Олег Суворов - Красотки кабаре

• Название: Красотки кабаре
• Автор: Олег Суворов
• Издательство: Роман-газета, № 5
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004

Действие романа происходит в Вене за месяц до начала Первой мировой войны. Австрийский лейтенант, венгерская певица и русский литератор оказываются втянутыми в подлинную детективную историю, связанную с начальником контрразведки австрийской армии, оказавшимся русским шпионом.

Любовная интрига, философские искания, шпионские страсти, трагикомические приключения составляют основу сюжета романа «Красотки кабаре».

---

– Занятно, – пробормотал Фихтер. – А ведь Ницше утверждал прямо противоположное, заявляя, что эгоизм есть существенное свойство благородной натуры…

Вульф метнул на него удивленный взгляд – он не ожидал, что лейтенант поймет его столь глубоко.

– Кстати, фрейлейн, – весело воскликнул он, – а ведь мы еще не знаем, кто ваш кумир!

– О! – И Эмилия состроила выразительно-лукавую гримаску. – Я женщина, а потому увлекаюсь не аскетичными философами, а изысканными и утонченными писателями… Мой кумир – Оскар Уайльд.

– И что же вам в нем нравится?

– Изящество, аристократизм, рафинированность, если хотите… – Эмилия задумалась. – Помните, как он говорил о том, что всякое искусство совершенно бесполезно, что оно существует только ради самого себя?

Фихтер и Вульф переглянулись и дружно кивнули.

– Искусство должно быть интереснее, оригинальнее, возвышеннее, чем жизнь. Недаром Уайльду нравилось упрекать в пошлости даже природу, которая без конца повторяет одни и те же сюжеты. Однажды он заявил, что закат солнца или полнолуние давно вышли из моды, хотя и продолжают существовать, к радости пошляков от искусства. И еще он писал в «Портрете Дориана Грея», что есть только два явления, которые остаются необъяснимыми и ничем не оправданными, – это смерть и пошлость. Но если последнее еще можно как-то пережить, то первое… – Эмилия поежилась.

Оба поклонника не осмелились перебивать, и она продолжала:

– Своим аристократизмом, в том числе и своим аристократичным развратом, он намеренно возмущал пошлое общественное мнение, которое руководствуется самыми приземленными вкусами и интересами…

– За что и поплатился двумя годами тюрьмы! – не удержался Вульф, намекая на знаменитый судебный процесс, который затеял отец юного любовника Оскара Уайльда, сумев добиться обвинительного приговора «развратителю здоровых общественных нравов».

– Ну и что? – живо возразила Эмилия. – Зато благодаря этому родилась «Баллада Редингской тюрьмы»!

– Странно, – заметил Фихтер, глядя на нее с откровенным обожанием, – но мне всегда казалось, что женщины должны с презрением относиться к человеку, который предпочитает им юнцов.

– А мне странно другое, – подхватил Вульф. – Все три наших кумира умерли на пороге двадцатого века, в девятисотом году, причем примерно в одном возрасте. Владимир Соловьев скончался 31 июля, когда ему было 47 лет, Оскар Уайльд немного позже – 30 ноября, в возрасте 46 лет, а Фридрих Ницше чуть раньше – 25 августа. Хотя к тому времени ему уже исполнилось 56 лет, но, поскольку он сошел с ума лет за десять до того, общая закономерность сохраняется.

– Ну и о чем это говорит? – поинтересовался Фихтер. – О том, что все они принадлежат прошлому веку, или о том, что их идеи окажут влияние на век двадцатый? Но тогда в чем будет состоять это влияние?

– Не знаю. – И Вульф красноречиво развел руками. – К сожалению, я не пророк… Меня возмущает другое – крайняя самовлюбленность ваших кумиров. До какого детского хвастовства доходил Ницше: «Куда бы я ни пришел, лицо каждого при взгляде на меня проясняется и становится добрым, а старые торговки не успокоятся, пока не выберут для меня самый сладкий из их винограда… Я благостный вестник, с меня на земле начинается великая политика…» А вспомните, что писал о себе Уайльд: «Я был символом искусства и культуры своего века… Немногие достигали в жизни такого положения, такого всеобщего признания. Боги щедро одарили меня. У меня был высокий дар, славное имя… блистательный, дерзкий ум… Что бы я ни говорил, что бы ни делал – все повергало людей в изумление… все, к чему бы я ни прикасался… все озарялось неведомой дотоле красотой».

– Но это действительно так, и он имел право оценивать себя подобным образом! – возразила Эмилия.

– Разве? – скептически усмехнулся Вульф. – А почему же этот «блистательный гений» превратил свою жизнь в отвратительную трагедию, влюбившись в пустого, недалекого, но смазливого подростка? Разве это признак гениальности – жить ради ублаготворения своего ничтожного любовника, причем даже неважно какого пола?

– Вы слишком строги к одаренным людям, – сердито заметила актриса.

– Не к одаренным, – живо возразил Вульф, – а к самовлюбленным! На мой взгляд, все беды человечества проистекают именно от тех людей, которые обладают преувеличенным самомнением. И самый скверный случай – это когда самодовольством пытаются скрыть свои комплексы неполноценности, когда способностей значительно меньше, чем самомнения! Недаром же религия считает смирение одной из основных добродетелей, а гордыню – жесточайшим грехом!

– Христианская религия! – вмешался в разговор Фихтер. – Но общество, состоящее из скромных и смиренных, попросту невозможно. Каждый человек стремится к утверждению за счет других! Силы нашей души питаются слабостью душ окружающих…

– И именно в этом главная трагедия нашего века, – грустно согласился Вульф. – Недалекие, но самовлюбленные люди утверждаются с помощью власти, а не через создание духовных ценностей, к чему они просто неспособны…

Во время проводов фрейлейн Лукач, которая жила в престижном венском районе Леопольдштадт, расположенном между Дунайским каналом и Дунаем, инициатива незаметно перешла в руки Вульфа, поскольку именно он знал ее адрес. Данное обстоятельство вновь возбудило в лейтенанте Фихтере столь откровенную враждебность, что Эмилия заметила это и, уже прощаясь на пороге своего дома с обоими поклонниками, потребовала:

– Пообещайте мне, господа, что в мое отсутствие вы не будете ссориться!

Оба молча согласно кивнули головами, тут же склонив их для поцелуя, причем Вульф целовал левую руку Эмилии, а Фихтер – правую.

Ссориться они не стали, но и разговаривать тоже. Как только фрейлейн Лукач скрылась за дверью, Фихтер и Вульф холодно кивнули друг другу, после чего немедленно разошлись в разные стороны.

«А этот лейтенант – довольно оригинальный субъект, – размышлял Вульф, медленно, с удовольствием идя по ночной Вене в сторону Рингштрассе. – До этого я полагал, что все лейтенанты похожи друг на друга, как их собственные револьверы, и что это – абсолютно безликая толпа, где лица столь же однообразны, как и затылки. Но этот Фихтер оказался исключением. Мы мало что знаем о том, как зарождается человеческое „Я“, но еще меньше – о том, как оно становится неповторимым. Почему именно в Фихтере каким-то мистическим образом вспыхнула искра оригинальности? Неужели потому, что он начитался Ницше и тоже возомнил себя гением?»

«Странно, – в то же самое время думал Фихтер, взяв фиакр и направляясь в казарму, – я должен бы относиться к этому Вульфу как к врагу и ненавидеть его, во-первых, потому, что он русский, во-вторых, потому, что является моим соперником в любви. Тем не менее у меня нет к нему никакой ненависти, хотя фрейлейн Лукач я ему не уступлю…»

Глава 11. Полковник в бешенстве

– По поводу истории со Штритроттером больше можешь не беспокоиться, – заявил на следующий день полковник Фихтер своему почтительно внимавшему племяннику. – Сейчас, когда начались маневры в Боснии, да и в общеевропейских делах наметилось множество серьезных проблем, при дворе уже никому нет дела до смерти этого болвана. Так что мне практически не пришлось ничего улаживать. Ты доволен?

– Разумеется. – Лейтенант обрадованно вздохнул и поудобнее устроился в кресле. – Ну что ж, если с моим делом все уладилось само собой, давай поговорим о тебе.

– Обо мне? – Полковник перестал прохаживаться по кабинету и удивленно воззрился на Стефана. – Что ты имеешь в виду?

– Меня вызывали в полицию…

– Опять что-нибудь натворил?

– Нет, речь зашла о тебе.

– Объясни толком.

– Попытаюсь. Комиссар Вондрачек занимается делом об убийстве актрисы «Иоганн Штраус-театра» Берты Тымковец. Красотка была задушена чулком несколько дней назад в гостинице Кальтенбрюндльберга.

– Я читал об этой истории в газетах, – сердито заявил полковник, и Стефан тут же метнул на дядю быстрый взгляд – ловко притворяется старик! – Но какое отношение ко всему этому имеешь ты?

– В день убийства я случайно оказался в этом городке…

– И что ты там делал?

– Следил за тобой, черт подери! – разозлился лейтенант. – Только не уверяй меня, что это не ты вышел из дома, доехал на фиакре до Восточного вокзала, взял билет до Линца, однако сошел в Кальтенбрюндльберге!

– Какая чушь! – Полковник произнес это таким невозмутимым тоном, что уверенность Стефана чуть было не поколебалась.

– И ты никогда не был знаком с фрейлейн Тымковец?

– Я узнал это имя только из газет.

– А что за дама была у тебя во время моего последнего визита?

– У меня не было никакой дамы! – отчеканил полковник и вдруг рассвирепел. – Мальчишка! Щенок! Молокосос! Кто дал тебе право допрашивать старшего по званию, да еще задавать такие оскорбительные вопросы? А ну встать по стойке «смирно»!