отовсюду слышался веселый гомон, какой обычно и должен сопутствовать Масленице. О том, что в полудне пути отсюда лежат трупы соплеменников, здесь то ли не ведали, то ли не думали, не желая портить светлый праздник, ведь не отгуляешь, как следует Масленицу — боги могут разгневаться, не послать урожай. А без урожая — не жить.

Град Копысь показался, когда они выехали из лесу. Высился он над ледяным Днепром, выделяясь чернотой осмоленных частоколов и высокими бревенчатыми срубами. Пожелай Дир взять его осадой — долго бы провозился. Но Копысь уже признала его, и теперь здесь, как и положено, тоже празднично веселились. Ворота градские стояли настежь, через рвы мосты перекинуты. А люд за градские стены вышел, на широком заснеженном пространстве крутом происходило буйное веселье. Горели соломенные чучела Морены-Зимы, вокруг вела хоровод молодежь, с пригорков запускали зажженные колеса, катались на санях — кто в запряженных тройках, кто, подняв оглобли, съезжал с накатанных ледяных склонов. Даже сюда, на опушку леса, долетали звуки бубнов и гудков, слышалось многоголосое пение.

Карина невольно улыбнулась. Но, взглянув на Торира, замерла. Лицо варяга было недобрым, голубые глаза зло прищурены, рот жестко сжат. И ей даже страшно сделалось. Кругом мир, веселье, но у нее словно появилось предчувствие, что теперь, когда она привела сюда чужака, всему этому придет конец.

Вообще-то она понимала, чем вызвано его озлобление. Уж слишком много среди веселящейся толпы было людей в воинском облачении.

— Дировы псы, — процедил сквозь зубы варяг. — И эти с ними… Веселятся с погубителями своих же сородичей.

— Но Масленица же. Так положено весну встречать.

Он не понимал ее объяснения. Да и ей оно не казалось убедительным. Она тоже ненавидела Дира и его свору, тоже была пострадавшей. А Копысь… Может, в этом веселье было облегчение оттого, что все кончилось миром?

— Где капище Перуна? — спросил Торир. И когда она указала, тут же стал отъезжать, ведя на поводу коней. Карина было пристроилась следом, но он раздраженно велел ей идти к своим.

— Бросаешь меня? — ахнула девушка. И слезы вмиг набежали. Но Торира они не трогали. Сказал, что не до нее теперь. Если понадобится, пришлет весточку. А пока пусть едет к Судиславу-посаднику.

— А коли не примет меня Судислав?

— Экая недогадливая. Сделай так, чтоб принял.

Карина какое-то время оставалась на месте. Вот и случилось то, чего она так страшилась. И если что-то и придало ей сил, так это слова Торира о том, что он пришлет весточку. На это вся и надежда. Ведь не может же он отказаться от нее после всего, что было меж ними. Ведь как ласкал ее, как ублажал… Как испугался за нее, когда защищал.

«Я только раба для него», — напомнила себе Карина. И светлый день словно померк для нее.

Но не век же оставаться тут. И Карина, поудобнее перехватив повод, поехала по склону горы к граду. По пути ей предстояло миновать открытое пространство, где шло гуляние. И вскоре веселый шум, разудалое ликование захватили ее. Пронеслись мимо сани с хохочущей молодежью. Лоточники окликали всадницу в добротном кожушке, предлагая купить угощение. От вращаемой на костре туши пахнуло ароматом мяса. Скакали скоморохи, дети играли в снежки, дымно горели огромные осмоленные чучела. Вокруг смеялись. Здесь словно и не ведали, как в глуши их племенной земли мор косит людей и лежат разоренные села, а тех, кто кровь пролил, жители Копыси приняли в свой веселый круг.

— Поберегись!

Карина еле успела попридержать лошадку, когда со склона горы мимо пронеслись сани с поднятыми оглоблями. В санях визжали девки, смеялись и орали мужики. Женщины были по большей части местные, в вышитых по традициям радимичей кожушках, в пестрых головных шалях, а вот развлекали их в основном, судя по одежде и доспехам, воины пришлые. Кого целовали в санях, кого лапали. Но тут, на развороте, сани стали крениться и опрокинулись набок. Образовалась куча мала, замелькали подолы, сапожки, валенки, а где и голые ляжки в ворохе юбок. Шум, хохот, визг. Какой-то рыжий воин в богатой кольчуге подмял под себя девку, шлепнул по оголившейся ноге.

Лошадка Карины заволновалась среди шума, и девушке пришлось приложить усилие, ведя ее через толчею. А вокруг опять плясали, гудели рожки, прямо на поводья лошади наскакивали скоморохи в пестром тряпье, звенели бубенцами, зазывали:

— Куда едешь, красна девица? Погуляй с нами, спляши по-масленичному, порадуйся окончанию Зимы надоевшей!

Чтобы ее не узнали, Карина ехала, опустив голову, до самого носа закутавшись в плат. Хотя среди бела дня, да еще в толпе наверняка нашлись те, кто узнал. Карина даже расслышала, как кто-то спросил, что тут молодая вдова Боригора делает? Но на него сразу зашикали, чтоб молчал. Однако ее успели приметить. И когда Карина подъехала к мосту у градских ворот, ее уже поджидали стражи.

Она узнала местного выборного десятника Дубило, коренастого, с сивой бородой, в длинном кольчатом доспехе. Он сразу подошел, взял лошадь под уздцы. И первое, что спросил — когда же Родим прибудет с ратью? А как услышал, что захворал Родим, только рукой махнул обреченно.

— А у нас вишь, что тут. Гм. Гости на Масленицу пожаловали, мать их так перетак.

Голос был злой. Карина пригляделась к Дубило, к воям его. Поняла—не все ладно в Копыси, несмотря на положенное по времени веселье. И видать, многим не по нутру, что поляне гуляют тут, щиплют их девок, что праздновать приходится с теми, кто сильнее.

— К Судиславу веди! — приказала Карина.

За оградой даже в холодном сыром воздухе сразу ощутился смрад отхожих, мест, хлевов, свинарников. Цвета вокруг — буро-серые, грязно-рыжие, вокруг все дерево темное, смола, слякотный снег, на сугробах темные пятна золы. Избы, как и принято, у радимичей, построены внутри частокола по кругу, между ними узкие проходы, не шире, чем для проезда телеги. Прямого пути нет, все между постройками петлять приходилось. Избы стоят одноверхие, длинные, с похожими на скирды кровлями под не успевшим стаять за первые солнечные дни снегом. Из-под стрех, сквозь волоковые оконца вьются струйки дыма — топят по-черному.

В центре Копыси, где располагалась вечевая площадь, стоял двор-терем посадника, единственное двухъярусное строение града. Его окружали дворы с постройками, с резными кровлями, петушками на скатах крыш. По центру довольно обширная гридница для пиров-сходок, от нее галереи-гульбища на резных подпорах отходят. Двор перед строениями от снега вычищен, песочком присыпан.

Сам посадник стоял перед крыльцом в окружении копыських мужей нарочитых, с ними было и несколько пришлых. Судислав — маленький, круглый, как бочонок, выпирающий живот топорщится под длинной шубой, крытой узорчатым сукном. Стоял подбоченясь, задрав пегую бороду, поглядывал снизу вверх на высоченного варяга.

Карина тоже поглядела на чужого, и даже сердце екнуло — не сам ли это Дир Киевский? Уж так надменен, так держится! Кольчуга на нем длинная под распахнутой накидкой белых шкур. На груди золоченая круглая бляха. Из-под высокого шлема на плечи спадают светлые, почти сливающиеся с меховым оплечьем волосы. Подбородок выбрит, а вдоль рта стекают длинные белые усы. Само лицо словно выдублено ветрами. А глаза — один светлый, почти белый, а другой перетянут черной повязкой.