Евгений Санин - Колесница Гелиоса

• Название: Колесница Гелиоса
• Автор: Евгений Санин
• Издательство: Поматур
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-86208-006-6

Действие исторического романа Евгения Санина «Колесница Гелиоса» разворачивается на территории древнего Рима, Греции, Пергама, Сицилии. В интересной, увлекательной манере автор повествует о судьбе грека Эвбулида, оказавшегося на чужбине и перенесшего все ужасы рабства.

Наряду с вымышленными героями в романе действуют реально существовавшие люди: Тиберий Гракх, Полибий, Сципион Эмилиан, Аристоник, Аттал.

---

— И этим дашь новый повод недовольным тобой, и особенно твоему родственнику Назике, для нападок на тебя! — возразил консул.

— Нападок? — переспросил Тиберий. — Да я посмотрю на их лица, когда скажу им, что раз Аттал завещал свое царство римскому народу, то и казной его должен распоряжаться римский народ!

— Опомнись! — воскликнул Сцевола. — Или тебе мало печальной участи Муция, которого ты выдвинул народным трибуном на место Марка Октавия? Весь Рим знает, что он был отравлен по приказу Сципиона Назики! Да, я всегда поддерживал и буду поддерживать тебя и твои начинания. Но я не хочу стать очевидцем твоей гибели!

— А я не хочу останавливаться на полпути! — уже спокойно заметил Гракх. — И поверь мне, доведу до конца не только это дело с наследством Аттала. Я проведу в жизнь новые законы о выдаче денег получившим землю крестьянам; сокращении срока военной службы, чтобы они вновь, как прежде, не возвращались к разоренным участкам; обжаловании судебных решений перед народным собранием…

— Да это же настоящая война сенату! — привстал с ложа Сцевола.

— Да, — кивнул Тиберий. — Пожалуй, это можно назвать войною. И я объявлю ее завтра.

Он устроился на свободном ложе, привычно подставил голову рабу, надевшему ему венок из свежего сельдерея, и задумчиво добавил:

— Только бы мне завтра хватило на это сил, а после — времени…

Один за другим подходили новые гости.

— Аппий Клавдий — сенатор и член комиссии по переделу земли! — называл консул, и Эвдем, видя перед собой пожилого человека с насмешливым, слегка чудаковатым лицом, вспоминал сообщения своих агентов: «Аппий Клавдий, жрец авгур и принцепс сената, один из опытнейших политиков нашего времени».

— А еще тесть нашего любимого Тиберия, дед его великолепного сына и не менее прекрасной дочери и триумфатор! — сделал добавление к словам Сцеволы Аппий Клавдий, приветливо кивая пергамскому посланнику.

«Ах, да! — вспомнил Эвдем. — Однажды после победы, которую отказался праздновать сенат, этот чудак сам устроил себе триумф и в гордом одиночестве проехал по Риму в триумфальной колеснице!»

— Публий Лициний Красс, наш будущий консул и верховный жрец!

— И тесть Гая Гракха! — с улыбкой поддержал Аппия Клавдия стройный мужчина лет сорока пяти с легкой сединой на висках.

— Жаль, что Гая опять нет с нами, то-то обрадовался бы такой новости! — вспомнил Сцевола о брате Тиберия, а Аппий Клавдий недовольно пробурчал:

— Он там воюет, а мы должны мерять землю и ругаться с патрициями! Неизвестно, кому еще легче! Там враг перед тобой, знай — руби его да коли, а тут, того и гляди, получишь удар в спину!

— Гай Биллий! — продолжал представлять Сцевола, и Эвдем увидел, как вбежавший юноша лет двадцати бросился к Тиберию и обнял его с восторженным криком:

— Тиберий, мы спасены!

— Почему ты оставил охранников моего дома одних? — отталкивая юношу, спросил Гракх. — Или ты хочешь, чтобы с моей Клавдией и детьми расправились так же, как с несчастным Муцием?

— Прости, не смог удержаться, чтобы не поздравить тебя и всех нас! — снова обнял Гракха Гай Биллий и поспешно выбежал из перистиля.

— Блоссий! Фульвий Флакк! Диофан! — продолжал консул и вдруг проворно поднялся с ложа и, разведя руки для объятий, двинулся к двери: — Полибий! Ты ли?! Какими судьбами, старина?!

— Вот, опять в Риме! Не дает мне покоя эта тридцать девятая книга, никак не могу писать о Риме в Афинах! — улыбаясь, прошел к Сцеволе знаменитый историк и занял место на одной еще ложе, внесенной рабами.

— Лучше о розах писать в розарии? — приветливо спросил у него Блоссий.

— Да! — охотно ответил старик.

— А о пчелах — в улье? — подмигнул Аппий Клавдий.

— Смотри! — с усмешкой погрозил ему пальцем Полибий. — Хоть ты и первый по списку в сенате, а такого напишу о тебе в своем труде, что не возрадуешься! Или хочешь предстать перед потомками в неприглядном виде?

Сенатор, пробурчав себе под нос, что последнее дело связываться с писателями, судьями и врачами, даже если они шутят, отошел в сторону, и Полибий обратился ко всем:

— Знаю, знаю, какая у вас сегодня радость, ведь это всего второй случай, когда завещают царство Риму. Первой была Кирена, которую двадцать три года назад завещал вам Птолемей. И вот теперь — Пергам, и как нельзя кстати! Как же вы намерены распорядиться таким щедрым подарком Аттала?

— Спроси об этом лучше Тиберия! — мрачно махнул рукой Муций Сцевола. — Хоть ты образумь его — подставляет свою грудь прямо под мечи отцам-сенаторам!

— Не дается даром победа над тем, кто готов подставить свою грудь под удар! — начал было заступаться за Гракха Блоссий, но Полибий жестом остановил его и взглянул на Тиберия:

— Расскажи старику…

Тиберий повторил все, что уже слышал Эвдем. Полибий задумчиво сказал:

— Как сказал бы любящий латинские поговорки твой друг и учитель Блоссий, ты ступаешь по огню, прикрытому обманчивым пеплом! Я же скажу как историк: немало писал я о людях, пытавшихся взвалить на свои плечи такую тяжесть, какую осмелился поднять и ты. И уже благодаря этому имя твое переживет тебя, и истина, как самая верная и терпеливая дочь времени, поставит его в один ряд с Муцием Сцеволой, великим предком нашего уважаемого хозяина, Горацием Коклесом, Брутом, Сципионом Африканским. Но остерегись, мало кто из этих людей умер в свое время собственной смертью. Я стар, ты — молод, и поэтому мне очень не хотелось бы в своем труде, упоминая о тебе, написать слово «был»…

— Как бы он и правда не накаркал беды! — обеспокоенно шепнул хозяину Аппий Клавдий, и встревоженный не меньше принцепса сената консул торопливым жестом приказал рабам вносить столики с яствами и винами.

Но Полибий, не обращая внимания на возникшую суету, с грустной улыбкой положил свою старческую руку на плечо Тиберия:

— Завтра тебе предстоит очень важный шаг. Задумайся над ним. И пусть дела в трагические судьбы лучших сыновей Рима помогут тебе сделать правильный выбор.

2. Наследники

Прошло несколько месяцев.

Странной жизнью жил Пергам все эти бесконечные, полные томительного ожидания дни и ночи.

После того как город облетела весть, что Аттал завещал царство Риму, обезумевший народ, проклиная еще вчера боготворимого базилевса, бросился громить лавки римских торговцев.

Горели вывески с изображением латинских богов, корчились в пламени Юпитеры, Меркурии и Минервы.

На площадях и улицах крошилась римская керамика, разбивался на куски знаменитый мрамор из каррарских каменоломен, плющились под ударами молотов, изготовленные в мастерских Рима бронзовые статуэтки.

Горе было тем римлянам, которых застигали за прилавками или в спальнях своих домов и гостиниц: обезумевшие от страха и ярости ремесленники и простолюдины срывали с них ненавистные туники. Если потерявших свою надменность квиритов не отбивали воины Никодима, то многих толпа разрывала на куски.

Уцелевших римлян под немалой охраной начальник кинжала отправлял под надежные пока своды царского дворца.

Туда же ночью в крытой повозке Эвбулид с Аристархом перевезли и Домицию, опасаясь, что, услышав ее латинский акцент, пергамцы не пощадят даже рабыни.

Напрасно Лад умолял Аристарха дать ему возможность увидеть ее. Выходивший сколота после пятидневного заточения в каменном мешке, откуда его полуживого достали искавшие Луция воины Никодима, лекарь объяснил, что все входы и выходы из дворца перекрыты для чужих людей. Начальник кинжала делает все, чтобы римляне не обвинили его, что он не спас их сограждан. И теперь туда не то что человеку — мыши проскочить невозможно!

После первого порыва, когда на разнесенных по камешку лавках и ростовщических домах римлян и растерзанных телах их владельцев была утолена многолетняя злоба к «Вечному городу», Пергам захлестнула волна отчаяния. Жизнь казалась бесполезной и смешной, как продырявленная глупой модницей монета. Какой смысл жить, если ты уже ничего не стоишь, и вообще скоро будешь болтаться на суровой нитке судьбы вместе с эллинскими оболами, македонскими статерами, ахейскими гемидрахмами и коринфскими лептами, составляющими безжалостное ожерелье на гордой шее какого-нибудь квирита!

Напрасно торговцы зазывали в свои лавки горожан, предлагая за полцены уступить им свои товары.

— Что нам теперь ваши амфоры, когда в них скоро нечего станет хранить? — уныло отвечали пергамцы. — И зачем забивать полки отрезами на халаты, если их скоро некому будет носить!

Купцы хватались за свои бороды и жаловались друг другу, что при такой торговле им грозит полное разорение, и еще до прихода римлян они сами будут вынуждены надеть рабские хитоны.

Пустели улицы. Закрывались дома. Все с ужасом ждали прихода римлян.

Но проходили дни, сменялись недели, лето уступило место осени, осень — зиме, а тех все не было. И когда ожидание стало невыносимым, народ снова стал поднимать голову.