Джилли Купер - Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 1

• Название: Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 1
• Автор: Джилли Купер
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-88196-379-2

Лизандер Хоукли – простодушный и добрейший малый, который желает счастья всем женщинам – красавицам и дурнушкам, «звездам» и домохозяйкам, юным и не очень. Чтобы они были любимы и желанны, Лизандер готов на все, но при этом заставляет их мужей ревновать.

---

«Еще более худенькая, чем первая Перигрин», – мрачно думала Джорджия. Но зато теперь ей было понятно, что чувствовала Джулия, постоянно читая о ней и Гае.

А между тем у бедного Гая оказалось не так уж много поклонников. Картины Джулии продавались вроде бы хорошо, но на рынке царил спад, да вдобавок он еще купил пару произведений французских импрессионистов для некоего начинающего коллекционера, оказавшегося скупщиком краденого, и теперь остался с векселем.

Можно было бы смириться и с катастрофой в бизнесе, и с выходками Джорджии, если бы только Джулия продолжала освещать ему дорогу в этой тьме. Потерять ее было для него хуже всего. Сердце разбивалось, когда она звонила, умоляя о встрече.

Никто из его друзей не мог помочь. Ларри, блаженствуя на Ямайке, не проявлял интереса к покупке картин, а его высказывания стали невероятно ханжескими:

– Если я смог бросить Никки, почему бы тебе не расстаться с Джулией?

– Потому что сама она не хочет со мной расставаться.

– Заведи автоответчик. Телефонные звонки прекратятся.

– У меня он дома есть. Зовут Джорджия.

Раннальдини это только развлекало.

– Да заведи себе другую любовницу, малыш. В море полно рыбы.

Но Гай уже был сыт по горло. Еще кого-то искать? На это просто не было наличных. Встречались хорошенькие женщины, бросавшие на него нежные взгляды в галерее или по воскресеньям в церкви, но он не мог наскрести и на вино.

В былые дни и Джулия и Джорджия им восхищались, уверяли, что он великолепен, и интересовались его мнением по любому поводу – две любви, одна удобнее другой. Теперь же обе, не скрываясь, выливали свою злобу во всех без исключения бульварных газетенках. Сам дьявол не доходил до такой ярости, как две презирающие друг друга женщины. Гай чувствовал себя ничтожеством.

21

Джорджии не работалось. Уже несколько дней над Парадайзом не шли дожди, и подобно тому, как промчавшиеся весенние ручьи бесследно исчезали, пропадало вдохновение. Понуро бродя по двору церкви Святого Петра в конце мая, она увидела, что «Королева Анна» потеряла кружево, а дикий чеснок – отцвел. Вокруг все увяло, и желтые листья поредели, может быть, оборванные любовниками, но, увы, не... Глаза Джорджии застилали слезы, и она не заметила Китти Раннальдини, подошедшую к ней с охапкой благоухающих пионов для украшения церкви.

– Как поживаешь, Джорджия?

Увидев, что ей явно не по себе, она добавила:

– Приходи в понедельник на обед к часу.

В понедельник утром, прибыв в «Ангельский отдых», Мамаша Кураж принялась утешать плакавшую Джорджию:

– Китти прекрасная девушка. И к тому же не пьяница. Она тебе что-нибудь вкусненькое приготовит. Было бы неплохо подкормиться.

– Этим утром весы показали семь стоунов и двенадцать фунтов, – сказала Джорджия.

Единственным положительным моментом оказалось похудание.

– Устрой себе веселый денек, – подбадривала Мамаша Кураж.

Если бы Джорджия ушла, Мамаша Кураж могла бы поживиться джином, да пораньше освободиться.

– Протонизируйся.

– Только с добавлением водки, – мрачно сказала Джорджия. – Вообще-то мне хотелось бы посмотреть, как «Валгалла» выглядит внутри.

– Как притон, – ответила Мамаша Кураж, доставая из буфета черную сумку для отходов. – Я не представляю, как Китти может спать там одна. Ей бы священника пригласить, чтобы освятил дом. Хотя Раннальдини симпатичное привидение. А в наблюдательной башне ему устраивает баню одна из этих джиу-джитсу.

«Интересно, а у Гая была джу-джу-джитсу в ванной с Джулией», – задумалась Джорджия.

В двадцать три года Китти Раннальдини как раз попала на половину возраста ее мужа (на лучшую половину, говорили люди, знающие их). В пригороде Лондона она провела суровое, но счастливое детство. Когда она появилась на свет, отец, начальник одной из железнодорожных станций, собирался на пенсию, а матушке, занимавшейся глажением и присмотром за чужими детьми, перевалило всего за тридцать. Каждое воскресенье Китти брали в церковь Святого Августина, где ее матушка бесплатно убиралась. И нигде так ярко не блестела бронза. Более трудолюбивая и умненькая, чем остальные детки, Китти в шестнадцать лет закончила восемь классов и сама выучилась печатать. Семья была консервативной – на памяти Китти бутылку вина открыли только один раз, когда миссис Тэтчер впервые стала премьер-министром. И Китти, следуя традиции юношества вступать в клубы и движения, присоединилась к юным консерваторам.

Там и познакомилась с банковским клерком Кейтом, с которым они обручились, когда она поступила на временную работу к Раннальдини.

Раннальдини меньше чем через неделю сообразил, что Китти прирожденная секретарша. Он как раз записывал «Риголетто», а его все отвлекали, предписания мелькали, как летучие мыши вокруг «Валгаллы». Китти каким-то образом навела порядок всего за двадцать четыре часа. Она оказалась не только пунктуальной, добросовестной, ненавязчивой и работоспособной, но и абсолютно спокойной и, терпеливо всех выслушивая, сочувствовала проблемам.

Исключительно добрая, она была очень скромна и осторожна. Решения принимались ею только после тщательного обдумывания. И потому Раннальдини не сразу удалось убедить ее остаться на постоянной службе, что означало ежедневные длительные поездки в Лондон и ухаживание матушки за больным отцом. И еще один из импульсивных актов в жизни Китти – разрыв с Кейтом и с уже овдовевшей матушкой (о чем она никогда не жалела) и переезд к Раннальдини за неделю до обручения.

Но все это не ранее, как Раннальдини пообещал, что мать получит финансовую поддержку. Финансовая поддержка оказалась достаточно скудной, и Китти приходилось исхитряться и урезать домашние расходы или тайком от Раннальдини брать машинописные работы, чтобы помочь матери.

За внешней невозмутимостью Китти скрывалась беспокойная душа неисправимого романтика. Она восхищалась людьми необузданными, поступающими по-своему, и всегда за них заступалась. Хотя ее темперамент и внешность оставляли ее позади других, всему миру могло стать известно, если что-то трогало ее сердце. Ей не было жаль всего сделанного для Раннальдини, но немногие счастливые часы она проводила ночью в постели за чтением Даниэлы Стил.

Китти чрезвычайно огорчили слухи о размолвке Гая и Джорджии. Их очевидное счастье могло вернуть ей веру в брак, разрушенную примерами из жизни Парадайза, и особенно из ее собственной.

Ведь Гай был таким добрым и заботливым, ну просто настоящий бойскаут. Примеры того, как он ее защищал на вечеринке «Кетчитыон» или в «Ангельском отдыхе», заставляли ее признавать, что он исключительный муж. Живя с Раннальдини, Китти-то знала, каково все время быть лишь чьей-то тенью. Она довольствовалась этой ролью, но тем не менее понимала, как трудно смириться с ней такому сильному и обаятельному мужчине, как Гай. Шокированная слухами о его романе, она видела, как он нуждается в моральной поддержке, и, видимо, только поэтому позволил себя соблазнить. Достаточно было вспомнить, как поступал в таких случаях Раннальдини.

Совсем недавно Гай остался в церкви после службы на дальнейшую молитву, и она обратила внимание на его дырявые башмаки. Китти почувствовала, что может его разговорить, но это была бы всего лишь жалоба с его стороны. Она не осуждала, но понимала, что Джорджия могла бы и получше за ним присматривать, и уж точно знала, на чьей бы стороне она была. А потом, встретив заплаканную Джорджию, почувствовала к ней такую жалость, что пригласила ее на обед.

Отварной цыпленок в белом соусе и жареная картошка томились в печи, сверху зеленого горошка лежала веточка мяты, а яблочный торт дожидался, чтобы его разогрели. Китти была хорошей кухаркой. «Без всяких там выкрутас, в полном смысле слова», – думала она, протирая запотевшие стекла очков, прежде чем уныло посмотреть на взмокшее лицо в зеркале.

Зазвонил телефон, и она подумала, что это Джорджия решила отказаться от приглашения. Но это был Гай:

– Китти, милая!

О, этот властный голос.

– Какая вы молодец, что пригласили на обед Джорджию, теперь я буду называть вас Молодчина. Она специально опаздывает. И вообще так несчастна, и так неправильно все воспринимает. Пожалуйста, постарайтесь ее успокоить.

Даже в этот жаркий солнечный день, несмотря на распустившийся боярышник, на яркую и высокую петрушку, достигавшую листьев больших деревьев, росших веками, «Валгалла» выглядела зловеще. Под таинственным покровом леса, большей частью вечнозеленого, в середине века дом строился как монастырь, но в эпоху Реставрации был значительно расширен. В итоге он приобрел форму буквы «Н», комнаты всех размеров и на разной высоте, низкие балочные перекрытия и дверные проемы, потрясающие любого мужчину, кроме самого Раннальдини.

Промчавшись по длинному подъездному пути и скрывшись в спасительной тени леса, Джорджия, сама того не ожидая, задрожала. Впереди, за ржавыми железными воротами, находился покрытый мхом двор. Следуя по дороге, огибавшей его северную сторону, Джорджия припарковалась у еще более древних ворот, на которых ржавыми железными буквами было написано: «Omniavincitamor»[4]. Несмотря на столь оптимистичное заявление и на очаровательную, заросшую армерией, лишайником и камнеломкой тропинку, ведущую между кустов розовых роз к входу, дом смотрел с подозрением узкими стрельчатыми глазницами окон.