Леонид Борисов - Жюль Верн

• Название: Жюль Верн
• Автор: Леонид Борисов
• Жанр: История

---

Пьер поклонился. Резкий, продолжительный звонок возвестил о конце урока. Тридцать два ученика вышли из-за парт и устремились в рекреационный зал. В классе остались дежурный, Пьер Дюбуа, Жюль и Леон Манэ. Леон обнял Жюля и сказал:

- Поздравляю, дружище! В самом деле, твоя история превосходна. На твоем месте я начал бы пописывать для парижских журналов. Не следует указывать, что тебе пятнадцать лет...

Жюль улыбнулся, сказал: "Успеется, подождем..." Дежурный попросил друзей покинуть класс, - чего доброго, заглянет воспитатель, и тогда не миновать шумного и скучного выговора. Леон Манэ послушно направился к двери. Жюль взял под руку Пьера:

- Ну, что я говорил! Вот ты и поправил свои дела! И, надо думать, надолго. Теперь и Занд и этот хвастунишка из Ниццы, Ляфосс, оставят тебя в покое до конца года.

- Если бы так, Жюль, - со вздохом проговорил Пьер и недоверчиво покачал головой. - Я не забуду того, что ты для меня сделал. Никогда не забуду! Я только боюсь, что / на экзамене я непременно срежусь, и тогда... тогда всё обнаружится.

- До экзаменов еще три месяца, а там что-нибудь придумаем, Пьер, не волнуйся!

- Спасибо, Жюль! А ты можешь и еще раз, да?

- Сколько угодно! Подумаешь! Написать коротенькую историю Нанта, сунуть туда немножко поэзии и всяких суеверий, - трудно ли это! Одну мою песенку поют все странствующие комедианты, дающие свое представление на площадях и рынках, и никто не знает, что песенка-то моя! А тут - история Нанта... Да я родился в Нанте!

- Выходите из класса, - попросил дежурный. - Немедленно! Не то запишу на доске ваши фамилии! Выходить из класса не пришлось: через полминуты звонок пригласил к последнему уроку, по французскому языку. Щеголеватый, напудренный Анри де Ляфосс, подтанцовывая, влетел в класс, изящным движением человека, которому всё в жизни дается легко, кинул журнал на стол, театрально раскланялся, обмахнул лицо свое платком - и тотчас в классе запахло фиалкой. Выслушав рапорт дежурного о количестве присутствующих и неявившихся, Анри де Ляфосс искусным прыжком достиг того места, где сидел Пьер Дюбуа.

"Сейчас начнутся поздравления, - подумали все в классе. - Дай боже, чтобы подольше..."

- Я уже осведомлен о твоих успехах, Пьер, - сказал учитель. - Рад за тебя! Сердечно рад, ты начинаешь приниматься за дело! Хвалю!

Краткая речь де Ляфосса напоминала его походку, - она была отрывиста, легка и непритязательно-грациозна. Он произнес еще нечто о путниках, идущих в горы, то отстающих друг от друга, то вдруг опережающих самого сильного, выносливого товарища. Пьер чувствовал себя неважно: никто не догадывался о том, что происходило в его душе. Он стоял бледный и унылый, моля всех святых, чтобы учитель поскорее приступил к уроку.

- Приступим к уроку, - возгласил учитель. - Задано повторить образцы народной поэзии. Жюль Верн, - обратился он к соседу Пьера, - нам всем очень хочется послушать тебя. Не правда ли?

Всем сидящим в классе было безразлично, кого слушать: "Жюль Верн, так Жюль Верн, пожалуйста. Во всяком случае, минут десять уже прошло. Жюль Верн проканителится с четверть часа, он на это мастер. Учитель будет слушать, вносить поправки, потом скажет речь по поводу красот французского языка, смотришь, и еще полчаса набежит, а там и звонок. А завтра день легкий: гимнастика, пение, рисование, география. Жюль вышел из-за парты, одернул на себе курточку, произнес свое обычное, унаследованное от отца, "гм" и улыбнулся. Образцы народной французской поэзии... Это очень легко, учитель выслушает и поставит двенадцать, но - все Дело в том, что наиболее блестящие образцы этой поэзии Жюль ввел в то свое сочинение, которое полчаса назад с таким фурором прочел Пьер Дюбуа... Там были и песни рыбаков, и матросские застольные, и крестьянские, и солдатские, - целых пять страниц образцов народной поэзии, неотделимой от истории родного Нанта. Читать эти стихи сейчас нельзя, - де Ляфосс скажет, что все они уже имеются в сочинении, таком блестящем сочинении Пьера Дюбуа. Гм.... А может быть, следует повторить все то, что уже известно товарищам по классу, и получить хотя бы десять, - ну, пусть даже девять... Нет, нельзя! Де Ляфосс сразу же заподозрит неладное, - Жюль будет дословно читать текст сочинения Пьера, того Пьера, средний балл которого по истории и французскому языку за полугодие не превышает девяти.

- Мы ждем, - сказал учитель. - Неужели, кроме "гм", ничего другого так и не услышим? Не может быть!

- Я очень хорошо знаю образцы народной поэзии, только того, что я знаю, недостаточно для...

- Недостаточно для... для чего? - вкрадчиво пропел учитель, подходя к Жюлю так, как это делает тигр, когда он намерен напасть на беспечного охотника, - несколько сбоку... От учителя пахло, как от клумбы с цветами.

-Недостаточно для большого успеха, - договорил Жюль, опуская глаза.

-Ты хочешь большого успеха? - нараспев произнес де Ляфосс. - Это что-то новое. Неслыханное!

- Да, хочу большого успеха, - упрямо повторил Жюль. - После того, как мы узнали о сочинении Пьера Дюбуа, стыдно получить обыкновенное "хорошо". Я тоже имею право на похвалы и внимание всего класса.

-Кто же и что тебе мешает? - спросил учитель. Жюль вздохнул. Были в этом вздохе боль, тоска и очень много страдания, - следовало прислушаться к этому вздоху.

- Я очень плохо знаю то, о чем вы спрашиваете меня сегодня, бесстрашно проговорил Жюль. - Я должен в этом признаться. Разрешите сесть.

И, не дождавшись разрешения, сел за парту.

Все ученики, затаив дыхание, стали следить за тем, что будет дальше, что сделает учитель. Он не отличался добросердечием и всегда сурово наказывал малейшее непослушание и вольность. Как он поступит сегодня? Жюль один из первых по французскому языку, - что это с ним и почему так болезненно морщится его сосед - Пьер Дюбуа?

Анри де Ляфосс вынул из кармана платок, отер лицо, лоб, затылок, подкинул платок, поймал, рывком сунул его за манжету на левой руке и решительными шагами направился к своему столу. Здесь он остановился, повернул голову вправо, словно прислушиваясь к чему-то, потом раскрыл журнал и потянулся за пером.

Жюль сидел, опустив голову; он тяжело, порывисто дышал, и на душе у него было неспокойно и легко в одно и то же время: неспокойно потому, что все сложилось так, как оно сложилось, и легко потому, что он поступил так, как следовало, как нужно было. Пусть его накажут, пусть все думают, что он и в самом деле плохо приготовил урок. Жюль на крохотном опыте своей жизни знал, что такие мелочи скоро забываются, но никогда не забудется поступок великодушия и чести, никогда не сотрется в памяти школьных товарищей нечто такое, что связано с характером, с поведением человека, сказавшего А и потому обязанного произнести и все остальные буквы алфавита...

"Я выручил товарища, мне от этого плохо, я не должен поправлять это плохое за счет успеха товарища", - размышлял Жюль, и эти размышления облегчали его и даже радовали.

Что же происходило с учителем? Он захлопнул журнал, резко отбросил его в сторону; журнал скользнул и упал на пол. Подбежал дежурный и поднял его. Учитель поднялся со стула, костяшками согнутых пальцев оперся о стол и трагическим голосом, искусно поднимая и опуская его в нужных местах, проговорил:

- Мой дорогой Жюль Верн! Твой ответ и последовавшая за ним демонстрация возмутили меня до глубины души! Одной плохой отметки я нахожу недостаточно. Чрезвычайно недостаточно! Я очень прошу тебя побеспокоить твоего отца, как это ни грустно для меня. Иными словами, прошу тебя завтра же прийти в школу вместе с высокоуважаемым месье Пьером Верном...

Он сделал длительную паузу, глядя на сидящих перед ним учеников так, как актер смотрит на ряды партера.

- Иногда позволительно, - продолжал он с тем же декламаторским пафосом, - вовсе не знать урока, за это полагается самый низкий балл, но непозволительно садиться на место, не получив на то разрешения. Вы сами слышали, каким тоном было сказано: "разрешите сесть". Не тоном просьбы, а тоном утверждения, - да, да! Вот, дескать, я сажусь, но... Это демонстрация! Незнание урока плюс демонстрация! За это полагается...

Он уже устал. Он никогда так много не говорил за один прием. Он был мастером "полувздоха", как отзывались о нем балагуры из Нантского клуба. Он опять достал свой платок, пустил волну благоухания и, никак не употребив его, снова заложил за манжету.

- За это полагается личная беседа с отцом провинившегося, - продолжал он. - Провинившийся, таким образом, наказывает своего отца, отрывает его от дела, огорчает его. Что поделаешь, иначе нельзя. Итак, ты понял меня, Жюль?

Жюль глубоко вздохнул.

Все товарищи смотрели на него.

Жюль встал и вежливо, как полагается, ответил:

- У меня отличная память, месье де Ляфосс. Я охотно исполню вашу просьбу, накажу моего отца. Кстати, он завтра свободен. Он с удовольствием поговорит с вами. Разрешите сесть?