Олег Гончаров - Боярин

• Название: Боярин
• Автор: Олег Гончаров
• Издательство: Издательство «Крылов»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2007
• ISBN: 5-9717-0228-9

Киевская Русь набирает силу.

Вырвавшись на свободу, Добрыня отправляется на поиски своей возлюбленной.

Какой будет их встреча?

Княгиня Киевская приближает к себе бывшего княжича Древлянского, обещая ему в награду за верность отпустить из заточения отца, Мала Нискинича.

Выполнит ли она свое обещание?

Русь снаряжает посольство в Царьград, и Ольга лично отправляется на встречу с императором могущественной Византийской империи.

Чем закончатся эти нелегкие переговоры?

Добрын, сын Мала, встает перед трудным выбором: защитить древние устои или перейти на сторону поборников новой веры.

Каков будет выбор героя?

Ответы на эти вопросы Вы найдете в заключительной книге трилогии «Ночь Сварога».

---

А потом она заплакала, обхватила голову руками и запричитала на своем дикарском языке…

Если бы кто-нибудь в этом доме смог понять ее причитания, то, наверное, сумел бы разобрать слова огнищанки древлянской, на чужбине Рахилью прозванной:

– Боля, ты, боля, Марена Кощевна, остави мя ныне, а приходи надысь…

Глава вторая РА-РЕКА

13 июля 953 г.

Весла чавкали, словно молодые поросята. Они с шумом погружались в вязкую воду, упирались в нее, изгибались дугой, сердито скрипели укрепами и настырно толкали вперед тяжелую ладью. На почерневшей мачте ненужной тряпкой болталось провисшее полотно ветрила[13].

Деготь, разморенный нещадным солнцем, стекал с просмоленных бортов ладьи. Черные капли падали в воду, расходились радужными корогодами и уносились назад. Терялись в белой пене за кормой.

Обожженные летним припеком спины гребцов лоснились от влаги. Люди дружно наваливались на весла. Рвали жилы. Толкали истертыми в кровь ладонями длинные весельные хватки. Выдыхали разом двумя дюжинами пересохших глоток, стараясь не сбиться с ритма:

– Нале-гай! – и перо в воде…

– Нале-гай! – и валек[14] на себя, до боли в руках, до хруста в пояснице…

– Нале-гай! – и ладья, словно птица из сказок о Матери-Сва, взмахивает крыльями весел и летит… летит, разрывая речные волны деревянной грудью.

Заигрался облаками Ветер Стрибожич, задержался где-то вдалеке. А может, устал от вечных метаний по бескрайнему небу, затих да и прикорнул тихонечко. Укрылся среди раскидистых древесных ветвей и не слышит, как зовут его сквозь стиснутые от напряжения зубы, усталые гребцы. Что ему, легкому на подъем небесному страннику, до людских страданий?

– Нале-гай! – давлю я из последних сил на весло, пытаясь хоть ненамного продвинуть груженую ладью к заветной цели.

– Су-у-ши! – наконец кричит кормчий, и изморившиеся гребцы крик его встречают вздохом облегчения.

Я поднимаю голову. Сквозь потную пелену вижу, как, сжалившись над нами, ветер упруго натягивает ткань паруса.

– Слава тебе, Даждьбоже! – шепчу едва слышно и понимаю, что не могу сдержать улыбки.

– Как ты, парень? Утомился, небось? – спросил меня старик-напарник.

– Есть немного, – кивнул я ему. – Отвык на веслах ходить.

– Да неужто тебе в привычку? – подивился он.

– Было дело, – ответил я, вспомнив, как безусым отроком бороздил Океян-Море вместе с ватагой хевдинга Торбьерна.

– То-то я смотрю, что сноровисто у тебя выходит.

– Наставник у меня был хороший, – поплевал я на мозоли, ладонь о ладонь потер.

– Кто таков?

– Ты о нем навряд ли слыхивал. Ормом его звали. Из варягов он был.

Покачал головой старик. Да и откуда ему было знать о Могучем Орме?

– Кулак у него, что твоя голова. Этим кулаком он меня в гребном деле и натаскивал.

– Так ведь лучшего учителя и придумать трудно, – подмигнул он мне.

– Это точно, – согласился я и вверх голову задрал.

Ветрило на мачте пупырем вздулось. Уперся в него Стрибожич своим могутным плечом, подтолкнул ладью. Нам роздых дал. Побежала лодка весело по речным волнам. Охолонули гребцы от труда своего тяжкого.

– Слушай, парень, все спросить тебя хотел… – Напарник на. меня взглянул хитро да бороденку свою пегую огладил. – А не тот ли ты Добрын…

– Нет, – перебил я его поспешно. – Не тот.

– Ясно, – кивнул он.

Только вижу, что не верит он мне. Ну и пусть. Лишь бы не болтал много. А так… пускай что хочет, то и думает.

– Уже третью седмицу мы воду в реке баламутим, а кто ты и что ты – непонятно.

– А чего тут понимать? – пожал я плечами. – Две руки, и ноги тоже две, голова на плечах… выходит, что человек…

– Ну, как знаешь, – отвернулся старик, через борт ладейный перегнулся, ноздрю пальцем придавил и шумно высморкался в воду.

Пусть обижается. Не люблю, когда без спроса ко мне в душу лезут.

– Ты почто, Рогоз, такое неуважение к Водяному выказываешь? – строго прикрикнул на старика кормчий.

– А-а-а, – отмахнулся мой напарник. – Мы с ним не первый год знаемся. Небось, не побрезгует.

– Дядька Рогоз, – хлопнул старика по плечу молодой гребец, что за нами сидел, – а правда, что ты с Водяным меды пьяные попивал?

– Было дело, – кивнул напарник. – И меды пили, и с русалками баловались…

– Как же ты русалок-то? – удивился малый. – У них же хвост рыбий.

– Вот под хвост им и впиндюривал, – ухмыльнулся Рогоз.

– Ну? И как она на ощупь? – спросил кто-то.

– Склизкая и тиной речной воняет, а так ничего, – пожал плечами старик. – Ведь на безрыбье…

– И русалку раком… – закончил за него кормчий.

Дружным гоготом грянули гребцы. Усталость из нас через смех выходить стала.

– Вы чего тут надрываетесь? – Из маленького шатра на носу ладьи показалось избитое оспой лицо.

– Да вот, Стоян, – едва сдерживая хохот, ответил кормчий, – Рогоз нас учит, как русалок пользовать.

– Что? Уже заскучали без баб? На нежить речную готовы кинуться? – улыбнулся щербато купец, выбираясь из шатра наружу.

– Сам-то, небось, с гречанкой своей милуется, – зло пробурчал себе под нос молодой гребец, – а нам хоть вправду к Водяному в гости отправляйся… – И отвернулся.

– А тебя что, Просол, завидки берут? – Рогоз подначил парня.

– Еще бы не брали, – тихо, чтобы не слышал Стоян, ответил малый. – Такому поросю и такая девка досталась.

Стоян и вправду был не из худосочных. Жиром заплыл, глазки маленькие едва из-за щек выглядывают, носик-пуговка еле-еле проглядывает, а личико такое, что подумать можно, будто навье семя на нем горох молотило. Оспой, как коростой, изъедено. И как после лихоманки такой купец выжить смог, даже ума не приложу.

А жена у купца красавица. Мариной чудно прозывается. Молодая, чернявая, стройная, словно лань на подъем легкая. А рядом с чудом-юдом своим и вовсе красавицей смотрится. Понимаю я малого. Будь мое сердце свободно, сам бы по ней сохнуть начал.

Как-то на ночевке кормчий рассказывал, что привез Стоян-купец Марину из самого Булгара-города. Как гречанка в такой дали от дома своего оказалась, неизвестно, только выставили ее в Булгаре на торжище невольничье и такую цену заломили, что и не подступиться.

– Торговаться за нее начал булгарин один, – рассказывал кормчий, а сам ушицу в котле артельном помешивал. – Из знатных, видать. Каменья на пальцах его так и играли, у меня ажник в глазах зарябило от их сияния. Потом мараканский купчина свою цену назначил, выше булгарской. Продавец аж приплясывать начал, чуя нежданную прибыль. Но и булгарин отступиться не пожелал, еще выше откуп пообещал, и хоть мошна у мараканца немалой была, все же он такую цену не потянул. Отступился. Тут Стоян не выдержал, в торг за гречанку встрял. Видать, тоже на красоту иноземную позарился, если серебра не пожалел. Переплюнул он булгарина. Так Марина его холопкой стала. Но неволить Стоян ее не стал. Вольную дал и честь по чести в жены взял. Теперь вот на шаг от себя не отпускает, за собой по миру возит. Куда он – туда и она.

– А что? – спросил я тогда кормчего. – Верно говорят, что в Булгаре и наших баб продают?

– Верно, – вздохнул он тяжко. – Наши бабы в большой цене.

А у меня сердце вдруг защемило, как представил себе, что Любавушку мою на торг выставили.

Вот уже полгода я добираюсь до этого страшного града, где живых людей, словно тварей бессловесных, на торг выставляют. Вначале дорожкой протоптанной ехал, по которой мы с подгудошником Баяном когда-то за ушами хлебными к муромам ходили. До Карачар добрался уже, когда листья на деревах распустились. Рады были христиане карачаровские меня повидать. С расспросами накинулись, все хотели узнать, как наставника их, Григория, в Киеве княгиня Ольга приняла? Как послушник Никифор на чужой земле прижился?

Иоанн с Параскевой все это время тоже без дела не сидели. Трудились карачаровцы во имя Господа своего, старались изо всех сил. Обстроились Карачары, красивым поселением стали. Церковь на бугре красками яркими расцветилась. Вырезанное мной распятие над входом чуть потемнело под дождями, так Иоанн его лаком покрыл, а Софьюшка глаза Иисусу подрисовала, и теперь взирал Спаситель с креста на жизнь общины, и взгляд его был кроток и спокоен.

Илия все меня про Баяна пытал. Не знал он, что подгудошник каликой оказался. Мы тогда с Григорием истинную причину появления здесь Переплутова пасынка решили в тайне сохранить, чтоб народ зазря не пугать. Так что убивец запомнился мальчишке весельчаком и балагуром безобидным. Да еще помнил Илия, что подгудошник про калечность его сказывал. Дескать, если захотеть, то можно ногам владенье вернуть, вот мальчишка и вспоминал поргудошника часто, даже в молитвах своих его поминал. Хоть и крепится он, и верх лихоманке над собой взять не дает, а все одно видно, что тяжко ему, безногому, по земле-матушке ползать.