Николай Бондаренко - Консервативный вызов русской культуры - Белый лик

• Название: Консервативный вызов русской культуры - Белый лик
• Автор: Николай Бондаренко
• Жанр: История

---

У меня отец ушел из жизни не так давно, но мне и в моем возрасте страшно не хватает его. Пусть немощного, пусть больного, но за которым его большая жизнь, его эпоха, его лагеря и войны, его доброта и русскость, его украинские песни, а за ним и весь его украинско-русский род... А его проблемы - это, как в "Тупике", сразу и глобальные проблемы страны, сразу и первый БАМ, и голод тридцатого года. Коллективизация тогда - и отторжение ридной неньки Украины теперь. Всегда - род, семья - это и национальная идея.

7. Примечание к с. 98.

"Во мне, как и в любом русском, проигрывается русская история".

Вот и книга "Бесконечный тупик", при всем рациональном построении ее, даст нам еще конспект русской истории, написанный пробуждающимся русским сознанием. И исторические противоречия в книге связаны с противоречиями в самом Галковском. Он отвергает любую советскость, с которой он соотносит и все разрушения ельцинского режима, и все причуды демократической прессы. И все нападки на него самого. Но стоит ли даже личные поражения переносить на всех окружающих? Стоит ли запираться в этакой русской башне из слоновой кости, признавая русским лишь самого себя? Стоит ли выводить себя из идеологичности, лишь подыгрывая тем, кто и так не в восторге от "Бесконечного тупика"? Русское личностное начало существовало во все времени и во все эпохи. Наши беды и поражения - тоже часть нашей общей русскости. Не стоит замыкать всю русскость на себя. Не стоит каждый раз русскую историю начинать с нуля. Не было никакого нуля - все, что было в истории России, все - наше.

Для Дмитрия Галковского даже поддержавший его, оказавший ему максимальную помощь Вадим Кожинов - всего лишь "советский литературный чиновник". Более того - "литературный чиновник, обладающий реальной властью". И прорываться к Кожинову почему-то Галковскому пришлось с помощью сложнейших интриг. Прямо как к Брежневу на прием. Я-то думаю, что чувство одиночества и заброшенности мешает молодому писателю шире оглядеться по сторонам. Скажем, когда я в своей статье сравнил отказ Галковского от премии Антибукера с отказом Юрия Бондарева от ордена из рук Ельцина - это и есть определение не идеологичности, не советскости или антисовесткости поступка, а определение личностного русского начала. И так было в любую эпоху.

А амбиции единственного владельца русскости спишем на молодость. Каждое поколение хочет считать себя первым. Тот же Вадим Кожинов не менее амбициозно начинает отсчитывать становление русского патриотизма в советское время лишь с себя и своего поколения. Когда он в духе нынешнего Галковского пишет, что "в хрущевские времена" "русской патриотической интеллигенции... попросту не было", что лишь с "русского клуба" второй половины 60-х годов, куда входили Кожинов и его смелые друзья, началась патриотическая и православная идеология, то мне хочется спросить: а что, не было русских патриотов в годы войны? Что, в послевоенное время никто в церкви не ходил? Разве не русская идея определяла творчество Корина, Шолохова, Леонова, Свиридова, Твардовского, Пришвина, Сергеева-Ценского? Даже в самые глухие годы русскость не умирала. "Дух дышит, где хочет". Тем более - русский дух.

Если для Вадима Кожинова не существовало "русской патриотической интеллигенции" в хрущевские времена, то для птенца, взлетевшего из-под его крыла, как бы не существовало русскости и в подвижнике Кожинове, столько сил отдавшем молодым русским талантам. Но это уже об издержках книги...

8. Примечание к с. 6.

"Конечно, "Преступление и наказание" возникло не на пустом месте. У Достоевского было славянофильское окружение... Но все это "русская Голландия". Не эти люди определяли судьбу России..."

И на самом деле, со времен князя Курбского, со времен Лжедмитрия и так далее, утыкаясь в декабризм, столь любимый шестидесятниками, оседлавшими советский Политиздат со своими "пламенными революционерами", в народовольчество вплоть до октября 1917 года, судьбу России как в университетах, так и в чиновничестве, как в литературных журналах, так и в аристократических салонах,- определяли нигилисты, еретики, революционеры, люди, порывающие с русскостью. Вся наша элита вечно смотрела на Запад. Галковский лишь показывает на многочисленных примерах, как подрывалось государство. "Революция и тайная полиция вместе, бок о бок все развивались и распускались... все сближались и переплетались, так что в начале века образовалась единая паутина..." Но не так ли сближались и переплетались диссидентство и пятое управление КГБ, возглавляемое Бобковым? А разве нам сегодня незнаком вой интеллигентов по поводу любой неудачи самого государства? Что японская война 1905 года, что чеченская война 1995 года, что поддержка восставших поляков, что поражение в Крымской войне либерально-демократическим кланом приветствовался любой удар по русской государственности. Так было, есть и будет... Но как же мы при постоянных поражениях наверху, при господстве "пораженчества" существуем более тысячелетия?

9. Примечание к с. 126.

"Даже такая ерунда, как Хлестаков, способен к абсолютному творчеству, способен к созданию мирового поля мифа... Откуда что берется. Абсолютно творческая нация. Где даже полная бездарность - "созидает".

К с. 175.

"Русский народ очень сложный, нервный. Даже простой крестьянин, рабочий сложен, запутан. Непредсказуем".

Вот этот русский хаос, русское творческое начало и не дает нам часто сосредоточиться. Не хватает бездарной пунктуальности, неукоснительного исполнения, простого ремесленничества. Вот и потребовалась немецкая династия, чтобы придать форму русскому бриллианту. Потребовался грузин Сталин, чтобы упорядочить революционный хаос, ввести русский поток в державное русло. Сегодняшнюю апологетизацию Сталина уже ничем не остановить. Грязи было вылито столько, что добавить уже нечего и некому. А крушение государственности для всех таково, что в головах вчерашних антисталинистов возникает требование максимального порядка. Отменяя советскость по сути, в атмосфере безбрежной воли Дмитрий Галковский проповедует сталинизм. Что противопоставляет он беспределу разрешения? Пропитываясь мыслями Розанова, далее Галковский развивает его возможное утверждение. "Он мог бы и так сказать сейчас: какой год был самым счастливым за последние сто лет русской истории? Страшно вымолвить, но 1837-1887-1897-1907-1917-1927-1937 - это все вниз. А 1937-1947-1957-1967-1977 - вверх. 37-й - это год смерти революционного поколения. Свиньи упали в пропасть. 1947 - это уже частичное искупление позора русско-японской войны, это отказ от уничтожения русской церкви... 1967-1977 - это отказ от еврейской фронды при разрастании процесса демократизации вширь, в самую толщу народа..."

А что же, по Галковскому, делать с нашими писателями, с нашей интеллигенцией? Пусть служат государству. Как служили Сталину. "Русская государственная мысль прохлопала ушами нашу литературу. Она отнеслась к ней слишком серьезно, слишком благоговейно... А "цыпленки тоже хочут жить". И пошли на содержание к евреям, к масонам и иностранным разведчикам. А вызвали бы их в известный момент в известное учреждение: так, мол, и так, Лев Николаевич, мы вам, русскому дворянину и офицеру, хотим доверить выполнение важного и ответственного задания... И вышел бы "Хаджи Мурат" без "позорных страниц"... И этот же крик отчаяния у Толстого, ключ ко всему его поведению. И не только его, а и всех талантливых русских, не знающих, куда этот талант несчастный сдать... Их забыли. И в результате громадное историческое значение при полной неподготовленности к этому, полном отсутствии политического смысла и воспитания. И в результате - крах"...

Вот так и сегодня. Представьте, что полностью изменилась бы государственная политика, побежали бы талантливые русские в "Знамя", в "Октябрь", на радио "Свобода"? Если бы не Сорос, а государственный и национальный капитал подкармливал национально осмысленную литературу - всех остальных и запрещать не нужно. Сами разбегутся. Какое бы наверху ни было государство, но пока русский народ составляет большинство, пока на низовых уровнях сидит, пусть и колониальная, но русская же администрация, русская идея просочится во все уровни, и тут уже не так важна семантика, какими словами прикрывается эта идея, хоть и социалистическими. Галковский не признает русских националистов старшего поколения - и Бог с ним, пусть идет дальше, но, принимая русский народ, он же сам и убеждает принимать его целиком, по-розановски, "до социализма". "Любите русского до самого социализма, "вместе с ним", и любите его "до него", глубже него. Принимайте русского, какой он есть, целиком..."

Не случайно так проникновенно пишет Галковский о необходимости инквизиции для христианства. Значит, и нам для осуществления национальной идеи потребуется подобный институт. Как иначе разобраться с Курбскими и Чернышевскими, нигилистами и масонами? Даже заблуждения Галковского - на почве его государственничества. Вот таким странным образом независимый одиночка Галковский при внимательном рассмотрении становится сверхгосударственником. Впрочем, как и все русские - негосударственники вроде бы. С неизбежностью в русских бараках появляются дворяне, а далее, уже отвергая почву барака, они из бараков выстраивают новый Четвертый Рим. И здесь уже начинается нешуточная борьба "дворян из барака" с "левым народцем".