Поль Феваль - Горбун, Или Маленький Парижанин

• Название: Горбун, Или Маленький Парижанин
• Автор: Поль Феваль
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993

Французский писатель Поль Феваль (1816-1877), автор популярных авантюрных романов, пока мало известен нашему читателю. Его историко-приключенческие романы созданы по всем правилам жанра: благородство и предательство, честь и бесчестье, извечное противостояние добра и зла. Герои его романов любят и ненавидят, страдают и радуются с полной самоотдачей. Характерной чертой героев Феваля является способность подчинить свою жизнь овладевшей ими страсти, жить в полном соответствии с чувствами. Им свойственна одержимость, превращающая их в символ, в квинтэссенцию чувства. Гениальная способность чувствовать предстает в чистом виде, на сцене действуют гений зла, гений добра, гений верности, гений чистоты и женственности. Захватывающая интрига, стремительное развитие действия на достоверном историческом фоне позволяет поставить Поля Феваля в один ряд с такими его современниками, как Александр Дюма, Теофиль Готье и другими авторами столь популярных романов «плаща и шпаги». Действие романа «Горбун» происходит на рубеже XVII-XVIII вв. Это время обостренного конфликта, время, когда буржуазное сознание, исподволь проникавшее во все слои французского общества периода абсолютной монархии, наконец полностью подчинило себе французов и погребло под собой Золотой век Франции. Любовь, благородство, понятия долга и чести — все подчиняется новому кумиру — деньгам, и лишь единицы находят в себе силы противостоять новоявленным идеалам, отстаивая вечные ценности. Честь и шпага вступают в бой против лжи, предательства и кредитных билетов. По сюжету романа был в 1957 г. был снят одноименный фильм, имевший головокружительный успех. В главной роли снялся знаменитый Жан Маре, одно имя которого для нашего зрителя является достойной рекламой и фильма, и романа.

---

— А на мельнице мельничиха, — ввернул гасконец. — Ты чересчур влюбчив.

Галунье ударил себя кулаком в грудь.

— Страсти! — воскликнул он, возведя очи горе. — Страсти превращают жизнь в пытку и не дают молодому человеку отложить на черный день!

Высказав это здравое замечание, брат Галунье продолжал:

— Подобно тебе, я менял город за городом в этой плоской, жирной, глупой и нудной стране. Что я там видел? Худющих, желтых, как шафран, студентов, дураков, поэтов, завывающих при свете луны, ожиревших бургомистров, у каждого из которых по племяннику, жаждущему, чтобы дядюшка преждевременно отошел в лучший мир, церкви, где не поют мессу, Женщин… нет, не могу ничего худого сказать о представительницах прекрасного пола, чьи прелести усладили и сломали мою жизнь, наконец, жилистое мясо и пиво вместо вина.

— Битый туз! — решительно изрек Плюмаж. — Ноги моей никогда не будет в этой дрянной стране.

— Я повидал Кельн, Франкфурт, Вену, Берлин, Мюнхен и еще множество других городов и всюду встречал компании молодых людей, распевающих заунывные песни. Точь-в-точь как ты, я вдруг ощутил тоску по родине, пересек Фландрию, и вот я здесь.

— Франция! — воскликнул Плюмаж. — Нет ничего лучше Франции, малыш!

— Благороднейшая страна!

— Родина вина!

— Отчизна любви! — Но тут Галунье прервал лирический дуэт, который они исполняли с одинаковым воодушевлением, и спросил: — Дорогой мэтр, а только ли полное отсутствие мараведи вкупе с любовью к отчизне заставило тебя пересечь границу?

— А тебя только ли тоска по родине?

Брат Галунье покачал головой, Плюмаж опустил глаза.

— Была и другая причина, — сказал он. — Как-то вечером, завернув за угол, я нос к носу столкнулся… Догадался с кем?

— Догадался, — ответил Галунье. — После такой же встречи я, смазав пятки, удрал из Брюсселя.

— Увидев его, дорогуша, я понял, что воздух Каталонии вреден для меня. Но свернуть с дороги Лагардера ничуть не стыдно!

— Стыдно или не стыдно — я не могу сказать, но благоразумно, это уж точно. Ты знаешь судьбу наших сотоварищей, участвовавших в деле у замка Келюс?

Задавая этот вопрос, Галунье опять же невольно понизил голос.

— Да, — кивнул гасконец, — знаю. Наш мальчик заявил: «Вы все умрете от моей руки!»

— Начало уже положено. В нападении нас участвовало девятеро, считая капитана Лоррена, вожака разбойников. О его людях я не говорю.

— Девять отменных шпаг, — задумчиво произнес Плюмаж. — И все они вышли из этого дела, пусть раненые, с отметинами, залитые кровь, но живые.

— Штаупиц и капитан Лоррен погибли первыми. Штаупиц был из хорошего рода, хотя выглядел мужланом. Капитан Лоррен был военный, и испанский король дал ему полк. Штаупиц погиб у стен собственного замка под Нюрнбергом. Он был убит ударом между глаз.

И Галунье пальцем показал у себя на лбу — куда. Плюмаж инстинктивно повторил его жест и продолжал:

— Капитан Лоррен был убит в Неаполе ударом между глаз. Раны Христовы! Для тех, кто знает и помнит, это все равно что знак мстителя.

— Остальные преуспели, — подхватил Галунье, — потому что господин Гонзаго не оставил своими милостями никого, кроме нас. Пинто женился на даме из Турина. Матодор держал фехтовальную академию в Шотландии, Жоэль де Жюган купил дворянство где-то в глуши Нижней Нормандии.

— Да, да, — кивнул Плюмаж, — они были спокойны и довольны. Но Пинто был убит в Турине, Матодор был убит в Глазго.

— А Жоэль де Жюган, — продолжил брат Галунье, — был убит в Морло. И все одним и тем же ударом!

— Ударом Невера, черт возьми!

— Да, страшным ударом Невера!

Они разом замолкли. Плюмаж приподнял поникшие поля шляпы, чтобы стереть пот со лба.

— Остается еще Фаэнца, — наконец промолвил он.

— И Сальданья, — дополнил брат Галунье.

— Гонзаго много сделал для них. Фаэнца теперь шевалье.

— А Сальданья барон. Но придет и их черед.

— Немножко раньше, немножко позже наступит и наш, — прошептал гасконец.

— И наш, — вздрогнув, шепотом подтвердил Галунье. Плюмаж приосанился.

— Знаешь, дорогуша, — произнес он тоном человека, примирившегося с судьбой, — перед тем как рухнуть на мостовую или на траву с дыркою между бровей — я ведь понимаю, что победить его не смогу, — знаешь, что я ему скажу? А скажу я, как когда-то: «Эх, малыш, пожми только руку и, чтобы я умер со спокойной душой, прости старика Плюмажа!» Ризы Господни, именно так я и скажу.

Галунье не смог удержаться от гримасы.

— Я тоже постараюсь, чтобы он хоть поздно, но простил меня, — сказал он.

— Желаю удачи, золотце. А пока что он изгнан из Франции. Можно быть уверенным, что в Париже мы его не встретим.

— Можно, — повторил Галунье, но не слишком убежденно.

— Одним словом, в мире это единственное место, где меньше всего шансов повстречать его. Поэтому я здесь.

— И я тоже.

— И еще я хочу напомнить о себе господину Гонзаго.

— Да уж, он кое-что нам задолжал.

— Сальданья и Фаэнца окажут нам протекцию.

— И мы станет важными господами, как они.

— Раны Христовы! Из нас с тобой получатся неплохие щеголи, дорогуша!

Гасконец крутанулся на каблуке, а нормандец весьма серьезно заметил:

— Мне идут роскошные наряды.

— Когда я пришел к Фаэнце, — сообщил Плюмаж, — мне объявили: «Господин шевалье отсутствуют». Отсутствуют! — повторил он, пожав плечами. — Господин шевалье! А я ведь помню те времена, когда он юлил передо мною.

— Когда я явился в дом к Сальданье, — подхватил Галунье, — здоровенный лакей презрительно смерил меня взглядом и процедил: «Господин барон не принимает».

— Эх, — крякнул Плюмаж, — когда у нас тоже появятся верзилы-лакеи, мой, черт побери, будет груб, как подручный палача.

— Ах, — вздохнул Галунье, — мне хотя бы домоправительницу!

— Все у нас будет, дорогуша, прах меня побери! Если я верно понимаю, ты еще не встречался с господином де Перолем?

— Нет, я хочу обратиться прямо к принцу.

— Говорят, у него теперь миллионы.

— Миллиарды! Ведь этот дворец называют «Золотым домом». Я не гордый и готов стать, если нужно, финансистом.

— Ты что! Финансистом?

Этот вопль возмущения невольно вырвался из благородного сердца Плюмажа-младшего. Но он тут же спохватился и добавил:

— Да, это ужасное падение. Но если это правда, мой голубок, что тут делают состояния…

— Ты еще сомневаешься! — с энтузиазмом вскричал Галунье. — Неужто ты ничего не знаешь?

— Я много чего слышал, да только не верю в чудеса.

— Придется поверить. Тут сплошные чудеса. Тебе не доводилось слышать про горбуна с улицы Кенкампуа?

— Это о том, который предоставлял свой горб индоссантам36 акций?

— Не предоставлял, а сдавал в наем в течение двух лет и, говорят, заработал на этом полтора миллиона ливров.

— Не может быть! — воскликнул гасконец и расхохотался.

— Напротив, может, и даже очень, потому что теперь он женится на графине.

— Полтора миллиона! — повторил Плюмаж. — И заработал горбом! Силы небесные!

— Ах, дружище, — порывисто произнес Галунье, — мы потеряли на чужбине лучшие годы, и все же вовремя прибыли сюда. Здесь, представь себе, нужно только нагнуться, чтобы поднять. Это какой-то чудесный лов рыбы. Завтра луидоры пойдут по шесть су. По пути сюда я видел, как мальчишки играли в бушон37 серебряными экю в шесть ливров.

Плюмаж облизал губы.

— А сколько может стоить, — поинтересовался он, — в эти благословенные времена удар шпагой, нанесенный точно, умело и по всем правилам искусства?

Плюмаж выпятил грудь, громко притопнул правой ногой и сделал глубокий выпад. Галунье скосил глаз.

— Тише! — сказал он. — Не шуми. Люди идут, — и склонившись к уху Плюмажа, прошептал: — Думаю, что и сейчас недешево. Надеюсь не позже, чем через час, узнать цену из уст самого господина Гонзаго.

3. ТОРГИ

Зала, где мирно беседовали нормандец и гасконец с примесью провансальца, находилась в центре главного здания. Ее окна, затянутые тяжелыми фламандскими гобеленами, выходили на узенькую полоску травы, огражденную трельяжем, которая отныне получила пышное название «Личный сад госпожи принцессы». В отличие от других помещений первого и второго этажа, уже наводненных рабочими, здесь пока еще ничто не подверглось переделке.

То была парадная гостиная княжеского дворца, обставленная богатой, но строгой мебелью. Гостиная, которой пользовались только для празднеств и представлений, о чем свидетельствовало находящееся напротив гигантского камина черного мрамора возвышение, застеленное турецким ковром; из-за этого возвышения зала приобретала совершенно судебный вид.

И действительно здесь в те времена, когда знать решала судьбы королевства, не раз собирались представители прославленных домов — Лотарингского, Шеврез, Жуайез, Омаль, Эльбеф, Невер, Меркер, Майеннского, Гизов. И только полным смятением, царящим во дворце Гонзаго, можно объяснить то, что наши два храбреца сумели пройти сюда. И надо сказать, тут они оказались в самом тихом и спокойном месте.