Владимир Санин - За тех, кто в дрейфе!

• Название: За тех, кто в дрейфе!
• Автор: Владимир Санин
• Жанр: Путешествия и география

---

– Спасибо за откровенность.

– Сегодня, Сергей Николаич, после всего сказанного иначе не могу. Я просто боялся, что Андреи Иваныч может, как вы… Помните, конечно: «Немногого, Груздев, стоит человек, рассчитанный на одну хорошую зимовку».

– А вы злопамятны, Георгий Борисович. – Семенов улыбнулся. – Что было, то было, от своих слов не отказываюсь. В той накаленной обстановке, когда «Обь» ушла и надежды на возвращение домой рухнули, от малейшей искры мог произойти взрыв. Вы были опасны, Георгий, и я вскрыл нарыв.

– Я не нарыв, я человек! – Груздев вдруг стал очень спокоен. – Как вы не можете понять, Сергей Николаич, что человека нужно щадить, он, знаете ли… этакий живой, ему ничего не стоит сделать больно. Ну, плоть – бог с ней, она и создана, чтобы страдать, а вот когда с размаху бьют в душу… Ладно, раз уж пошел такой разговор… Вы, Сергей Николаич, из тех, кто умеет делать больно – и при этом считаете себя правый, потому что уверены: критерий истины доступен лишь вам, и никому другому. И эта уверенность побуждает вас не обращать внимания на то, что люди – все до единого! – не похожи один на другого. А вы же стремились – в интересах дисциплины, значит, в высших интересах! – заставить вас послать к черту свою индивидуальность и превратиться в «Так точно! Будет выполнено!» – Женьку Дугина.

– Личная неприязнь не лучший аргумент, Георгий. У Дугина нет красноречия, но есть другое неоценимое для полярника качество – совершенная надежность.

– Разве я об этом? – Груздев махнул рукой. – Я все понимаю, Сергей Николаич, тогда меня было необходимо растоптать, подмять под паровой каток, чтобы другим не повадно было. Но вы бесконечно выиграли бы в моих глазах, если бы заставили меня понять высшую свою правоту по-иному, в дружеской беседе, что ли, которой вы удостаивали лишь избранных. Вам, однако, было исключительно важно именно обезличить, ибо перед святой дисциплиной все равны. Высунулся – получай по лбу! Простите, если переборщил…

– Так, самую малость, – сказал Семенов. – Для меня, Георгий Борисыч, критерий истины – дело. Когда на моих глазах гибнет дело, я заставляю себя забыть обо всем, кроме того, что необходимо для дела в данную минуту. Когда корабль тонет, самое страшное – паника, бунт на борту. Поддался панике – пощады не жди… Что же касается лично вас, то зря опасались: именно Андрей осуждал меня за резкость. Он мне тогда сказал, что правду говорить нужно, даже самую жестокую, но самому быть жестоким при этом вовсе не обязательно. У нас был долгий разговор в тот вечер… Андрей был очень слаб. Он уже знал, что это – его последняя зимовка.

– Мы догадывались, что он знает, – с печалью сказал Груздев. – Нам было очень жаль его.

– Так что могу повторить: вы упустили свой шанс, Георгий. Ладно, переменим пластинку…

– Свешников говорил с вами обо мне? – неожиданно спросил Груздев.

– Да.

– Не секрет?

– Он сказал, что вы ко мне скоро придете.

– Почему он был в этом уверен?

– Могу только строить предположения.

– Например?

– Ну, хотя бы то, что если грусть иной раз хочется запрятать в себя, то радость, счастье – никогда.

– Вы почти правы.

– Тогда рад за вас.

– Почти – потому, что я еще не знаю, как отнесусь к письму, которое передал мне Свешников.

Семенов промолчал.

– Случись это на Новолазаревской, я пришел бы к Андрею Гаранину, чтоб ликвидировать тот самый барьер. А сейчас пришел к вам. Так что мы вернулись к началу нашего разговора – отдаю должное вашей проницательности.

– Какая там проницательность, я же вам сказал, что знал об этом.

– Я хочу разобраться. Хотите мне помочь?

– К вашим услугам.

Груздев вдруг улыбнулся, стер со лба пот.

– Жарко у вас. Можно снять куртку?

– Да хватит вам церемониться, черт возьми! – Семенов пожал плечами. – Вы не на дипломатическом приеме, а в двухстах километрах от полюса.

– В двухстах трех, – поправил Груздев. – Согласно последним координатам. Я бы сейчас с удовольствием выпил.

– Могу предложить только чай.

– Ладно. Однажды я рассказал Андрею Иванычу об одном моем знакомом. Он разорвал с женщиной, которую любил. Она ему писала, а он сжигал ее письма, не читая. Знаете, что сказал Андреи Иваныч?

– Ваш знакомый думал, что этим ликвидирует боль, а на самом деле загонял ее вглубь. Угадал?

– Да, примерно так. «Мозг, – сказал Андрей Иваныч, – должен принимать сигналы от всех органов: от желудка – что хочется есть, от ног – что они устали и так далее. Но когда горит душа, а мозг отказывается принимать этот сигнал – дело плохо». Он еще что-то хотел сказать, но тут в комнату вошли вы, наша беседа прервалась и продолжения не имела – мы уходили на Лазарев.

Груздев замолчал, склонил голову, будто прислушиваясь к вою ветра.

– Этим так называемым знакомым был я.

– Догадываюсь, – кивнул Семенов.

– То, что вы сейчас услышите, в подробностях знает лишь один человек – моя бабушка. Вы думаете, что познакомились со мной три года назад. А между тем вполне возможно, вы знали меня значительно раньше.

Семенов с удивлением покачал головой.

– Не лично меня, конечно, – мой голос. Еще лет двенадцать назад я выступал по радио и телевидению, мои пластинки исчезали с прилавков в один день. Я был, как говорят, в моде.

Семенов пристально всмотрелся в Груздева.

– Не гадайте, – спокойно сказал Груздев. – Что было, то уплыло. Удовлетворитесь тем, что я собираюсь вам рассказать.

Груздев вновь замолчал, собираясь с мыслями.

– Она работала на радио, где я в тот год бывал почти каждый день. У нее было редкое имя, которым она очень гордилась – Тамила. Женщине вообще свойственно стремление отличаться от окружающих ее подруг, чтобы привлечь к себе особое внимание. Например, мода на узкую юбку, а она приходит в широкой – внимание! Все стригутся под мальчишку, а у нее косы до пояса – опять внимание. Подружки загорают в купальниках, а она сидит под тентом в халате – для того, чтоб вдруг его сбросить и представить на всеобщее обозрение классически стройную фигурку.

Груздев перевел дух.

– Напоминаю, я тогда стремительно входил в моду. Стыдно признаться, но мне льстило, что сумасшедшие девчонки караулят меня у выхода, потом записки, автографы; ну, в общем, то, что называется дешевой популярностью. И все это свалилось как-то сразу, за один только год! У меня, мальчишки, была машина, зарабатывать я стал больше профессора и превратился в завиднейшего жениха – это при моей довольно бесцветной внешности! И тогда я встретил ее. Груздев задумался. Семенов молча на него смотрел.

– Из женщин, которых я знал до и после нее, ни у кого не было такой способности порождать иллюзии, казаться иной, чем ты есть на самом деле. Каждый день она была другая: неуловимое изменение в прическе, в одежде, в походке делало ее непохожей на ту, что была вчера. Да что там каждый день! Утром – бесшабашно весела, днем – чопорна и холодна, вечером – сама нежность. И все – ради успеха в чисто женском понимании этого слова. Игра! Фальшь! Груздев залпом выпил остывший чай.

– Но вот странная штука, Сергей Николаич. В молодости каждый из нас влюблялся раз десять, но обычно такая влюбленность проходила, не оставляя особого следа; я потом часто задумывался – почему и пришел к выводу: потому, что она была случайной. Не хватала за душу, возбуждала лишь тело и мозг. Подлинная же любовь – послушайте, подлинная, нешуточная любовь! – возникает исключительно тогда, когда встречаешь суженую.

Груздев поднял кверху палец, повторил:

– Суженую! Раньше говорили – богом данную. Суженую – в этом все дело! Ее случайно не встретишь, эта встреча предопределена, просто рассудочные люди, вроде, простите, вас, не отдают себе в этом отчета. Так вот, едва успели мы познакомиться, как я нутром понял – суженая… Не потому, что она была так уж красива, и не потому… А, черт, разве объяснишь? Ну, бывает у вас так, будто вы кожей чувствуете: что-то должно случиться?! Бывает. Так и я почувствовал…

Груздев безнадежно махнул рукой.

– За нами обоими уже числилось немало приключений, и поэтому наше сближение вызвало всеобщий и острый интерес. Нам завидовали, говорили двусмысленности, посылали анонимки – богема! Эстрадный омут! Мы сами по себе были образцово-показательной парой для эстрады: я голос и популярность, она – красота! Рекламная открытка, глянцевая сенсация! Эта пошлейшая эталонность – почему она не испугала меня?

– Вы, наверное, заметили, как я не выношу, когда унижают человека. Так вот, она любила унижать! Отправляясь на гастроли, я засыпал ее телеграммами, она их «случайно» теряла. Когда я по десять раз, на день звонил ей на работу, подружки слушали наш разговор по параллельному телефону – с ее благословения, конечно. Не проходило дня, чтоб один из друзей участливо-фальшивым голосом не рассказывал мне об этом. Так я открыл для себя, что нас притягивают друг к другу противоположные страсти: меня – любовь, ее – тщеславие. Страшная штука – тщеславие, чего только оно не вытворяет с человеком! Я стал предугадывать каждый ее шаг, каждый поступок – это было нетрудно, ведь женщины, в сущности, единообразны, критически относиться к себе не могут. Она любила не меня, а свое положение женщины, из-за, которой потеряла голову знаменитость!